Шрифт:
Глава 1
Юлий Тюльп дернул поводья — остановил лошадь и тяжко вздохнул, глядя на покосившиеся домишки и грязную, с глубокими колеями, дорогу. Эх, тяжела и неказиста участь выездного инквизитора! Нет бы, устроиться секретарем аутодафе. Важно скрести гусиным пером по гладкому пергаменту, внимая суровым речам проповедников и судей. И думать о горячем обеде, которые уже готовят повара на храмовой кухне. Ноги в тепле и сухости — камин в зале жарит вовсю. Дров храмовники, служители Русалки, не жалеют. Каждый день не меньше десяти людей и нелюдей осуждают за ересь, забирают имущество в пользу храма. И секретарям кое-чего перепадает. То новые башмаки, а то и пара
Так нет же, когда отец Сульфий, главный храмовник, выбирал «посланников истинной веры», его перст сразу указал на брата Юлия. «Ты, мол, брат, верный приверженец Русалки, к тому же владеешь мечом. Сама Русалка велела тебе отправляться в путь, дабы обращать язычников Борелии в истинную веру». Как говорится, словом и пытками!
Снарядили его быстро. Сложили в телегу кое — какое пыточное добро, нужное для скорого обращения особо упорствующих неверных, запрягли Бурку и дружными песнопениями и напутствиями проводили за ворота Моренилля. Уж как он уговаривал отца Сульфия повременить с назначением! Просил отсрочки хотя-бы до весны, до теплых деньков. Но отец Сульфий недаром прослыл суровым и непреклонным служителем веры. Выслушал Юлия и лишь распорядился выдать ему худую овчинную телогрейку — надеть поверх мантии. Даже шапку не дали. Мол, у тебя, брат Юлий, волос на голове предостаточно, греть будут.
Два дня и две ночи несчастный Юлий Тюльп трясся в телеге, добираясь до села Непролазные Грязи, чуть колеса с телеги не потерял в этих самых Грязях. И вот добрался. И никто его не встречает. Дома все заперты — крыса не проскочит. Храма и вовсе нет. В донесении, зачитанном отцом Сульфием, говорилось, что строить храм Русалке аж пять раз начинали. Да каждый раз останавливались. То бревна растащат под ночным покровом, то зима наступит, то картошку пора выкапывать. Жили в Грязях бедно. С картошки на картошку перебивались. В удачный год ягод и грибов в лесу наберут, рыбы в речушке наловят — довольны и счастливы. А уж ересь в тех Грязях царила пуще некуда.
В деревне на сорок домишек смешались все известные разумные расы Борелии. Люди соседствовали с гномами, а те после доброй драки с извечными врагами троллями вместе распивали яблочную брагу. Веры не было никакой. К тому же, в село нет-нет да приезжали чародеи и своими колдовскими обрядами еще больше сбивали наивных сельчан с пути истинного. Те верили во что угодно, кроме Русалки.
Задачу отец Сульфий поставил серьезную. Ересь изгнать со всей строгостью, чтобы в головах сельчан все прояснилось и должным образом устаканилось. При необходимости использовать особые орудия — творения изощренных умов и рук мастеровитых храмовников. Те орудия сейчас громыхали в холщовых мешках позади брата Юлия, напоминая о клятве обращаться с ними бережно и вернуть в храм согласно описи в первозданном виде.
Брат Юлий остановил Бурку и слез с телеги у крайнего дома, на вид побогаче. Стараясь обходить особо грязные лужи, добрался до окошка и постучал в ставень. Поздней осенью темнеет рано. Красное солнце уже клонилось к закату, из ближайшего леса неуклонно тянуло сумраком и страхом. Холодный ветер пробирался в широкие рукава телогрейки, щекотал озябшее тело Юлия. Инквизитор от холода стучал зубами и вовсю молился Русалке о теплой печи и плошке горячего супа.
Стоять пришлось долго, и брат Юлий уже собрался двинуть к следующему дому, как вдруг сквозь щели в ставнях показался дрожащий огонек свечи. Сердце радостно забилось, а губы зашептали благодарную молитву. Скрипнула дверь, и брат Юлий увидел девушку. С распущенными по плечам темными волосами и колдовскими зелеными
— Чего надобно, почтенный брат? — в голосе девушки звенела крепкая гномья сталь.
— Да хранит тебя Русалка, сестрица! Не пустишь переночевать? Я могу и в сенях, дабы не смущать твой покой.
— Чтобы смутить мой покой, нужен мужичок покрепче тебя, — усмехнулась «сестрица». — И с мечом, а не ржавой палкой, которая у тебя в ножнах.
Брат Юлий в гневе полыхнул румянцем и сделал шаг назад. Девушка вновь улыбнулась, чуть теплее:
— В такой холод даже скотину на улице не оставишь. Лошадь распряги, привяжи на конюшне, только подальше от моей Луны — слишком уж она любит брыкаться. Телегу на улице оставь. Вряд ли у тебя там что — то ценное. Не иначе, храмовые книги так громыхают?
Девушка вытянула шею, глядя, как смущенный брат Юлий распрягает Бурку.
— Орудия пыток, — проворчал он и повел лошадь на конюшню.
— Это кого же ты надумал пытать, горе-храмовник? — хохотнула девушка. — Безобидных сельчан?
Брат Юлий устраивал Бурку в темном стойле, обтирал куском холстины, задавал овса, а в его ушах все звенел язвительный хохот красавицы. От стыда и гнева хотелось провалиться сквозь землю, к демонам в преисподнюю.
Но когда после вошел в дом, то мигом раздобрел и даже прослезился. В печи весело трещали дрова, в углу ярко горела лучина, а на простом дощатом столе уже красовался чугунок с ароматным варевом. Брат Юлий потянул носом, и его губы невольно растянулись в довольной улыбке. Куриный суп.
Ел он медленно, тщательно дул на деревянную ложку, остужая суп. Кроме мяса в супе плавал картофель, морковь и незнакомые Юлию травки, жуть какие пахучие.
— Не приворотный супец-то? — спросил он девушку, проглотив очередную ложку горячего варева.
— Кого привораживать? Тебя что ли? — девушка насмешливо изогнула красивую черную бровь. — Так в селе и краше тебя парни найдутся. Или ты решил, что храмовный сан добавляет тебе в глазах женщины особой притягательности?
— Тебе моя притягательность ни к чему. У меня обет — следующие десять лет я верой и правдой буду служить одной Русалке. За это она наградит меня домом и порядочной женой.
— Желаю, чтоб эти десять лет для тебя пролетели, как один день, и твоя порядочная дождалась тебя, уважаемый брат. Как тебя звать?
— Юлий! — буркнул он. — А ты, верно, колдунья?
— Меня Эрикой зовут. Дипломированная чародейка, выпускница Капитула магии Пончевилля.
Девушка не спеша ела суп и с улыбкой поглядывала на смущенного брата Юлия. Телогрейку он снял и бросил на печь — просушиться, и теперь сидел в длинной мантии, старательно пряча грязные и мокрые полы под столом. Юлий невольно глянул на девушку в удобных штанах и тяжко вздохнул. И чего это Русалке в священную голову взбрело наряжать храмовников в мантии? Ладно бы городских — ходи себе по каменным мостовым. А на тракте в грязь и слякоть такая мантия мигом превращается в мокрую тряпку. А где прикажете ее стирать и сушить?
Разгневанный на обычаи храмовников, Юлий не сразу заметил, что девушка уже доела суп, убрала в печь котелок с остатками — на завтра, и теперь стелила ему тюфяк возле двери.
— Спать будешь здесь, — она бросила на тюфяк шерстяное одеяло. — Дверь за мной запри и до рассвета никого не впускай.
Эрика уже надела поверх рубашки куртку на меху, а на пояс прикрепила ножны с торчащей рукоятью меча.
— Лучину потуши, когда спать соберешься, — наказала она и открыла дверь. Из сеней сразу потянуло холодом.