Инквизиция на выезде

Медведева Марина

Когда «гости» с благодарностями и поклонами вышли из дома, Эрика спрыгнула на пол и, прищурившись, сказала:

— Не успел явиться — народ к тебе потянулся. Видать, ты и правда неплохой храмовник, брат Юлий.

Эрика подошла к сваленным в углу орудиям, потянула на себя два кольца, соединенных толстой цепью, глянула на Юлия. Храмовник тяжко вздохнул:

— Это чтоб позвоночник вытягивать. В особо тяжких случаях неверия.

— Железки свои на улице держи, — глаза Эрики полыхнули гневом. — Ненавижу пытки. Каждый рожден свободным. Сам решает: верить ему в Русалку или в демона из преисподней. Узнаю, что ты сельчан своими орудиями пытал — в жабу превращу.

Эрика натянула сапоги, куртку и вышла, хлопнув дверью.

Юлий глянул на пол в грязных следах, взял тряпку и приступил к уборке.

Жить в Непролазных Грязях оказалось не так уж и плохо. Вечерами Юлий ходил по домам — зубы уже не дергал, но помогал, чем мог. Брат Тюльп оказался рукастым, к любому делу пригодным. Здесь забор поправит, там дров наколет. Старикам воды из колодца натаскать или двор вымести. Даже коров доить научился. Коров в Грязях было две. Одна на подворье у Саньки. Другая у старой Луизы, соседки Эрики. Санька жил с матерью, суровой троллихой Жибой и найденной сестрой Иванкой. Юлий сперва удивился — какая же она ему сестра? Человеческая девушка и тролль. Но Иванка сиротой оказалась, Санькины родители ее в лесу нашли и вырастили. А теперь вот мать Санькина состарилась, к Иванке все хозяйство перешло. Санька же с утра до ночи в лесу на охоте пропадал.

Брат Тюльп любил навещать троллий дом. Добротный, бревенчатый, с покатой крышей, вымазанной глиной. Едва войдя, с порога, окунался в сладкий запах Иванкиных пирогов. А потом смотрел на румяное лицо и сияющие глаза этой девушки и больше всего на свете хотел остаться здесь, рядом с ней. Видеть, как сноровисто и ловко она суетится по хозяйству, ловить ее нежную улыбку и радоваться, что она, красивая и звонкая, рядом с ним. Как — то незаметно Тюльп стал приходить в троллий дом с утра пораньше и уходить уже в сумерках, когда возвращался с охоты молчаливый Санька. Когда с зайцем или косулей, а когда с пустыми руками. Иванка тут же начинала хлопотать возле брата, и Тюльп уходил. Жил он до сих пор у чародейки.

Старая Луиза не раз просила храмовника поселиться у нее, дабы помогать по хозяйству. Но Юлий отчего — то медлил. Вспоминал сон и клятву, данную демону. Юлий не сказал про сон Эрике. Она бы его на смех подняла. Брат — храмовник — и вдруг слушает демона! А как же вера в Русалку Небесную? Но все же сон тот беспокоил храмовника, а в особенности ночная «работа» Эрики. Юлий спать не мог, ворочался на своем тюфяке и едва зубами от страха не клацал, пока ждал ее. А потом притворялся, что крепко спит, чтоб ни в коем разе Эрика не узнала о его страхах.

Проследить бы за ней по-тихому, чтобы не узнала. Не со злым умыслом, а для собственного успокоения. Да как это сделать? Эрика пешком не ходит, все на Луне верхом. А Бурка храмовника отродясь седока не видывала, ее всегда в телегу запрягали. Юлий представил, как стегает Бурку, чтоб та догнала быстроногую Луну, и фыркнул с досады. Если крамольные слова демона о золоте и серебре в покоях отца Сульфия правда, почему в храме вечно не хватает денег на сбор выездных инквизиторов? Даже тулуп поновее не могли выдать, не говоря уж о лошади.

Все же худой конь лучше, чем без коня. И однажды ночью, когда Эрика вышла из дома, Юлий быстро погасил лучину и скользнул за порог. В конюшне достал загодя припрятанные седло и уздечку, снарядил Бурку и вывел за ворота. С вечера выпал снег, закрыл грязь белым покрывалом, высветлил небо. Юлий глянул в сторону леса — Эрика верхом на Луне легкой рысцой скакала в сторону леса. Храмовник вздохнул, подогнул мантию и кое-как взобрался в седло. Бурка нервно взбрыкнул, пытаясь сбросить неугодного седока.

— Тише, тише, Бурка, — приговаривал Юлий, пытаясь удержаться в седле. — Я все же полегче телеги буду. Давай-ка смири свой нрав и скачи к лесу, за той серой лошадью.

Юлий сжал лошадиные бока сапогами и направил коня в поле. Бурка нехотя перешел на тяжелую рысь. Лошадиные копыта рыхлили

снег, холодный ветер пробирался за ворот тулупа. Руки, держащие уздечку, закоченели. Юлий вглядывался в мелькающую впереди Луну: только бы не потерять из виду! Иначе в лесу потом ни в жизнь не найдет. В Непролазных Грязях и лес был под стать — непроходимый. Полный валежника, с оврагами, поваленными деревьями. В таком ноги переломать — раз чихнуть. Когда Юлий добрался до леса, Эрики уже и след простыл. На опушке одиноко паслась Луна, трясла серебристой гривой и насмешливо, как ее хозяйка, смотрела на Юлия. Храмовник слез с Бурки и привязал недовольного коня к ближайшей сосне. Оставлять без привязи не решился — кто знает, что упрямой животине взбредет на ум?

Юлий оглянулся на чернеющие за полем домишки, тяжко вздохнул, и направился в лес. Теперь бы Эрику отыскать в темной чаще. Брел по лесу и беспрестанно оглядывался. Сквозь верхушки сосен проглядывало молочно-серое небо. Было тихо и жутко. Юлий вздрагивал от каждого шороха. Ступит на трескучую ветку, крикнет где-то сова, послышится издали волчий вой — сердце ухает в пятки. Пробовал читать молитву — не помогло. То ли Русалке не было дела до выездного инквизитора, то ли колдовской лес преграждал путь чистой вере, сбивал с пути. Неспроста демон в этом лесу ему приснился!

Глава 3

Юлий не помнил, сколько блуждал по лесу. Поначалу наблюдать и запоминать пытался, чтоб не заблудиться. Но чем глубже уходил в чащу, тем сильнее запутывался. Как будет выбираться — одной Русалке ведомо. Храмовник лес никогда не любил. То ли дело в городе — все улицы знакомы, народу тьма. Ни в жизнь не заблудишься. А здесь, в чаще, все пугающе и непредсказуемо. Самое место для неверия и колдовства.

Странно, но в лесу было теплее. Ветер стих, будто обрубленный плотным строем деревьев. Сапоги мягко проваливались в рыхлый снег, пахло хвоей и свежестью. Вот уж месяц, как храмовник приехал в Грязи. То, что поначалу казалось ссылкой, на деле вышло не так худо. Народ в Грязях в основном добрый, хоть и упрямый. К вере истинной приобщаются с трудом, но, подвернись какая работенка — всегда подсобят. Юлий уже со всеми перезнакомился, поладил. Даже орудия пыточные не понадобились. Вернее, понадобились для другого, не для пыток. Гном Юрчик быстро нашел им применение в своей кузнице. Правда, обещал вернуть, когда настанет время Юлию в Моренилль возвращаться. Но главное — в Грязях жила Иванка. При мысли о ее красоте сердце Юлия билось часто-часто, а душа воспаряла в небо. Юлий, сам того не желая, всем сердцем полюбил девушку, и теперь в его душе любовь боролась с верой и долгом. И борьба эта была нелегкой.

Когда небо прояснилось, и меж деревьев блеснул желтый месяц, Юлий услышал вой. Не волчий и не собачий, а будто человеческий. Сердце храмовника екнуло, он схватился за ближайшую сосну и решил, если что, бежать со всех ног. Вглядывался в темноту и дрожал от страха. А там, в темноте, меж деревьев, мелькал знакомый силуэт. Эрика!

Слова демона про умертвий, жаждущих убить Эрику, молнией вспыхнули в голове Юлия. Он, забыв про страх, отважно бросился вперед. Продирался сквозь бурелом, съезжал в овраг, лез вверх, цепляясь за голые ветки. Лишь бы успеть! Мантия взмокла от горячего пота, телогрейка жарила, словно печь, Юлий тяжело дышал. Вой становился все страшнее и ближе. За деревьями вспыхнули один за другим огненные шары. Эрика колдовала. Юлий бежал из последних сил. Осталось немного. Вот уже спина Эрики мелькает среди деревьев. Шары погасли, остался лишь свет луны. И в этом свете Юлий увидел, как Эрика выхватила из ножен меч, сделала выпад и с силой вонзила лезвие в черную тушу неизвестной твари. Тварь пронзительно взвыла и рухнула на землю. Юлий бросился вперед, споткнулся о пень, едва не свалился на мертвую тварь. Обернулся и уперся взглядом в насмешливые зеленые глаза Эрики.