Иная. Песня Хаоса
Шрифт:
— Ходят тут всякие, — пробормотала Юрена, напоследок плюнув, но сорвалась и на Котю: — А ты что же глазами хлопала? Небось, сама привадила?
— Не хлопала и не привадила. Впервые его вижу, — угрюмо отвечала Котя, с холодным спокойствием вспоминая старшую жену. Помыкать собой она не позволяла. Это Желя сносила все упреки молча, но ведь и пряла она не слишком сносно.
— Ладно, верно. Не хлопала на этого аспида, у тебя другой есть. У тебя подмастерье кузнеца, бишь, в полюбовниках?
Котя промолчала, склоняясь над работой. Юрена не часто
— Смотри у меня, — приговаривала она. — Я тому аспиду сказала и тебе скажу: мне брюхатые мастерицы не нужны. Что мне с вами такими делать потом? А хотя… — Она безразлично махнула рукой. — На дворе байстрюков немало бегает. В мастерскую полюбовников не води. И того хватит.
«Значит, я смогу встретиться с Вен Ауром?» — радостно подумала Котя, но покраснела. Она и не помышляла, что у них может родиться ребенок вне брака. К тому же и Вен Аур предлагал нечто более прочное, чем страсть на несколько ночей.
Только в разлуке Котя поняла: надо было соглашаться на то предложение. Пусть не сразу. Теперь она знала точно, что не отвергнет следующее. Не от плохой жизни в мастерской, а потому что все ее существо томилось и немо плакало. Она хотела быть рядом с ним каждый день, как тогда, в лесу.
Из памяти постепенно стирались тяготы дороги. Отчетливо вспоминались ночи в душистом сене, как и стоянки под открытым небом, в том снежном непознанном мире. А здесь все правила представали понятными, четкими, простыми. Человеческими. Пусть запутанным для Вен Аура, но унылыми и во многом неприятным для Коти.
— Да что она все о байстрюках толкует, — тихонько пробормотала Желя, когда все улеглось и Котя устроилась рядом с подругой, принимаясь за пряжу. Они вместе делили одну лавку. На ней же спали, на ней же сидели весь день. Желя скрашивала одиночество, но ее болтовня не заглушала бесконечный безмолвный зов, который вел в кузницу где-то за стенами детинца.
— Бегают и бегают, о чем тебе волноваться-то? — наивно пожала плечами Котя, но по лицу подруги прошла непривычная тень. Извечно смеющиеся широко раскрытые глаза на мгновение померкли, улыбка исчезла.
— Да ничего, ничего, — пробормотала Желя неуверенно. — Но говорят же, что у нас в Ветвичах все дети равны.
— Боярские да княжеские байстрюки не так равны с наследниками, как законные дети крестьян с незаконными, — встряла третья пряха, горькая вдовица.
С Котей она сблизилась, поверив в прочно прилепившийся к ней рассказ о погорельцах из далеких Омутов. А вдова-то и правда была погорельцем из города; в избе у нее погибли муж и двое детей. Так и пошла она в услужение, лишь бы с ума не сойти. В последнее время ее все обещал взять в жены один из ратников. Хотелось верить, что не врал. Но не верилось. К тому же в городе Котя по привычке никому не доверяла. И обычно не ошибалась.
— Ой, Котя, а правда у тебя есть полюбовник есть? Правда подмастерье кузнеца? — перевела тему Желя. — Это ведь хорошо!
— Да, — сдержанно отвечала
— Полюбовник-то полюбовник… — пробормотала вдова, затихая.
— А знаете слухи? — встрепенулась Желя, снова путая нить. Коте часто приходилось одергивать подругу, иногда подхватывать часть работы, чтобы скрыть промахи нерадивой пряхи от тетки Юрены. Иначе попадало обеим.
— Про отряды вражьи в лесах?
«Ох, как там матушка, как деревня!» — в сотый раз подумала Котя.
— Нет, про оборотня! Говорят, прямо из Хаоса к нам пришел! — трещала Желя, а Котя снова напряглась. Руки похолодели, а внутри все скрутилось узлом.
— Это какого же? Про того, который летает? — отводила она подозрения от Вен Аура. Если речь шла о Моле, то Котя обрадовалась бы, коль ратники настигли бы его.
— Да тот, который летает — это не то. Его не поймают никак. Скоморохи-кудесники к нам приезжают! Слышали-слышали? — взвизгнула Желя, вертясь от радостного волнения. — Говорят, в клетке везут чудовище! И не зверь, и не птица! Прямо из Хаоса к нам пришло, а кудесники его своими кудесами изловили…
«В клетке? Кто попался в клетку? Не Моль. Вхаро?» — подумала Котя, и тогда уже у нее нить едва не порвалась. Пальцы словно окаменели, захотели сжать покрепче булатный нож. Все чаще она жалела, что проявила милосердие к лиходею. Ее тревожили смутные предчувствия.
— Много ты болтаешь, Желя! — недовольно оборвала Котя, откидывая голову. — И говоришь красиво так, будто читать умеешь.
— Ой, ну что ты… не умею, — беззаботно отмахнулась подруга, не замечая недовольства. — Но истории всякие слушать всегда любила. О чем бишь я? А! Так вот кудесники везут к нам оборотня. На Празднике Весны на общих гуляньях увидим его.
«Я должна поговорить с Веном. Какое еще создание Хаоса к нам везут?» — обеспокоилась Котя.
— Думаешь, Юрена отпустит нас?
— Конечно, отпустит! Я здесь уже не первый год. Праздник Весны — это священно для всех. А пряжа подождет.
— Но и сама себя не спрядет. Ты работай, работай, — кивнула Котя. И так ей приходилось напоминать Желе постоянно. Зато через неутомимую болтушку вся прядильня узнавала, что творится в стольном граде. А Котя все больше привязывалась к Желе, воспринимая ее как нерадивую младшую сестренку. Наверное, ей всю жизнь не хватало кого-то, о ком можно заботиться, с кем говорить о разных пустяках.
Впрочем, дни текли все же слишком монотонно. Один раз Котя проснулась посреди ночи, не понимая, что за звук идет из-за стены избы, и только немного погодя догадалась, что это с покатой крыши обильно стекает растаявший снег.
Уже никто не закликал весну. Она пришла и вступила в свои права, как законная хозяйка в новую избу. Но все так же незаметно для запертых в прядильне мастериц набухли почки, показались из-под снега первые цветы. Раньше Котя с наслаждением внимала пробуждению природы, вдыхала насыщенные ароматы, а теперь от неизменно печного угара даже не чувствовала их.