Инкогнито
Шрифт:
Я наблюдаю символическую сцену детектива: молодой человек с волевым взором указывает на голубой светящийся шарик - Землю в безмятежной пустоте космоса. Злобное, взъерошенное существо, оскалив массивные, загибающиеся назад клыки, бросается на шарик и... растерянно щелкает мощными челюстями. Земля - всего лишь объемное изображение.
Недоуменный взгляд обманутого зверя. Удовлетворенная усмешка добившегося своего человека...
У одного из ученых, посвященного в тайну, не выдерживают нервы. Потрясенный кровожадностью созданных им гомункулусов, он хочет уничтожить матрицы с их генетическим кодом. Увы, он действует недостаточно осмотрительно и гибнет. Об убийстве
Кульминация детектива - схватка с монстрами (впоследствии ее до деталей распишут репортеры).
И, наконец, эпилог. Молодой человек с решительными манерами и волевым взором, который отныне не имеет собственного имени - лишь безликие номер и индекс, дает последнее интервью перед изгнанием. Он неплохо держится, даже пытается острить, отмечая при этом, что ему повезло,- смертная казнь давно отменена.
– Вас не смущает, что теперь до конца дней вы будете находиться под наблюдением людей из СБЦ?
– спрашивает кто-то из журналистов. Собеседник с подчеркнутым безразличием глядит мимо:
– Подобная перспектива многих повергла бы в шок. Но я никогда не был одним из многих. Человек привыкает ко всему. Я попытаюсь привыкнуть к ослепительным солнцам планеты, на которую меня высылают, и круглосуточной слежке. Нужно же как-то расплачиваться, если проиграл.
– Вас называют преступником века. Чего вы хотели добиться?
Он вскидывает глаза на репортера. Почти бесцветные, расширенные глаза одержимого:
– Власти. Абсолютной власти. На Земле слишком много людей. Когда я сознаю, что вместе со мной одни и те же желания, чувства, мысли испытывают миллионы, то хочу выть от несовершенства этого мира. Я не желаю делить его со всеми. Право наслаждаться жизнью имеют лишь избранные, обладающие особым даром: талантом, красотой или силой. Если бы все сбылось, я один даровал бы такое право. На Земле тесно,- повторяет он.- Я хотел расчистить жизненное пространство и называл это стремлением к гармонии. Другие назвали это преступлением. К сожалению, этих других гораздо больше...
Журналист задает вопрос инспектору СБЦ, раскрывшему заговор:
– Это верно, что вы спасли мир?
– Спасать мир - в компетенции Службы безопасности цивилизаций. Я всего лишь один из ее сотрудников.
– Не скромничайте, инспектор. Вы справились в одиночку с целой бандой. Создается впечатление, что вам не ведом страх.
– Почему же?
– пожимает плечами собеседник.- Но страх бывает разным. Страх за себя способен убить все человеческое. Страх за других, за судьбу этого мира, напротив, делает тебя настоящим человеком. Именно этим страхом были продиктованы мои поступки.
– Не считаете ли вы, что с главным преступником обошлись чересчур гуманно?
– Возможно. Но степень гуманности законов говорит о степени совершенства общества. Я рад, что мы можем позволить себе проявить гуманность даже к заклятым врагам.
– Наверное, вы ненавидите его. Этот человек стрелял в вас, ранил...
– Я тоже стрелял в него и не промахнулся,- спокойно отвечает инспектор.- Ненависти нет. Есть любопытство: такое разительное
...Да, старые программы действительно напоминают детектив. Возможно, даже не слишком высокого разряда. Только все дело в том, что это обычная хроника. Седовласый джентльмен почтенного вида и молодой человек с волевым взором - одно и то же лицо. Правда, в манерах моего подопечного появилась за время ссылки некоторая респектабельность и взгляд, очевидно, утратил былую остроту. Полной уверенности в этом у меня нет, поскольку седовласый прячет глаза под старомодными затемненными контактными линзами. Похоже, беспощадные солнца вокруг далекой планеты сказались на его зрении.
Итак, это Изгой, только основательно подретушированный временем. Настолько сильно, что мне ни разу не удалось разглядеть в его характере и поступках хотя бы намека на прежнюю неистовую, готовую смести все с пути неукротимость. Что ж, годы заточения меняют людей. Однако даже они не в силах поглотить былого честолюбия, иначе зачем тогда седовласому ежедневный психологический допинг - погружение в собственную молодость. Пять лет назад по настоянию Территории его вернули на Землю, разумеется, при условии, что старик ни с кем не попытается войти в контакт, будь то политик, бизнесмен или ученый.
Он и не пытается, педантично следуя монотонному ритуалу убивания времени. Выйдя из архива, старик минут десять будет греться на солнышке, сидя на скамейке, глядеть на детишек и кормить голубей на площади. В такие минуты особенно трудно поверить, что когда-то одно имя почтенного джентльмена, имя, которого он лишился навсегда, было способно повергнуть в ужас далеко не слабонервных людей; что в этого человека стрелял отец, оставив с правой стороны затылка шрам, который седовласый постоянно массирует по утрам.
Я занимаю его кресло в архиве и быстро выясняю, что отпечатки пальцев моего подопечного совпадают с контрольными. По инструкции для полной идентификации нужно еще воспользоваться несложным приборам, воспроизводящим рисунок кровеносных сосудов в глубине глаз седовласого, однако непроницаемые контактные линзы сделать этого не позволяют.
Почтенный джентльмен, поскучав на скамейке, не торопясь пересекает площадь и усаживается в энергиль престижного в этом месяце серо-голубого цвета. Кажется, он доволен жизнью и не скрывает этого. У Изгоя есть средства, есть влиятельные покровители, которые дают эти средства и в отличие от меня действуют отнюдь не инкогнито. Видимо, у этих людей нет оснований относить себя к числу тех лишних на Земле миллионов, которых молодой человек с волевым взором хотел когда-то с помощью своих монстров превратить в прах.
Сейчас седовласый проследует на обед в один из самых дорогих ресторанов (абонированный зал с видом на море), вернется на виллу, где поспит час-полтора, побродит по саду, подрезая кусты. Потом он выпьет кофе с молоком и, в зависимости от настроения, отправится на очередное спортивное шоу или в ночной кабак. К часу ночи старик вернется домой, а завтра с утра все повторится сначала.
Глава четвертая. Исключение из правил
Обозревательница шестой вечерней видеопрограммы Элен Кроули рассеянно наблюдала, как посреди ее небольшого оффиса тают радужные хлопья света, несколько секунд назад бывшие объемным изображением. Затем, протянув руку к портативному устройству, извлекла кассету - серебристую горошину, величиной с голубиное яйцо, задумчиво взвесила ее на ладони.