index
Шрифт:
– Случайность… - я прошептал в стакан, который так и держал у пересохших губ.
– Красные бригады…
– Мне уже безразлично, кто это был, мистер Саура, - перебил меня комиссар, - вы, Красные бригады, рука Господа. Я знаю, что вы к этому были причастны, и вы за это ответите. Меня, скорее всего, отстранят от ведения этого дела. Но тем для вас хуже. Тем хуже. Мне уже пора на пенсию и я уйду сам. Теперь я не буду связан условностями и процедурами. Я пришел объявить вам войну, мистер Саура. Либо вы сдадите мне исполнителей, либо остаток своей жизни я буду занят уничтожением вашей.
Он резким
– Пошел вон, - спокойно произнес Вязовски.
– В следующий раз, когда пожелаешь увидеть мистера Сауру, озаботься получением ордера от судьи. Проваливай, пока я не решил, что ты нарушил неприкосновенность частной собственности. Бегом.
В его руке, твердой и спокойной, уже обосновался “кирпич с курком” - Ruger Р85.
Паццони, к его чести, не испугался. Он встал, бросил на столик журнал, отряхнул плащ, поправил свою дурацкую шляпу и положил передо мной на столик фотографию:
– Это она, моя Софи. Запомни ее, говнюк.
С этими словами он пошел к двери. На пороге оглянулся и сказал в лучших традициях американского кино:
– Я вернусь.
– В добрый час, - пожелал ему Вязовски и закрыл за итальянцем дверь.
Он сел напротив меня, в то кресло, где только что сидел Паццони, и прямо из горла хлебнул несколько глотков.
– Что произошло?
– вытерев рукой с пистолетом тонкий потек по подбородку, спросил Алекс.
В нескольких предложениях я рассказал ему историю комиссара. Вязовски выслушал не перебивая и продолжал молчать, когда я уже закончил.
– Наверное, нужно позвонить Заку?
– невпопад спросил я.
– Зачем? Зак умеет воскрешать усопших девиц? Не думаю. Никто не застрахован от случайностей. А они будут всегда. И чем непрофессиональнее исполнители, тем больше таких случайностей.
– Ты бы сделал лучше?
– Я бы не взялся. У меня другой профиль - противоположный.
– Я больше не хочу таких случайностей, Алекс.
– Мне стало так тоскливо, что захотелось напиться.
Я протянул руку и Вязовски, понимающе хмыкнув, отдал мне бутылку, в которой еще оставалось чуть больше половины.
– Только сегодня, - чуть придержав ее, предупредил Алекс.
– Если ты захочешь и завтра, я тебя отлуплю.
– Стоило бы, - согласился я и приложился к горлышку.
Бурбон вдруг стал на удивление безвкусен - не обжигал, не пьянил - вода водой.
– Таких засранцев, как мы с Заком - еще поискать. Стоило бы отлупить, чтобы думали мозгами, а не шапкой.
– Пей, моралист, - Алекс достал из бара еще одну бутылку.
– Лучше было бы, когда бы Блэк тебя сдал своим хозяевам?
Я протянул ему свою - чтобы чокнуться, но Алекс отстранился.
– Не за здоровье пьем. Думай, вспоминай, командир, что там дальше в твоей пьесе? Сильно он нам напакостит?
Я задумался, не забывая иногда прихлебывать:
– Нет, как он сможет напакостить? Лет пять он будет ждать нашей промашки, собирать компромат, вынашивать свою месть. На этой почве несколько раз явится предъявлять улики и дважды спровоцирует расследования, которые кончатся извинениями. В девяносто четвертом решит, что мы ему не по зубам и начнет искать контакты в среде
– Хороший сериал бы получился, - вздохнул Алекс.
– Честный комиссар, продажные бизнесмены и полицейские, месть-кровь-перестрелки, все такое. Ладно, если ничего срочного не нужно делать, то заканчивай потихоньку свои рефлексии и спать ложись, я пойду, книжку почитаю. Марио Пьюзо. Как раз про всех твоих Дженовезе-Бонанно.
Он приглушил освещение, оставив мне горящий торшер.
Алекс протянул руку к так и лежащей на столе фотографии Софи, но я придержал его:
– Оставь, пусть полежит здесь.
Я остался один со своими мыслями, мертвой Софи, поздним раскаянием и надвигающейся ночью.
В одиночестве почему-то не пилось. Зато хорошо вспоминалось: Чарли Рассел, Дэни Блэк, Донован, теперь вот еще девочка София - сколько их еще будет? Тех, кто вольно или невольно окажется на моей дороге? Пять-десять-сто-тысяча? Я пытался заглянуть в будущее, но про себя, как обычно, все было непонятно, вернее - одновременно сбывалась уйма вариантов. Прав Вязовски - нечего разводить антимонии, ни к чему доброму это действо не приведет. Голова привычно закружилась, и будущее снова навалилось тяжелой горой на мою шею.
Я допил бутылку, положил фотографию в карман халата и отправился спать. Но ничего не вышло. Совершенно трезвый я таращился в потолок и мириады мыслей терзали голову.
Все чаще мне казалось, что я просто брежу и вижу какую-то затянувшуюся иллюзию своего странного существования, доступную только мне. Честное слово, если бы вдруг выяснилось, что на самом деле я лежу на одной из коек в клинике Майцева-старшего и все, что со мной происходит - только лишь нестандартные электрохимические процессы в нейронах и всяких синапсах, что причиной всему разрушенные миелиновые оболочки нервных волокон - я бы возликовал от счастья, потому что тогда мне не пришлось бы хранить в памяти сотни вариантов уже произошедших и грядущих событий.
Я ведь еще мог даже в тот момент позвонить какому-нибудь школьному приятелю и услышать в ответ:
– Привет, старик! Ты уже закончил институт?
– Ведь он, мой приятель, все еще жил в том настоящем, которое уже не случилось. Он искренне полагал, что я стану инженером и сильно удивился бы узнав, что того будущего, что было прочно впечатано в канву времен, уже никогда не будет. И его карьера, его семейные отношения, вся его жизнь уже необратимо изменилась моими усилиями. Но он жил в том времени, где все еще “все шло по плану”. И очень изумился бы, нарисуй кто-то перед ним две его разные жизни - случившуюся и предполагаемую. А виноват в этой двойственности только я. Но есть ли у меня такое право?