Иначе — смерть!
Шрифт:
— То есть?
— Догадался про вас с лингвистом, — продолжала Дуня так же грубо, — отравил его и эффектно дал понять, кто тут гений.
— Оригинальная версия. Но ты не свои слова повторяешь, Дуня.
— Вы не забыли, на кого указал ваш друг?
— Ты хочешь сказать, на Алексея?
— Не обязательно.
— Значит, на меня.
«Вы — вдова!» — вдруг вспомнилось, и она опять схватилась за сердце.
— Вам плохо?
Дуня исчезла, видимо, метнулась на кухню за водой; Катя крикнула: «Ничего не надо!» — и через короткое время услышала, как хлопнула входная дверь.
«Если
Содержимое аптечки отца вывезли еще после первого обыска, и медсестра Ксении Дмитриевны, сжалившись, дала ей пузырек валерьянки, который Катя целиком вылила в стакан, разбавила водой и выпила половину. Не помогло. Выскочила во двор, постояла, глубоко дыша, глядя в мутное предрассветное небо. Ничего не помогало. Сердцебиение, головокружение и не смягчаемая даже легкой дремой явь.
«Сейчас допью — и свалюсь». Катя сняла крышечку кофейника, которая прикрывала стакан, поднесла к губам… по внезапной ассоциации вспомнился трупный запах в дачной комнате, где за столом сидела Агния. Вадим воскликнул: «А чем стаканчик пахнет, не пойму… Господи, да это, наверное…» Она наклонилась. «Это цианид, он мне давно знаком». «Вам не снится черный сосуд и благовонный миндаль?»
Мысли путались, казалось, она уже перешла грань живых и мертвых, но обострившаяся память души и плоти реагировала четко и верно: сквозь одуряющую «кошачью радость» пробивался очень слабый душок миндаля. В своем состоянии абсурда она даже не удивилась: может, так и надо, все отравлено, и надо умереть. В стерилизованную специалистами квартиру к десяти утра некие неведомые силы занесли цианистый калий.
Катя вдруг засмеялась и заплакала — от горя и радости. Засверкало вечное солнце, отрадная свежесть из форточки нахлынула далекой юностью, и гул громадного города отозвался единственной небесной серенадой. Словом, в разгромленный мир возвращалась любовь. Ведь все просто. Убийца на свободе и продолжает действовать в своем стиле. Он не умер на поминальном пире заката (он не брат!) и не взят стражниками в тюрьму ночью (он не возлюбленный!). Он — другой, третий между ними, и надо всего лишь убить его. Убить — то есть обозначить именем и словом.
Катя накрыла отраву кофейной крышечкой, вернулась в кабинет… действиям убийцы надо противопоставить свое действие!
«На чем я остановилась перед визитом Дуни? «К ней приходила девочка». Подружка, которая следила за Глебом на кладбище; студентка, которая… учится на вечернем… нет, на дневном. Вот что меня смутило тогда! Марина виделась с больной «одну минуту», потому что опаздывала в институт. А доктор сказал, что она его уже не застала. Когда же приходила она? Или доктор дежурил в ночь и ушел утром? Как же проверить? Воскресенье…». Однако она все же позвонила в больницу и после «суеты сует» (объяснений и извинений) добилась ответа: двадцатого сентября психиатр, пользующий Ирину Васильевну, находился на службе как обычное с восьми утра до пяти вечера.
Катя в волнении прошлась по кабинету — не прибранной после обыска чужой комнате, где все слегка сдвинуто и асимметрично, —
Позвонила и убедилась — везет: Марина дома. Да, она привезла фотографию к девяти утра и опоздала на первую пару, больше в Кащенко она не ездила.
«Ключики-замочки, шелковы платочки»… Охрана, возможно, разные смены, предупрежденная доктором, без формальностей пропустила Марину… и еще кого-то. Охраной займется следователь, а я…»
Она продолжала нервно ходить по комнате, восстанавливая в подробностях одну недавнюю сцену. «Вы все сумасшедшие!», «Мы с мамой встречаемся сейчас. Тут, у аптеки»…
Кажется, пришла пора сделать третий звонок.
— Дуня, когда ты сидела с больной в саду, тебе не показалось, будто кто-то прячется в кустах?
Молчание, потом — быстрое:
— Я не сидела!
— Не глупи. Проведут очную ставку с вахтером.
И — короткие тупые гудки в ответ.
«Если моя догадка верна, сейчас она придет!». Катя опять прошла на кухню, взяла стаканчик с зельем дьявола («Дамское деяние» — Мирон), огляделась и спрятала в духовку газовой плиты. (А Вадим продолжил: «Еще в средневековье отравительницы воспринимались как сеющие повсюду смерть колдуньи».) И измученную душу ее понесло дальше, в головокружительную древность зла. «Ты испорчена, испорчена, испорчена! Высокий, до неба, костер аутодафе и последний смертный крик возлюбленной… Восстанет ли в Судный день из праха человек и будет ли осужден за свои грехи?..»
Катя очнулась, услышав шаги в прихожей, в кабинете, в спальне, опять в прихожей… Дуня вошла на кухню.
— Ты очень удивилась моему звонку?
— Очень.
— Ты думала, я уже не в состоянии буду позвонить, да?
— Ничего я не думала.
— А я допила валерьянку и, знаешь, мне стало легче.
— Не издевайтесь! Вы нам шьете дело?
— Вам? Ты уезжаешь с Мироном?
— Не ваше дело!
— А если он обманет, не возьмет?
— Это мое дело…
— Дуня, сдвинься с «дела». Ты украла ключи у Ирины Васильевны?
— Нет!
— Зачем ты к ней приходила?
— Это мое дело!
— Следователю все известно, — соврала Катя. — Запираться бесполезно.
— Ну… вы сказали, она уже в третьей стадии, не выживет. И я принесла лекарство.
Катя похолодела и схватилась за сердце.
— Какое лекарство?
— Новое, американское.
— Название!
— Не знаю… от шока.
— Сейчас!.. Не уходи, я позвоню.
Дежурный врач.
— Я вас сегодня уже беспокоила по поводу больной Вороновой, помните?
— Ну как же.
— Ей тайком принесли лекарство от шока, американское, не знаю название. Как бы это не повлияло на процесс…
— Тайком? Немедленно разберемся!
— А она… жива?
— Жива, жива, что вы так волнуетесь? Не цианистый же калий ей принесли.
От банальной этой шуточки мороз по коже подрал.
— Дуня, почему ты боишься Мирона?
— Не боюсь!
— Помнишь, ты отказалась идти с ним? Ты испугалась, когда я спросила про его алиби.
— Ничего я не испугалась!