Инкарцерон
Шрифт:
— Я говорил уже много раз, — раздраженно бросил Гильдас. — Да, Внешний Мир существует, и Сапфик сумел проникнуть туда. Но никто никогда не приходил Извне. Даже ты.
— Ты не можешь знать этого наверняка.
Старик засмеялся, и пол под их ногами заходил ходуном. Железная клетка, в которую они едва втиснулись вдвоем, покачивалась высоко в воздухе. На прикрепленных к прутьям цепях свисали наружу книги, хирургические инструменты, струящийся каскад оловянных коробочек с разлагающимися образцами флоры и фауны. От сотрясения из старых тюфяков, устилавших пол клетки, вниз полетели клочья соломы, падая прямо на горевший огонь и в горшки с кипящим варевом. Приглядывавшая
— Глупый мальчишка, как я могу не знать этого, если так написано в книгах. — Гильдас натянул башмак. — Узилище было создано, чтобы скрыть в себе Отребье человечества, чтобы заточить его здесь, изгнать с лица земли. Так и произошло много лет назад, во времена Мартора, в дни, когда Узилище говорило с людьми. Семьдесят Книжников вызвались отправиться туда вместе с Узниками, чтобы служить им, и врата за ними затворились навеки. И доныне преемники тех Семидесяти сохраняют их знание. Все это известно даже детям.
Финн погладил ладонью рукоять рапиры. Он ощущал усталость и разочарование.
— Ни один человек с тех пор не проникал сюда. Мудрым также известно о существовании Недр Узилища, хотя мы и не знаем, где они находятся. По задумке его создателей, в Инкарцероне ничто не пропадает даром. Мертвая материя перерабатывается, и в таких камерах из нее создаются новые Узники и, возможно, животные.
— Но я помню что-то… какие-то обрывки…
Финн сжал прутья клетки, словно цепляясь за свою веру. Далеко внизу он увидел Кейро, идущего по залу в обнимку с двумя хихикающими девицами.
Гильдас проследил за его взглядом.
— Это не воспоминания. Так тебе открываются тайны Инкарцерона. Твои видения укажут нам путь к Свободе.
— Нет, я помню.
— Ну что ты помнишь? — в сердцах спросил старик.
— Кремовый пирог… — чувствуя себя очень глупо, ответил Финн. — С серебряными шариками и семью свечками. Еще там было много людей и музыка, много музыки.
Он только что вспомнил это и отчего-то обрадовался, но тут же заметил взгляд старика.
— Пирог… Это может что-то значить. Семь — число очень важное, у Книжников оно считается символом Сапфика из-за того случая, когда он повстречал Жука-ренегата.
— Но я на самом деле видел все это!
— Финн, воспоминания есть у всех, а вот видения, что явлены тебе, — это нечто действительно особенное. Лишь Звездовидцу дан великий дар пророчества, и всем, от последнего раба до воинов Дружины и самого Йорманриха, известно это. Разве ты не замечаешь, как они смотрят на тебя? Не ощущаешь иной раз страха в их взглядах?
Финн молчал. Свои припадки он ненавидел и боялся их. Они всегда приходили внезапно — его вдруг начинало тошнить, перед глазами все плыло, потом он терял сознание. Следовавшую за приступом дурноту и озноб лишь усугубляли неотвязные расспросы Гильдаса.
— Эти припадки когда-нибудь меня доконают, — проговорил он негромко.
— Мало кто из казематорожденных доживает до седин, это верно, — резко произнес Гильдас, избегая, однако, смотреть ему в глаза. Пристегивая к зеленому плащу богато украшенный воротник, он добавил вполголоса: — Прошедшего все равно не вернуть, и не имеет значения, каким оно было. Выкинь его из головы, иначе ты рискуешь потерять рассудок.
— Так ты знал и других казематорожденных? — спросил Финн.
— Да. Троих. — Гильдас раздраженно подергал кончик заплетенной бороды. — Таких, как ты, немного, — помолчав, сказал он. — Прежде чем наткнуться на тебя, я всю жизнь провел в поисках. Об одном попрошайке, что сидел обычно перед
Финн сглотнул.
— Из-за чего?
— Как мне рассказывали, ей стало казаться, будто ее преследует какой-то ребенок, которого никто больше не видел. Он цеплялся за ее подол, звал ее. По ночам она не могла спать, его голос, который она все время слышала, стал для нее пыткой.
Финн вздрогнул. Он чувствовал, что старик наблюдает за ним.
— Мне выпал один шанс на миллион — найти тебя здесь, — нарочито грубо проговорил Гильдас. — Только ты сможешь вывести меня на Свободу.
— Я не…
— Сможешь. Ты — ниспосланный мне провидец, связующее звено между мной и Узилищем. Скоро, скоро я получу через тебя знак, которого ждал всю жизнь, видение, которое скажет мне, что время пришло и я должен вслед за Сапфиком отправиться на поиски Внешнего Мира. Это путь каждого Книжника, хоть никому более не удалось достичь цели. Но, с другой стороны, ни у кого и не было проводника казематорожденного.
Финн покачал головой. Уже не первый год он слышал все это, но одержимость Гильдаса все так же пугала его. Да и как может он помочь старику обрести свободу? Какой толк от его внезапных проблесков воспоминаний и удушливых приступов беспамятства, перед которыми все тело будто колет иголками?
Гильдас, протиснувшись мимо Финна, ухватился за металлическую лестницу:
— Смотри, не говори никому. Даже Кейро.
Старик уже почти исчез под полом клетки, когда Финн тихо заметил:
— Йорманрих так просто тебя не отпустит.
Гильдас взглянул на него поверх перекладины.
— Я волен уйти, когда захочу.
— Ты нужен ему. Только с твоей помощью он стал Вождем Крыла. Без тебя он…
— Он справится и сам. Страх и насилие — его стихия. — Гильдас ступил на следующую перекладину. Вдруг он остановился, и его маленькое сморщенное личико просияло радостью. — Финн, ты только представь — когда-нибудь откинуть крышку люка и выбраться на свет! Покинуть Инкарцерон и увидеть звезды! Увидеть Солнце!
Финн помолчал, потом ухватился за веревку и начал спускаться вслед за Книжником.
— Я видел и то и другое.
Гильдас язвительно рассмеялся:
— Так ведь то было не по-настоящему, глупый мальчишка. Это всего лишь фантом.
С поразительной ловкостью он продолжил карабкаться вниз по натянутой наискось лестнице. Финн двигался медленнее, даже в перчатках ощущая, как веревка нагревается от трения.
Свобода! Это слово вонзалось в него острым жалом, проникая в мозг. Оно обещало все и не значило ничего. Сапфику, как учили Книжники, удалось обрести ее, но Финн не знал, верить ли этому. Легенды о Сапфике со временем все множились и множились — каждый странствующий сказитель или бард добавлял к ним свою. Пройти всю Тысячу Крыл Инкарцерона, обведя вокруг пальца их Вождей, и совершить еще немало других подвигов — для этого понадобилась бы не одна жизнь. Ведь, как говорили те же Книжники, залы и камеры Узилища, его лестницы и башни составляли лабиринт огромной, недоступной человеческому разумению величины.