Имя нам — легион
Шрифт:
— В чем дело, сержант? — повторила она и, раз Генрик не реагировал, перевела взгляд на меня. — Рядовой?..
— Капралов, мастер! Должно быть, вам это известно, мадам?
— Я не спрашиваю вашей фамилии, рядовой. Я спрашиваю, что за представление? Вы рассчитывали меня ошеломить, не так ли? Можете полагать, что вам это удалось. Потому что пахнет от вас воистину отвратительно. Что вы добавляли в пиво?
— Не могу знать, мадам. Вероятно, этиловый спирт. Но… Думаю, о добавках чего-либо возбуждающего — скажем, к духам и табаку — вы знаете намного больше нашего. Примеры нужны? — Я, кажется, приходил в себя.
— Не стоит обращаться
— А по большей? — не сдавался я.
— А по большей — недостойно мужчины, каковым вы, несомненно, себя считаете.
— Разумеется, ошибочно?
— Не исключено.
— Благодарю.
Она не удостоила меня продолжением и повернулась к Генрику.
— Вы уже в состоянии следить за беседой, сержант?
Он кивнул и сказал хриплым шепотом:
— Более-менее.
— Отлично. Я ваш новый батал-куратор, и мне бы хотелось познакомиться со взводом. Сделать это прямо сейчас — реально?
— Личный состав э… отдыхает… э… мастер лейтенант.
— Тем лучше, — кивнула она. — Ничто так не сближает людей, как совместная попойка.
— Но не все могут пить, — сунулся я.
— Я вижу. — Она смерила меня пренебрежительным взглядом. — Иные умеют лишь напиваться.
Я не нашелся, что ответить.
Первая встреча четвертого взвода с новым командиром прошла более чем непринужденно. Сперва, как и следовало ожидать, появление Жанны (Василисы Васильевны в кураторской ипостаси) было встречено плотоядным нечленораздельным ревом и залихватским свистом. Потом — гробовым молчанием и слабой вибрацией. Затем одобрительным гулом (она извлекла из заплечной сумки три бутылки “Абсолюта” и несколько увесистых пластин копченого палтуса в вакуумной упаковке).
Последующее многократное вздымание бокалов “за знакомство” привело систему в состояние устойчивого равновесия.
Я тихонечко сидел поодаль, цедил пивко и наблюдал. Жанна (то бишь Василиса) держалась уверенно, как истинная атаманша. Позволяла обращаться к себе по имени (хотя и на “вы”) и выпивала (!) наравне со всеми, практически не закусывая. Должно быть, опыт, приобретенный ею при исполнении роли проститутки, позволял подняться над вековыми традициями предков-абстинентов. Или опуститься относительно традиций. Или же обойти их.
Не могу сказать, что она заделалась душой компании или, положим, ее гласом. Но то, что она стала неотъемлемой ее частью, — это несомненно. Я и раньше замечал подобных людей: сидит себе тихонечко, выпивает; благожелательно выслушивает пьяный треп собутыльников; уместно, хоть и редко, шутит; ни с кем не конфликтует. Казалось бы — уйдет, никто и не заметит. Ан нет! Замечают все. Если уж продолжать аналогии с человеческим организмом, то занимает он, наш герой (а ныне — героиня), место, скажем, почки. Или того краше — яичка. Вроде и жить без одной (одного) вполне можно, и снаружи отсутствие сих органов практически незаметно, а только как-то неуютно.
Так же и тут. Вошла, чертова баба, в коллектив. Органично вошла.
Не обошлось, между прочим, и без маленького урока. Разудалый хлопец Мелкий “невзначай” положил руку ей на талию. Она отреагировала без истерик: просто взяла да и убрала могучую кисть. Только по лицу Павлушиному, внезапно ставшему напряженным, можно было догадаться, что взяла
Василиса дружелюбно улыбнулась ему, на что он ответил, вымученно оскалив ровные зубы. Наверное, тоже пытался улыбнуться.
Все, кому следовало урок сей видеть, его увидели. И оценили. Наум грустно вздохнул, а менее сдержанный Петруха радостно всхрапнул: “Ё-ё!” — озвучивая, как мне кажется, мысль наиболее любострастной части нашего коллектива. Немудреную достаточно мысль: “А ведь на его месте мог бы оказаться и я!”
Заминка вышла непродолжительной и скоро ушла в небытие. Постарались близнецы, успешно справляющиеся с ролью двухголового тамады. Мы выпили за слабый пол, взаимопонимание между ним и полом сильным и за дембель. Потом питие покатилось своим чередом. Василиса хладнокровно выслушивала солоноватые солдафонские шуточки, терпеливо сносила осторожные похлопывания по плечу и умеренно изображала своего парня.
А я стремительно трезвел. Никакого желания трезветь у меня не было, но организм имел, видимо, на то свои резоны. Я извинился перед ребятами, посетовал на внезапно накатившую сонливость и отвалил.
О гармошечке, к счастью, никто не вспомнил.
Компанию мне тоже никто не составил.
К счастью.
Орлеанская дева догнала меня совсем скоро и молча пошла рядом. От нее пахло сладко и незнакомо — во всяком случае, не пивом и не водкой.
Я не выдержал и первый нарушил молчание:
— Не пора ли расставить акценты, мастер лейтенант? Или позволите по старой памяти звать вас Жанной?
— Согласна, выяснить, кто есть кто, нам не помешает. А вот подпольные псевдонимы, думаю, больше ни к чему. Так же, как и запанибратство. Мы с вами состоим в четко определенных уставом и контрактом служебных отношениях, так давайте ими и ограничимся. Обвинения в подзуживании вас к чему бы то ни было я отвергаю с ходу. Это не более чем ваши собственные домыслы. Да, мы следим за потенциальными кандидатами в легионеры, заочно прошедшими ряд тестов и получившими в результате высокие баллы. В вашем случае конфликтная ситуация с последующим физическим столкновением легко просчитывалась, и я сочла возможным лично наблюдать развитие процесса. К тому же плотность кандидатов на единицу объема, если позволите применить подобный термин, была прямо-таки рекордной: не только вы, Филипп, но еще и Юрий. Не будь там меня, вы все равно бы сорвались, только последствия этого срыва, вероятнее всего, оказались бы намного более трагичными. Для вас, Филипп, хочу уточнить. Вы согласны?
— Допустим. — Я не сдавался. — Но как вы объясните тогдашние свои нежные взгляды, нежные жесты, прерывистое дыхание и недвусмысленные намеки на возможный интим? Глубоким вхождением в роль?
— Требовать у женщины объяснения этому? Как нетактично, — притворно вздохнула она. — А вам не приходило в голову, что обычные дамские штучки при виде красивого и мужественного молодого человека — это не что иное, как неистребимое проявление женской природы, своего рода инстинкт? К тому же я была несколько во хмелю… — В голосе ее послышалось что-то вроде игривости.