Индустриальные новеллы
Шрифт:
— Ну как? — Ткаченко приложил очки к глазам. — Ковшей налили достаточно, а от серы не избавились.
В комнате комариным писком жужжали аппараты. Ткаченко подошел к измерителю загрузки шихты. Уровень загрузки повысился. Значит, там, на разгрузке, ребята поработали хорошо. Мысли мастера прерывает младший газовщик Анатолий Верховцев, только что проверивший работу кауперов.
— Федор Федотович, мысль есть, — говорит он с ходу, едва переступив порог. — Что, если воздух к горелкам подавать централизованно?
Он сдвинул шапку на затылок и ждет, что скажет ему мастер. Ткаченко смотрит на него
— Ты, Толя, ответственно думаешь. Не даром на второй курс института перешел.
— Давай обсудим, — ласково глядя на Анатолия, предлагает мастер.
Верховцев с юношеской живостью берет лист бумаги. Ткаченко смотрит, как рука Верховцева выводит четкие линии, и незаметно вздыхает. Когда-то и он был таким молодым хлопцем. Приехал в тридцать первом году с Украины строить домну. Белая расшитая рубашка была единственная в его деревянном сундучке, но она скоро почернела и пропахла потом. Работал канавщиком, потом горновым. Однажды засмотрелся на огонь, горячий металл, почудилось ему, что стоит у желтой полосы спелой пшеницы, и не заметил, как задымились на ногах чуни. Так начинался в нем доменщик. Работа днем, работа ночью, а учиться не довелось. Но сейчас, вслушиваясь в спорящие голоса Верховцева и Насонова, он вникал в существо и знал, что его опыт поможет найти им правильный ответ. Он пододвинулся к ним ближе.
На столе пронзительно задребезжал телефон. Насонов взял трубку.
— Что?
Он минуту молчал и вдруг сорвался со стула, закричал:
— Товарищи! У Лазарева сын родился!
Вместе с Верховцовым они распахивают настежь двери и бегут на площадку. Ткаченко смотрит на часы — без пяти шесть. Скоро рассвет. «Сколько событий за одну ночь», — думает он. В его мыслях сливаются воедино и тревоги, и радости, печь и люди, — все, что наполняло эту юбилейную ночь, прожитую, как день.
Чистовая клеть
Трамвай мчался с уклона, раскачиваясь, громыхая железом. Я ухватилась за поручни, едва касаясь правой ногой ступеньки. Левой не нашлось места, и она тянула меня куда-то вниз. Ветер рвал юбку, хлестал сухой галькой из-под колес. Вдруг торчавшая передо мной спина, обтянутая синей спецовкой, осторожно развернулась. Над моей головой вскинулась загорелая рука, и я почувствовала за собой опору, как будто на распахнутые двери вагона лег твердый засов.
Остановку кинотеатр «Магнит», безлюдную в этот утренний час, трамвай проскочил, не останавливаясь. Приближаясь к заводоуправлению, он стал громко сигналить, заставляя посторониться столпившихся на площадке людей.
Вслед за мной спрыгнул с подножки высокий кареглазый парень в синей спецовке с закатанными до локтей рукавами. Коричневый берет едва удерживался на затылке. Я с благодарностью посмотрела на него, но он тут же смешался с толпой, хлынувшей к заводу.
Над площадью из репродуктора, укрепленного у проходной, лились слабые звуки мелодии. Они то усиливались, то затихали совсем, сливаясь с шумом шагов, смеха и людского говора. Порывистый ветер ударял по упругим веткам карагача, как по клавишам.
Пожилая женщина-вахтер в наглухо застегнутой гимнастерке, повертев в руках пропуск, спросила меня:
— А косынка?
—
— Не в парк идете, а на завод, надо волосы подвязывать, а то еще куда затянет.
— Но у меня нет косынки.
— А я для вас тоже не припасла…
Ей не дали договорить. Кто-то нахлобучил на мою голову берет и со словами: «Обязуюсь сберечь ее» с силой потащил к выходу.
Я снова увидела перед собой синюю спецовку. Когда мы отошли от проходной, парень снял с меня берет и небрежно натянул его на свой затылок.
— Пардон, спешу. Вы не заблудитесь? А голову все-таки берегите…
Мимо двигался железнодорожный состав. Едва поезд замедлил ход, мой спаситель вскочил на товарняк, и его коричневый берет мелькнул уже за составом. Я ускорила шаг. Вспомнился вчерашний разговор с редактором: «Пойдешь к прокатчикам, напишешь о новаторе Андрееве. Его бригада освоила новый экономичный профиль металла. — Редактор назидательно кашлянул: — Запомни, нужны не машины, а люди, жизнь бригады».
В огромном пролете прокатного стана в нос ударил дымный запах окалины и перегретого масла. Над головой, словно большая птица, проплыл кран, зажав в стальном клюве раскаленную заготовку. Гулко вращались валки, щелкали автоматические устройства. Бело-оранжевые полосы, как молнии, с сухим треском прочерчивали прокатное поле. Проскальзывая из клети в клеть, они за одну секунду увеличивались на полтора метра.
Высокий мужчина с тонкими губами в темной заношенной кепке стоял на площадке с сетчатыми щитами и смотрел вниз. Что-то заставило его быстро спуститься по ступенькам и склониться у клети. И тут я неожиданно опять увидела своего «спасителя». Он появился откуда-то со стороны и тоже присел на корточки у клети. Они вместе с высоким долго осматривали рабочие детали, стучали по ним, подкручивали. Когда парень поднялся, я подошла к нему:
— Вы, наверно, мне и здесь поможете? Где найти мастера Андреева?
Он молча, с удивлением уставился на меня.
— Может, вы и есть Андреев?
— Я вальцовщик Шумов, а мастер…
Шумов кивнул на высокого. Андреев все еще стоял у клети. Стянув с правой руки брезентовую рукавицу, он вытащил из кармана пачку «Беломора» и закурил. Его черные глаза смотрели озабоченно и строго. Только светлые, как у детей, брови смягчали темное, словно обожженное лицо. Это придало мне храбрости, и, напрягая голос, я заговорила с ним. Вскинув голову и вбирая взглядом не только меня, но и бегущие по стану оранжевые полосы, Андреев сунул рукавицы в карман спецовки и сухо сказал:
— Осваивали профиль все, и никакого новаторства лично моего тут нет.
В эту минуту раскаленная полоса металла, блеснув в воздухе, клинком вонзилась в клеть, а в хвост ей вцепилась другая. Корежась, как ветки от огня, они скручивались в петли. Андреев с сердитым лицом прокричал что-то Шумову и бросился к стану. Шумов побежал вслед. Через секунду, зажав в руках клещи, они короткими резкими рывками выхватывали полосы и с силой сбрасывали их на пол. Валки перестали крутиться. Наступила тишина. Шумов стоял у клети, вытирая брезентовыми рукавицами пот, а у ног его мерцали раскаленные полосы. Андреев стряхнул с ладони приставший кусочек окалины, снова вынул из кармана «Беломор» и закурил.