Inferente. История одного письма
Шрифт:
— Что ж, за начало нашей карьеры в «Терре»! — провозгласила я, поднимая чашку с чаем. — За нашу команду!
— За нашу команду! — согласились остальные.
После нашего скромного празднования, все разбрелись по своим делам. Меня удивило, когда Флейм попросила Лиума показать ей, как устроен мотор и научить чинить разные поломки. Впрочем, друг был удивлён не меньше моего. И всё же, согласился.
Дрейк отправился в свой кабинет по делам, а Дигори согласился давать мне больше практиковаться в пилотировании, и тут же отвёл
Стоя у штурвала, я думала о нашем приключении. О том, с чего оно началось, и как сильно мы, оказывается, ошибались.
Услышав позади шаги, я обернулась и заметила Дрейка, который сел на свободное кресло у стены.
— Ты не против, если я здесь поработаю? — уточнил он, доставая карандаш из–за уха. И как он только не выпал при ходьбе? Для этого и нужно специальное образование? Или это — привилегия Гильдии Торговцев? А может, это — врождённое, как цвет глаз и умение доставать языком локтя или кончика носа? Кстати, Корсак так умеет. Это лишь я в нашей семье бездарная — и карандаш выпадает, и язык короткий. Родись я в менее лояльное время, и меня бы запросто сбросили со скалы ещё в детстве, как бесполезный довесок в общество…
Несмотря на мысли, я кивнула. Парень тут же закинул ногу за ногу и развернул большой блокнот с записями.
— А что, кабинет стал тесным? — усмехнулась я.
— Нет, просто скучно сидеть там одному, — пожал плечами парень. — А ещё, мне нравится наблюдать за тем, как ты управляешь кораблём. Тогда у меня появляется ощущение, что всё в этом мире правильно, и сложилось именно так, как нужно.
Я улыбнулась его словам. Удивительно, но в такие моменты я чувствовала точно то же самое. Глянув направо, заметила, что большой дирижабль «Терры» немного опережает нас.
Всё–таки, хорошо, что мы ошибались по поводу Грея. Но если бы они не успели вовремя…
— О чем задумалась? — вдруг спросил он, не отрываясь от записей. Страницы шелестели, а карандаш то и дело чиркал что–то на бумаге
— Да так… — повела я плечами. — Мы все это время были так уверены в своей правоте, и считали Эрла и всю его корпорацию отъявленными злодеями. А теперь оказалось, что он лишь пытался уберечь всех от ошибки. И антагонистами на самом деле были мы.
— Все мы немного прото — и антагонисты, — пожал плечами Дрейк, продолжая что–то записывать. — Подумай о тех, ради кого выращивали и убивали животных в прошлом. Я не верю, что все они были плохими людьми. Они просто привыкли так жить, и могли даже не задумываться, что своими привычками губят столько живых существ.
Я удивлённо воззрилась на парня, впрочем, не забывая об управлении.
— Я даже не думала об этом, — призналась я. — А ты как к этому пришёл?
— Много читаю, много общаюсь с людьми, — развёл руками Дрейк. — Вспомни книги старого мира: протагонисты там нередко ели чьё–то мясо, но мы ни на секунду не сомневались в том, что они классные ребята. Просто тогда это считалось нормой, — добавил он, и, нахмурившись, достал из
— Да уж… И это было вполне цивилизованным обществом… — задумчиво протянула я, погладив рукой штурвал.
— Увы, это — не единственный пример странностей «цивилизованного» общества, — вздохнул он, широким жестом стирая что–то в блокноте.
— И это привело к нынешней ситуации, — подытожила я.
— Наш мир тоже не идеален. Например, мы с тобой можем купить ботинки — поступок самый обыкновенный, и, так сказать, нейтральный. Но может оказаться, что человек, продавший нам их, использует детский труд и своей покупкой мы вложились в его дело. Приведёт ли наш поступок ко злу? Определённо. Значит ли это, что мы сами плохие люди? Вряд ли.
— Но если мы будем знать, что все ботинки делают только эксплуатируя детей, и всё равно купим их, это нас не украсит. А в случае с мясом и развлечениями люди не могли думать, что ради этого никого не мучают, — возразила я.
— Хорошо, — принял вызов Дрейк. — Меняем взгляд: мы знаем, что ботинки шьют дети, но нам всю жизнь говорили, что это нормально. Что есть дети, которые рождаются в семьях башмачников и их растят только с той целью, чтобы они делали обувь. И ещё нам говорили, что условия у них очень даже хороши — шести–разовое питание, одежда, сон и прогулки в перерывах. Мы уверены, что это — нормально, и иначе быть не может. Они выращены для этого. А значит, всё в порядке.
— Кажется, я начинаю понимать, о чём ты, — задумчиво кивнула я. — Покупая ботинки, мы не думаем, что делаем что–то неправильное. Потому что детский труд в нашем понимании — часть нормального мира. И хотя на самом деле дети могут жить в ужасных условиях, мы будем думать, что у них всё хорошо, потому что привыкли к этому. Перед нами не становится моральный выбор, и мы не можем принять верное или неверное решение, которое охарактеризовало бы нас как хороших или плохих людей.
— Верно, — кивнул парень.
— И мы можем делать добро по жизни, но раз за разом покупать ботинки, спонсируя мучения детей. И кто мы тогда будем?..
— Люди, — пожал плечами рыжий. — Которые не задумываются о последствиях своих действий. Просто часть устоявшегося общества.
— Но погоди, а как же работники? Они же видят, что происходит на самом деле, и насколько это жестоко. Почему они не расскажут остальным?
— Им это не кажется жестоким, — пояснил парень, наконец откладывая блокнот и разминая шею. — Для них это стало такой же нормой, как для нас — купить их продукцию.
— И кто же тогда в ответе за те страдания, что испытывают живые существа ради «продукции»?
— А вот это уже сложный вопрос. Сама как думаешь?
— Наверное, все, кто так или иначе участвует в этом процессе или вкладывает в него. Ведь рано или поздно мы могли бы заинтересоваться тем, как делают ботинки, и узнать правду.
— Кому–то просто не до правды. Кто–то, возможно, покупает для сирот эти ботинки, которые, как ни парадоксально, сделаны тоже детьми. Он не пытается узнать, что и как, потому что для него главное — обуть нуждающихся.