Инферно Габриеля

Рейнард Сильвейн

— Что с нею случилось в тот вечер, когда мы ужинали и она тебе позвонила?

Габриель наморщил лоб и не сразу сообразил, о чем спрашивает Джулия.

— Я же совсем забыл, что она звонила при тебе. Полина напилась, и ее машина попала в аварию. Она мне устроила по телефону настоящую истерику. Требовала, чтобы я немедленно прилетел в Бостон. Я помчался домой. Вообще-то, Полина редко звонит. Только когда ей что-то нужно или с нею случается очередная неприятность.

— Она тогда сильно пострадала?

— Я так думал. Помчался

домой и уже собирался заказывать билет на ближайший рейс, но потом решил позвонить своему бостонскому адвокату. Тот навестил ее в больнице. Оказалось, все не так трагично, как она пыталась представить. Легкие ушибы, ссадины. Через день ее выписали. Что я мог сделать? Нанял еще одного человека, чтобы следил за нею. Сейчас она стала гораздо спокойнее, но время от времени у нее бывают срывы.

Возможно, все дело было в игре отсветов пламени. Возможно, на него так подействовала эта исповедь, но сейчас Габриель выглядел гораздо старше своих тридцати трех лет.

— Ты ее любишь? — спросила Джулия.

Габриель покачал головой:

— Я не считаю это любовью, хотя не могу сказать, что она мне совершенно безразлична. Стыдно признаваться, но даже интимная близость не сделала ее родным мне человеком. Однако я не вправе вообще забыть о ней. Ей больше не от кого ждать помощи. Родители далеко, и у нее с ними не все просто. Я был первопричиной ее бед. Скорее всего, детей у нее больше не будет. — Последние слова он произнес с заметной дрожью в голосе.

— И поэтому ты решил, что у тебя тоже не должно быть детей?

— Да. Око за око. Когда она рыдала у меня на руках, повторяя: «Мне уже не быть матерью», я принял решение. Врачи отказывались, убеждали меня хорошенько подумать, говорили, что я еще слишком молод и потом буду жалеть о содеянном. Но я все-таки нашел того, кто согласился. Как ни странно, это принесло мне некоторое облегчение. — Впервые за весь вечер Габриель погладил ей щеку. — Я рассказал Полине о тебе. Она всегда была ревнива, но она знает: я не в силах дать ей то, чего она хочет. Джулианна, ты должна понять: у меня давно нет и не будет никаких интимных отношений с Полиной, но она останется частью моей жизни. Иными словами, если ты по-прежнему…

— Да, Габриель, я по-прежнему тебя люблю. Ты поддерживаешь ее и помогаешь ей, если она попадает в беду. Такая позиция достойна лишь уважения.

— Поверь мне, Джулианна… я себя ни капли за это не уважаю.

— Может, теперь ты… расскажешь мне про свою татуировку?

Габриель сел, снял рубашку и швырнул на персидский ковер. Потом вновь положил голову на колени Джулии. В ее глазах было только принятие и сочувствие.

— Я сделал это в Бостоне, после того как прошел курс лечения.

Джулия снова нежно поцеловала дракона. Габриель вздрогнул, словно ее губы оцарапали ему кожу. Тогда она стала гладить ему волосы, надеясь, что это его успокоит.

— А что символизирует дракон?

— Дракон —

это я. Это наркотики. Возможно, то и другое. Сердце — мое сердце, которое разбито. Майя навсегда останется в моем сердце. Возможно, ты подумаешь, что я тогда был не в себе, если решил испортить тело столь отталкивающей «памятной картинкой».

— Нет, Габриель. Я так не думаю. Это скорее… мемориал.

— Полина потеряла ее, когда была на пятом месяце. Мы тогда оба были не в себе и не смогли достойно похоронить Майю. Через два года я заказал ей надгробие. Оно в Бостоне. — Он порывисто поцеловал Джулии руку. — Но она там не похоронена. — Его голос исказился от боли.

— Габриель, она сейчас в раю, рядом с Грейс.

— Спасибо, — прошептал Габриель, и его глаза снова наполнились слезами. — Я сам нарисовал эскиз надгробия. Посередине — простой камень, а по бокам — фигуры ангелов. Мне хотелось, чтобы это было красиво.

— Я уверена: это очень красиво.

— Кстати, мемориал — это не только надгробный памятник. Часть мемориала ты уже получила. — (Джулия вопросительно посмотрела на него.) — Твой грант, выделенный фондом… Майи Полины Эмерсон.

— Прости меня. — Джулия смахнула слезинку. — Я тогда ничего не знала и еще пыталась вернуть эти деньги.

Габриель поцеловал ее в кончик носа.

— Любовь моя, я на тебя не сержусь. В те дни я еще многого не мог тебе объяснить. Мне это было очень важно. Я всего лишь хотел, чтобы ты приняла грант. Других, более достойных кандидатур я не видел.

— Я спрашивала у Рейчел насчет фонда. Она сказала, что ничего не знает.

— О Майе и Полине знает только Ричард. Грейс тоже знала. Остальные — нет. Мы решили: достаточно, если Рейчел и Скотт узнают лишь о наркотиках. И об этой татуировке никто не знает. Только ты.

— Меня сегодня очень испугала музыка Пуччини, — шепотом призналась Джулия.

— Мне эта опера показалась… вполне уместной.

Джулия покачала головой.

— Послушай «Мадам Баттерфляй», и ты поймешь, как я обращался с Полиной. Она столько лет искренне меня любила, а я не мог ответить ей своей любовью. — Габриель повернулся так, чтобы видеть глаза Джулии. — Я никогда не позволю себе обращаться с тобой как с бабочкой, которую поймал для собственного развлечения. Я не посмею оборвать тебе крылышки или сделать… предметом коллекции.

— Габриель, о чем ты говоришь? — поморщилась Джулия. — Я тебе верю и знаю: ты вовсе не Пинкертон из оперы Пуччини. — И в доказательство она целовала его до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание.

— Я тебя не заслуживаю, — прошептал Габриель.

— Возможно, мы оба не заслуживаем друг друга. Но я вправе выбирать, кого мне любить. И я выбираю тебя.

Габриель нахмурился, будто не верил ее словам.

— Позволь мне тебя любить. — На двух последних словах голос Джулии дрогнул, и по щеке скатилась одинокая слезинка.