Индустриальные новеллы
Шрифт:
Раджан подошел к Хабарову. Они стали прощаться. Взволнованный горновой по индийскому обычаю сложил ладони и произнес:
— Оча, дада, оча! Спасибо, брат, спасибо!
Будни
В газовой будке доменной печи на стене монотонно жужжат приборы. У окна на тумбочке стоят два больших эмалированных чайника и граненые стаканы. В ночную смену доменщикам удается выкроить время, чтоб взбодрить себя стаканом крепкой заварки. Над столом склонился мастер бригады Юрий Петрович Неведров. На листе
С улицы в открытую форточку доносится протяжный гудок паровоза. Юрий Петрович поднимает голову, прислушивается. Он распахивает куртку и снова склоняется над листком.
«Есть ли в тебе настоящая смелость, революционная решимость, какие были у наших отцов?» Неведров откладывает перо. В памяти он старается во всей полноте представить своего крестного отца старого доменщика Ивана Егоровича Цирульникова таким, каким запомнил его, может быть, в самый крутой поворот своей жизни.
Тогда Неведров был студентом последнего курса института и в бригаде Цирульникова проходил преддипломную практику. Работа у горна тяжелая. Разделывали летку вручную, железной пикой. Мокрые рубахи горновых прилипали к телу. Но молодой практикант не спешил подставить свое плечо горновым. Он считал, что ему это ни к чему, что для него важно лишь усвоить процесс горновых работ.
Прошла неделя его практики и началась вторая. Выпускали чугун. Все шло так, как всегда. Вдоль канавы лежал заготовленный песок, и все ждали, когда закончится сход чугуна. Потом горновые закрыли летку и стали отдирать со дна канавы затвердевшие пласты едва остывшего металла. Тяжелые твердые корки с трудом удерживались на дрожащих лопатах. Цирульников работал вместе со всеми, тяжело взмахивая ломом.
Неведров искал лопату. Он искал долго, а когда нашел за будкой у стены, канава уже была расчищена, и ее засыпали песком. Неведров встал с края и нехотя стал сбрасывать остатки песка в канаву. Иван Егорович вытер лицо и, спрятав в карман почерневший платок, отозвал практиканта в сторону. Неведрова поразила спокойная сила в его голосе:
— Слушай, — сказал Цирульников. — У нас тут все общее: и тонны, и капли пота. Но твоей железной капли здесь нет…
Иван Егорович мог бы выругать его самыми последними словами мог бы доложить критически начальству, а он только и сказал эти слова о железной капле. Но они не забывались и по сей день. Юрий Петрович, думая о своей бригаде, где почти все молодые — газовщики, горновые, машинисты вагоновесов — спрашивал себя: был ли он для них тем, кем был для него Цирульников? Он знал, что значение человека определяется тем, как он действует, что испытывает при этом и как побуждает действовать других. Ему повезло: он встретил на своем пути старого горнового, который помог ему осознать и испытать чудесный сплав рабочего братства.
Глядя на горновых, иногда аккуратных, иногда легковесных в работе, Юрий Петрович, мастер и партгрупорг бригады, хотел так же, как Иван Егорович Цирульников, пробуждать в этих молодых парнях стремление отдавать общему делу свою железную каплю.
В чем-то он старался быть похожим на своего учителя, в чем-то действовал по-своему. Как-то ему попался в руки журнал «Юность» с повестью Титова «Всем смертям назло». Владислав Титов, спасая людей и шахту, повис на оголенных проводах. Он остался без рук, но и тогда не сломался, не утратил душевных сил и энергии.
Ю.
Неведров принес журнал в цех и раскрытым оставил его на столе в газовой будке. Журнал исчез. А на другой день, придя на смену, Неведров увидел в комнате для рапортов горновых и услышал негромкий голос газовщика Альберта Чаплаусского. Он читал повесть вслух:
«…Вагонетка сошла с рельсов, упала набок и краем кузова расплющила подвешенный к металлической стойке бронированный кабель. Автоматическая защита не сработала. Белым факелом вспыхнула дуга короткого замыкания. Голубая змейка огня, треща, ползла по кабелю к трансформатору. Через несколько минут она доберется до камеры…»
У края стола, подперев рукой бритую щеку, сидел старший горновой Иван Лапко. Высокий, широкоплечий, он не сводил с Чаплаусского глаз. Второй горновой, Сергей Денисов, человек уже не молодой и обычно молчаливый, спокойный, сидел очень прямо и взволнованно смотрел перед собой. Лица горновых говорили немыми словами. Чужая беда и чужое мужество объединяло людей. Может быть, они молча спрашивали себя, как бы поступил каждый из них, если б такое, о чем рассказывал Титов, случилось с ним?
…На столе зазвонил телефон. Юрий Петрович снимает трубку и слышит голос цехового диспетчера:
— Петрович, плохо получается. У вас скоро выпуск, а на загрузку подавать нечего. Руда сарбайская смерзлась в вагонах. Кайлить надо. Не подбросишь ребят?
Неведров морщит лоб. Который раз в эту зиму подводили сарбайские окатыши. Горняки еще не научились их толком спекать. При первом же окислении в печи они рассыпаются в пыль. Попробуй, подбери к ним режим. А в вагонах смерзаются. Приходится от жаркого огня людей посылать на мороз. Так всю бригаду на бюллетень отправишь. Но выхода нет, и он коротко говорит:
— Ладно, пошлю.
Спрятав листок с вопросами во внутренний карман, он встает и направляется к двери. На площадке горновые готовятся к выпуску чугуна. Молодой парнишка, новичок, высунувшись из окна кислородной будки, смотрит на старшего Ивана Лапко, ждет команду, чтобы включить рубильник. Иван, не утративший стройности и в грубой рабочей одежде, наблюдает, как Денисов, накинув на самые брови войлочную шляпу, длинной пикой слегка ударяет в ровную твердую поверхность замурованной летки. Под ударами пики осыпается глина, и выдалбливается небольшая лунка. Лапко, не оборачиваясь, медленно поднимает руку с зажатой в пальцах сигаретой.
Парень в будке нажимает на рычаг и автоматически направляет сверло бурмашины в центр летки. Сверло неслышно касается твердой корки и прожигает ее. Из печи вырывается пламя и темное облако пыли. Живая лента горячего металла протянулась по желобу. Она продольно блеснула между узкими берегами, как река под лунным блеском, и водопадно устремилась в ковш. Иван Лапко отходит от горна и, вспомнив о сигарете, глубоко затягивается.
Неведров возвращается в газовую будку. Он подходит к аппаратам. За стеклом сочатся синими чернилами острия металлических стрелок, рисующих ломаные линии. Юрий Петрович с тревогой смотрит на резкое падение давления газа. Пустота верха печи не создает сопротивления газам. Он стучит по стеклу ногтем. Стрелка упрямо падает вниз.