Иначе — смерть!
Шрифт:
— Зачем убивать, если он уже отказался?
Мужчины почему-то уставились на Катю, и она почувствовала, что краснеет.
— Психиатр из Кащенко считает, — начала она нерешительно, что мотив здесь патологический.
— Патологический? — удивился Вадим.
— Ну… сексуальный.
— То есть? — Ну, что он знал, что Александр… — она наконец решилась («Сыщик я или стыдливая дама?»), — что Александр был моим единственным мужчиной.
Мужчины призадумались, переваривая столь пикантную информацию.
— Откуда убийца это знал? Неужели от Александра?
— Очень интересный поворот, — заметил Вадим. — Какой-то фразой любовник выдает этот факт — и обречен. На редкость нервная ситуация — и непьющий Александр соглашается отметить свободу.
— Да, но как подсыпан яд? На глазах у жертвы?
— Этот момент нетрудно прояснить, — сказала Катя. — На садовом столике были обнаружены следы пролитого коньяка, записка намокла. Например, отравитель якобы нечаянно пролил коньяк из стакана и попросил хозяина принести тряпку. Тот заходит за занавески и… Свой стакан и тряпку убийца уносит с собой, чтоб создать иллюзию суицида.
— Гений, — повторил Вадим. — Какая полная непроницаемая иллюзия — и вдруг лицо в окне! Вы представляете, что он должен был пережить за полгода?
— Да ведь следствие сразу установило самоубийство, — возразил Алексей.
— А если он об этом не знал? А если его ищут?
— Тогда поиски вскоре привели бы сюда, на Петровскую.
— Так юноша молчит! Почему? Дверь была сначала заперта, потом открыта, а свидетель об этом молчит? Почему?
— Он подозревал мать, — вставила Катя.
— Откуда гению знать об этом? Вы представляете? Еженощно, ежедневно его преследует то лицо в ночном окне — и вдруг он видит его здесь.
— Или она, — сказал Алексей после паузы.
«Дамское деяние» — вспомнились Кате слова Мирона, и зазвонил телефон.
— Екатерина Павловна!
Однако легок на помине!
— Здравствуйте, Мирон Ильич.
— Кажется, я кое-что позволил себе в прошлый раз…
— Что именно?
— В общем, я извиняюсь, нервы. И насчет Кирилыча извиняюсь, зря я на него катил. Теперь ведь все ясно.
— Что ясно?
— Убийца отвечает в мире мертвых, а мы…
— Вы так уверены?
— А «ключики-замочки, шелковы платочки»?
— Ключи Агнии могли подбросить.
— А телефончик? И все равно: я предлагаю помянуть рабу Божью Агнию — что значит, как ни странно, «непорочная».
— Чувствую, вы уже поминаете.
— С вами продолжу: завтра девять дней.
— Вы христианин, Мирон Ильич?
— Не состоял и не привлекался. Но красивых обычаев придерживаюсь. И подвожу материальную базу.
— Мне надо посоветоваться.
— С кем?
— С собутыльниками, — и уже обращаясь к присутствующим: — Мирон Ильич предлагает устроить поминки
Алексей поинтересовался:
— С «Наполеоном»?
А Вадим бросил:
— Я — против.
Но Алексей вдруг предложил с ледяным спокойствием:
— А если провести следственный эксперимент — «реконструкция» — так называется?
— Ну, что там? — взывал Мирон нетерпеливо.
— Мнения разделились, — она помедлила. — Ладно, я присоединяюсь. Большинство — за.
— Вот и отличненько! На вас, Катюш, Дуня.
— То есть?
— Вы должны как-то изъять ее из дома.
— А что, она от вас прячется?
— Ничего не знаю и не понимаю.
— Хорошо, попробую, — Катя положила трубку.
Вадим заговорил, пристально глядя на Алексея:
— Зачем вы ее втягиваете в эти игры?
— У нее, насколько мне известно, есть рыцарь, — ответил Алексей многозначительно.
— Вы, что ли?
— Нет, вы.
— Катя, это идея! Я приду и присмотрю. Во сколько?
— Тринадцатого сентября мы собирались к пяти.
Алексей, положив на диван раскрытый на знаменитой сцене томик, поднялся и сказал на прощание Вадиму:
— Присмотритесь и сыграете, кстати, роль Глеба.
— Ну, по мере сил… Вообще-то меня поразило, как собутыльники стремятся к этому столу.
Проводив Алексея, она вернулась, Вадим читал Пушкина.
— По новейшим исследованиям, — сообщил он, не поднимая головы, — Сальери отравил Моцарта за то, что тот раскрыл кое-какие масонские секреты в «Волшебной флейте».
— Да разве они были масонами?
— И Моцарт, и Сальери, и даже Пушкин.
— А как ты думаешь, где Сальери держал яд?
— Ну, то тайна мертвых. Катюш, успокой мое сердце. Мне показалось, что-то такое между вами…
— Ты меня сватаешь?
— Я, конечно, не смею, но вот познакомился и… какая-то симпатия возникла: по-моему, он человек надежный и верный.
— Дима, у меня все чувства атрофированы. На, возьми мою тетрадь — тут записи о том проклятом вечере.
Последний жест
Дуню повидать было необходимо — и не только ради экспериментов: девочка что-то скрывает, боится и прячется. Однако уже третий день по телефону отвечают: нет дома — и раз почудилось, что ответила сама Дуня несколько искаженным голосом.
Катя почти пробежала в узком проходе между домами и очутилась в тесном, тенистом от красно-золотых ветвей дворике: когда-то сама ученица описала ей, где живет, — в двух кварталах от Петровской. В древесном сплетении стояла лавочка — удобный наблюдательный пункт. В третьем часу (после уроков, как и было рассчитано) появилась Дунечка с сумкой-мешком на веревке через плечо.