Инкуб. Строптивая добыча
Шрифт:
– Ответь. Я должен знать, что тоже останусь с тобой. Хотя бы так. Хотя бы воспоминанием. Даже если будешь меня проклинать – пусть. Только помни.
Обхватывает губами правый сосок и одновременно – трогает языком. Мои гортанные, сдавленные стоны вторят каждому движению его умелого, дерзкого языка, высекающего из меня искры.
Со звуком влажного поцелуя он отпускает мою грудь. А потом жадно набрасывается на вторую.
Мне хочется крикнуть ему – да! Я буду тебя помнить. Каждый миг. Каждое слово. Каждый поцелуй. Но вместо этого стону только:
–
Но кажется, именно этот ответ его устраивает.
Я вздрагиваю, когда ощущаю его руку на лодыжке. Вспоминаю, что предусмотрительно сняла обувь. Рука движется вверх, плотно касаясь чулка, откидывает подол платья. Холод по ногам до самых колен. А потом и выше.
– Мне всё ещё недостаточно Пламени. Я знаю, что мы можем лучше. Давай сожжём эту хибару ко всем чертям!
Мечусь головой по тощей подушке, когда он рвёт подвязки, когда спускает плотный чулок по ногам, затем второй. Внутри меня океан раскатывает высокие пенные валы. Никакие хлипкие плотины, которые я пыталась воздвигнуть против этого чувства, не в силах сдержать такое. Эти волны всё выше и выше, они вот-вот накроют меня с головой.
– Давай же, Эрнестина! Доверься мне. Доверься моим рукам. Ты же знаешь, что мы давным-давно поменялись местами? Это я – твоя добыча. Строптивая добыча, которая слишком долго отказывалась признать очевидное.
Повинуясь безмолвному приказу, приподнимаю бёдра, позволяю ему стянуть бельё. Тонкая ткань панталон липнет к разгорячённой мокрой коже.
– Что это я болен тобой! Я – а не ты, какие бы глупости кто не пытался мне внушить. И похоже, это неизлечимо.
Сжимает мои колени, разводит в стороны.
Я пропустила момент, когда он уже не рядом – а между моих ног.
– То, что ты с таким презрением и таким горячим сопротивлением встретила мой пыл – останется моей самой большой болью. Отравленной занозой, которую я понесу с собой, куда бы ни пошёл. Но знаешь, что? Я с этим смирился. Инкубы все – закоренелые эгоисты, разве не так? Всё, что я могу, это заставить тебя хотя бы сейчас почувствовать такой же неутолимый голод, как тот, что снедает меня. Заставить тебя хотя бы сейчас гореть в таком же огне, как тот, в котором сгораю заживо я сам, с самой нашей первой встречи. И я это сделаю, поверь! Ты убегала от меня день за днём. Но ночь… Ночи – это царство инкуба.
Вскрикиваю, когда меня касаются его губы… касаются в запретном месте, там, где недопустимо, где я не должна позволять…
Но он предусмотрительно сковал мне руки.
И я не успеваю еще выплыть из горечи его слов, как он швыряет меня прямо в сладость этих стыдных поцелуев.
Держит крепко, когда я пытаюсь вырываться, когда всё моё тело изгибается в попытках убежать, спрятаться, вырваться из плена удовольствий, о которых не желает знать мой целомудренный, благочестивый разум.
Вот только он говорил правду. Ночь – это царство инкуба. Нет таких тайн о моём теле, сокрытых от меня самой, о которых он бы не знал. Нет запретов и нет пределов, за которые
И когда он касается меня языком, я больше не могу. Просто не могу.
Срывает все опоры и все замки.
Бешеный, ослепительный океан Пламени обрушивается на инкуба. Захлёстывает и меня саму так, что я теряю окончательно последние крупицы сознания. А инкуб замирает и жадно пьёт моё удовольствие, припадая губами к источнику, словно умирающий от жажды – в пустыне.
Его пальцы впиваются в мои бёдра так, что наверное, останутся синяки. Я бы хотела, чтобы остались. Я тоже хочу помнить.
Глава 16.
Когда из вспышки белого пламени я выхожу обновлённой, очищенной, разморённой и мягкой, как расплавленное масло, – понимаю, что поздно бояться и отступать. Я действительно хочу его так же сильно, как он меня.
– Велиар… - выстанываю его имя. Нахожу как-то способ, чтобы запустить пальцы ему в волосы, чтобы потянуть его голову выше. Хочу обнять до боли в костях, хочу цепляться руками и ногами, хочу… - Я тебя так хочу…
И наконец-то, наконец-то приходит блаженная тяжесть, когда он накрывает меня своим телом.
– Вел… пожалуйста!
Во мне осталось ещё столько неистраченного Пламени, что какая там хибара – я готова спалить к чертям весь город, я готова спалить весь мир! И сколько бы их ещё не осталось за пределами нашего.
А он всё медлит, с убийственной жестокостью отказывается дать мне то, что недавно так жарко обещал.
– Я думал, уже никогда этого не услышу.
Распахиваю глаза – и вижу его лицо совсем близко над собой. Глаза уже привыкли к темноте, и я отчётливо вижу каждую черту. Какой же он красивый... но какой печальный.
– И думал, что мне этого будет достаточно. Как же я ошибся.
Не понимаю, о чём он. Моё расплавленное тело уже не просит – оно требует! Я готова опрокинуть своего инкуба на лопатки и наброситься на него, если он промедлит ещё хоть минуту.
– Ты мне веришь, Эрнестина? Скажи. Теперь ты веришь?
– Я скажу, что угодно, лишь бы ты не останавливался…
– Тогда дай мне свою руку.
Ничего не понимающими глазами смотрю на него. А потом мои ресницы вспархивают, как перепуганные птицы, когда ощущаю, куда он кладёт мою хрупкую ладонь.
– Но как же…
– Только так. Прости меня, моя маленькая Мышка. Ты можешь проклинать меня за то, что я снова продлю эту пытку. За то, что не согласен так просто уйти из твоей жизни. Ты имеешь полное на это право. Но я не готов отказаться от тебя сегодня. Думал, что теперь-то решился. Но по-прежнему не могу.
Закусив губу, делаю первое робкое движение, которое он направляет терпеливой ладонью. Утыкаюсь лбом ему в плечо, а он прижимается губами к моим волосам. Помогает, объясняет без слов – как помочь ему справиться с тяжестью, справиться с желанием, которое разрывает изнутри.