Имя нам — легион
Шрифт:
— Опять закусить! Сколько можно жрать, скажи на милость? — Изумлению Филиппа не было предела. — Куда в тебя влезает?
— Погоди, пройдет день-два, сам будешь первый проглот в нашем взводе, — меланхолично отреагировал на его бурную эскападу Генрик.
— Сомневаюсь. Но спорить со старшим по званию, разумеется, не стану, ибо грядущее сокрыто для меня мраком, за коим всякое быть может. А пока, если не возражаешь, я навещу санчасть. Есть там, знаешь ли, одна девочка… Славная такая, светленькая… В свете твоего трагического опыта это посещение, мне кажется, самое насущное дело. Именно
— Какого трагического опыта? — Генрик от изумления даже придержал на мгновение свой размашистый бег к вожделенной кормушке.
— С мастурбацией, — прошептал ему Филипп в самое ухо.
Генрик фыркнул и отмахнулся.
— Шутник, ха-ха. Ох и оторвет тебе Бобсон хозяйство твое беспокойное! Он, знаешь ли, Веронику уже полгода обхаживает. Всех переплюнул. Терпеливый… — В голосе Генрика Филиппу почудился намек на разочарование.
— И тебя?
— И меня. Не думаешь ли ты, что я мог пройти мимо нее без единой попытки склонить к близкой дружбе? Некоторое время даже надежда какая-то появилась — это когда она ко мне на колени стала забираться. Потом выяснилось, что у Больших Братьев и их прекрасных сестер представления об интимности несколько отличаются от наших. Посадка на колени, к сожалению, не значит ничего. Вот так-то, господин Жуан!
— Ты, значит, попытался, а мне нельзя? Друг, называется! Иди уж, компенсируй свое фиаско калориями!
Вероника на этот раз была одна: ни собаки, ни начальника обоза.
Филипп с ходу ударился во все тяжкие: врал, хвастался, осыпал ее комплиментами и стихами, бросал под ноги цветы, сорванные по пути, сетовал на судьбу, не сведшую их раньше, и радовался шансу, выпавшему им сейчас.
Он играл мышцами и мёл кудрями.
Он острил, падал на колени и говорил пылко.
Возможно, он несколько переигрывал (а возможно, и изрядно), но результат был налицо: Вероника зацепилась! Такое замечается сразу, особенно если есть кое-какой опыт. Поэтому Филипп ничуть не удивился, когда она первая потянулась к нему губами.
Поцелуй, к сожалению, получился не слишком страстным, — Вероника ловко уклонилась от его страждущего рта, и мимолетно чмокнула в щечку.
— Тебе пора, Филипп. До встречи!
— С нетерпением буду ее ждать! — блистая очами, воскликнул преисполненный любовного энтузиазма волокита.
— Я тоже…
От этих слов проворные ястребиные крылья взметнулись за его мускулистыми плечами, и он вихрем полетел восвояси, оглашая окрестности клекотом торжества.
Победоносен!…
Незадолго до отбоя заявился старшина. (“Подштанники менять?” — едва не спросил Филипп.) Он подозрительно осмотрел обстановку кубрика, повреждений казенного имущества не обнаружил и опустил на пол средних размеров картонную коробку, громыхнувшую железом.
— Таскай вам, безруким, ядрёна… Прими заказ.
— Какой заказ? — не понял Капралов.
— Открой, узнаешь. Наберут, ядрёна, деревянных… — посетовал он на вопиющую несообразительность солдата.
В коробке плотненько устроились “цинк” с патронами, здоровенный пистолет и нож в глубокой кобуре из свиной кожи.
Действительно,
“И как я о нем забыл?” — удивился Филипп. Он привычно взялся за ухватистую рукоятку ножа, покрытую тканью со специальной, “прилипающей” к ладони, пропиткой, и потянул. “Ш-ш-ш”, — сказал нож и показал свой великолепный, сверкающий клинок. Н-да, это уже минус: товарный вид, несомненно, важен, только такая красота в боевой обстановке совсем не “в жилу” — враз демаскирует. Тем не менее нож был очень хорош.
— Где расписаться? — Филиппу хотелось поскорее избавиться от недружелюбного старшины и всласть побаловаться замечательным оружием.
— Тут. — Он выложил перед Филиппом толстую амбарную книгу, обернутую клеенкой.
Уверенный, что Генрик еще не спит, Филипп сгреб свои приобретения в охапку и помчался хвастаться. Глядя на его счастливое лицо, Саркисян иронично усмехнулся, отложил нож (“Я в этом ни бум-бум”), пощелкал затвором пистолета и сообщил:
— Бесполезная трата денег. Простая пуля хонсака не возьмет: скользнет по панцирю и гуд бай! Разве в башку попадешь…
— Что же делать? — расстроился Филипп.
— Есть один вариант. Сходи к слесарю, может, заменит боеприпас на подкалиберный. Вот только… человек он тяжелый. Насквозь советский. Бывший ведущий инженер из технической лаборатории при какой-то гнилой конторе вроде КГБ. Взорвал он кого-то не того, прежде чем здесь оказался, или еще что — доподлинно неизвестно, дело темное. Да никто и не суется выяснять. Главное — ручки у старика золотые и котелок варит. Братские умники из исследовательского центра не гнушаются к нему на поклон ходить. Если понравишься, блоху для тебя подкует, ну а если нет… не обессудь. Зовут Сергеем Даниловичем. Я тебя провожу, он как раз любит по ночам в своих железках ковыряться. Серьгу только сними да волосы под берет спрячь.
Невысокий, щупленький Сергей Данилович сидел за верстаком и напряженно терзал грубым, “драчёвым” напильником что-то металлическое. Железяка скрипела и стонала. У Филиппа сразу заныли зубы. Он поморщился и громко сказал:
— Здравствуйте, Сергей Данилович!
— Спасибо, и тебе того же! Кто таков? — Он перестал измываться над безответным металлом. — Новенький?
— Так точно! Рядовой Капралов.
— В каком взводе? У Саркисяна, говоришь? Это хорошо. Генрик парень стоящий. Ты, сынок, должно быть, пришел оружие показать, что на аванец свой купил? Прав я? То-то, дядя Сережа редко ошибается! Ну, показывай.
Филипп протянул ему свою вороненую двенадцатимиллиметровую гордость. Слесаря перекосило.
— “Хеклер и Кох”? Вот же, блин! И этот говном американским разжился… Ты что, милый, боевиков обсмотрелся? На фига тебе это уродство? — Он брезгливо взял пистолет за ствол двумя пальцами и заглянул в ствол.
— В журнале видел, вот и загорелось. Калибр там, надежность…
— Загорелось ему… Ишь ты, какой легковоспламеняющийся. Порох! В комсомоле состоял?
— Не успел. — Филиппу жутко не хотелось углубляться в дебри политических дискуссий. — Пули бы к нему, Сергей Данилович, неплохо подкалиберные, а то говорят…