Инферняня
Шрифт:
— Я не о вампирах! — крикнул Томас. — Я о ребенке Гермеса Олимпуса!
— О ребенке? — недоуменно переспросила Мьё.
— О чем это ты? — сказал Грыыхоруу.
— О похищении и удержании Петера Олимпуса, — чуть спокойнее сказал Томас, исподлобья вглядываясь в лица инопланетян.
— Ты с ума сошел! — пропищал Грыыхоруу, отшатнувшись. И замахал на Томаса руками, будто комаров отгонял.
— У вас на планете похитили ребенка? — округлила глаза гигант — жена. — Мы не слышали, что объявили чрезвычайное положение…
— А у вас объявляют чрезвычайное положение? —
— Разумеется! — вскрикнул Грыыхоруу.
И дальше он произнес нечто уж совсем неожиданное:
— Бедный Олимпус!
— Да, — сказал Томас.
— Мы можем чем-нибудь помочь? — спросила жена — атлет.
Томас ответил:
— Вряд ли. Но спасибо за предложение… А в сандалиях Гермеса, даже по всем технологиям изготовленным, у вас летать вряд ли получиться.
— Почему? — хором произнесли супруги Грыыхоруу.
— Потому что не будет божественной искры, — сказал Томас.
— Да? — оживился Грыыхоруу. — А где ее можно взять?
— Нигде, — сказал Томас. — Она есть только у богов. То есть, в богах. Это их качество от рождения… Гермес может ведь и без сандалий летать.
— Точно, — сказала я. — Ведь Петер может… Правда, неуклюже…
— Вот именно, — сказал Томас. — Сандалии нужны для скорости и высоты.
— А мы думали, дело в конструкции, — огорчился Грыыхоруу. — Все старые книги перерыли. Где картинки с Гермесом Олимпусом, он почти всегда в этих сандалиях…
Томас промолчал. Кажется, у Гермеса есть совсем не божественное свойство не договаривать некоторых деталей, как, например, на сколько он оставляет ребенка няне.
Грыыхоруу совсем поник, закрыл лицо ладонями с наманикюренными алыми ногтями и шлепнулся на диван. То есть на кучу рулонов, под которыми валялся этот самый Гермес.
— Эй! — раздалось из-под груды бумаги приглушенное.
— Ай! — взвизгнул Грыыхоруу, вскакивая и едва не падая со своих неустойчивых красных шпилек.
Раскидывая бумаги, с дивана поднялся мистер Олимпус.
— Олимпус… — спокойно сказала миссис Грыыхоруу, будто и не удивилась. Вот это выдержка!
А Олимпус вмиг оценил обстановку и бросился, естественно, на самого опасного противника — на атлета — жену!
И завязалась такая куча — мала, что боже мой. Я и до сих пор не понимаю, кто на чьей стороне дрался. То ли Томас защищал двух Грыыхоруу от Гермеса, то ли Гермеса от Грыыхоруу, то ли вообще пытался вытащить меня из драки…
А я просто не могла стоять и смотреть как четыре хороших (ну может и не совсем, но за кем не водится мелких пакостей? Я о Гермесе, вообще-то…), как четыре относительно (относительно чего? Ну всегда же так говорят…), как четыре милых человека (да и не совсем человека, надо сказать. То есть половина из них была совсем даже и не чело…) Короче, не могла же я стоять и смотреть, как они зверски избивают друг друга. (Ну, может, зверски — это сильно сказано. Вцепился кто-то кому-то в волосы — это ж почти нежный массаж. Тем более что у половины из всех волосы были как бы, ну, ненастоящие — как-то они их моделируют, как и всю внешность. А другой половины они все равно отрастут.) Но мне все равно стало
А потом у меня в носу так вдруг защипало, что я принялась чихать без остановки. Смотрю (надо сказать, было еле видно из-за выступивших на глаза слез) — все остальные тоже чихают. А потому не дерутся.
— Извините, — проговорил Томас между двумя чихами, — я не знал, что еще делать.
— Так это ты! — закричала я.
Уф, кажется, перестает. Апч — х-хи… Всё…
Томас кивнул, одновременно чихнув.
— Ты? — переспросила я.
Он опять кивнул, больше не чихая:
— Не хотел, чтобы вы все разорвали друг друга в клочья.
Грыыхоруу достал из кармашка розовых штанов кружевной платочек и высморкался.
Жена — Рэмбо утирала слезы углом шелкового шейного платка Гермеса. Гермес недовольно отобрал его.
— Петер не у них, — твердо сказал Гермесу Томас.
Гермес нахмурился:
— С чего вы взяли?
— Они так сказали, — сказал Томас.
— Да, — сказал Грыыхоруу, — мы бы никогда не совершили подобного ужасного деяния.
— А как ты знаешь… — начал Томас.
— Они никогда не врут, — насупленно досказал за него Гермес.
Томас что-то убрал в карман.
— Что там? — спросила я.
Томас нехотя достал из кармана стеклянную граненную емкость.
— „Старая перечница“, — ответил он.
— Что? — мне даже смешно стало. — Обыкновенный перец?..
— Нет конечно, — сказал Томас. — Один взмах и пять минут чихания всем в комнате обеспечено… Старинная разработка… Восемнадцатый век.
— Поэтому так называется? — спросила я. Нет, похоже, кроме меня, никто здесь не любопытен ни капли!
— Ну да, — ответил Томас, раздумывая о чем-то своем. — Селия сказала, что Зевс хочет наказать их за кражу амброзии… Мистер Олимпус, останьтесь здесь. Если она увидит олимпийца… — он предостерегающе поднял руку.
Гермес кивнул, явно ничего не понимая. Мы все тоже смотрели на Томаса, как тот баран на ворота.
А он сказал:
— Мне надо поговорить с Селией, — и повернулся ко мне: — Представишь меня ей?
— Ага. А что ты ей скажешь?
— Нам остаться здесь? — спросили оба Грыыхоруу.
И почему вдруг Томас оказался главнокомандующим? Почему они меня не спросили, например, что им делать? Я, конечно, тоже не в курсе, что, но я бы что-нибудь придумала, честное слово.
— Пожалуй, да. Хотя, для их спокойствия, идемте вместе.
— Я останусь здесь, — сказал Грыыхоруу и обратился к Гермесу: — Может, расскажете мне что-нибудь о божественной искре? Можно ли ее получить лабораторным путем…
— Нельзя, — буркнул Гермес. — Отстанете вы от меня когда-нибудь со своей дурацкой техникой! Катайтесь на лыжах!..
Мы уже вышли. Не знаю, что там ответил Грыыхоруу. Но жизни они друг друга точно не лишат. Потому что один бессмертный, а второй по сути желе, которое ни разрезать, ни сломать…
Селия сидела за столом рядом с Мосиком и рисовала что-то в его альбоме — он аж повизгивал от восторга. Мистера Барментано было не видно.