"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— А вино вам понравилось? — спросил кавалер.
— Вкуснее и не пробовали, за полгода, что тут сидим, нам и разбавленный уксус был бы сладок.
— Я привезу вам еще, если нужно, — обещал Волков, его настроение заметно улучшилось, после такого разговора с солдатами Брюнхвальда, — вода у ворот, как уедем — забирайте.
— Спасибо вам за все, добрый господин.
Роха был замордован, волосы мокрыми прядями, борода клочьями, откинул свою деревяшку, сидел, растирал обрубок ноги. Отдувался. А вот Сыч,
— Не поверите, экселнец, сколько вокруг добра. В какой дом не зайди, везде посуда стеклянная, всех цветов. Не поверите, я видал синие высокие кружки на ножках, на тонких ножках. Стояли на столе, как будто кто только что пил из них. Кувшины и тазы медные. Полотна везде хорошие, на стенах гобелены. Ножи и вилки. Скатерти. Стулья с резными ногами…
— Я ж сказал в открытые дома не заходить, — зло сказал Волков, — Язву принести хотите?
— В открытые мы не заходили, — кряхтел Скарафаджо, растирая обрубок ноги, — это твой мошенник запертые открывал, он у тебя не из воровских людей случаем? Похоже воровское ремесло ему знакомо.
— Да ну какое ремесло, так, кое-как да кое-где… — скромничал Сыч.
— Живых видели? — спросил кавалер.
— Видели, — отвечал Роха, и заорал, — эй, кашевар, кашевар! Вина мне принеси.
— Не видели, экселенц, но слышали, — поправил его Сыч, — напуганы все, двери не отпирают, мы особо и не ломились.
— Много живых?
— На нашей улице один дом живых. Нотариус живет. А на той, что идет вдоль канала аж два с живыми. А вот, если на запад от канала свернуть, еще один дом с живыми нашли. Там каменотес живет, остальные говорить с нами не хотели, боялись. А каменотес стал говорить, хотя дверь не отпирал, — рассказывал Фриц Ламме.
— Твой человек, жулик еще тот, сказал ему, что мы еретики, так он собака, обрадовался, — произнес Скарафаджо, принимая от кашевара огромную кружку вина, отпивая большой глоток. — Фу, горло пересохло.
— Ага, так и есть, экселенц, посудник — еретик. Просил хлеба принести, мол, семья у него голодает, неделю все как доели.
— А дверь-то не открыл, — добавил Роха, отпивая вина опять, и с удовольствием и приговаривая, — Господь Вседержитель, как же это хорошо, не то, что у нас в Аланталуссии, конечно, но тоже очень, очень неплохое вино.
— Спросил, я его, знает ли он город, — продолжал рассказ Сыч, поглядывая, как Роха пьет вино, — а он говорит, мол, конечно знаю. Я с отцом, мол, его строил. Сказал, все расскажет, если мы ему хлеба привезем, завтра и привезем.
— Взять его нужно было, и сюда волочь, — сухо сказал Волков, он не был доволен, — до завтра тянуть не будем, сейчас поедем.
Кавалер встал.
— Экселенц, да никуда он не денется, — заверял Сыч. — Завтра на заре поедем, хлебушка свежего ему покажем, и все — наш будет.
Волков злился на этих двух дураков, не знали они, что солдаты Пруффа могут в любой момент поднять мятеж, или просто уйти. И пусть каменотес не помог бы ему пробраться в цитадель, но показать солдатам,
— Сейчас поедем, — сказал он тоном, не допускающим возражений. Но возражения последовали.
— Фолькоф, успокойся, — неторопливо говорил Роха, отпивая вина из кружки, — твой человек прав, никуда он не денется.
Кавалер пришел в ярость, только вот Роха этого не замечал.
— Экселенц, темнеет уже. Лучше завтра, — произнес Сыч, он-то как раз видел, что его господин черен от гнева, но продолжал, — мы можем в темноте сбиться, место незнакомое, да и не дай Бог, встретим кого в темноте. Лучше завтра, на рассвете, но ежели вы решили сейчас, то оно конечно.
Волков глянул на него свирепо, но понимал, что Фриц Ламме прав, и сказал поэтому:
— Иди, поешь, и будь готов завтра с рассветом найти дом.
Второй раз повторять Сычу нужды не было, он понял, что сейчас лучше быть подальше от господина.
А вот Рохе, который так и не почуял перемены в настроении кавалера, досталось. Волков схватил его за плечо, рванул на себя, и зашипел зло, в ухо, да так что вино у Скарафаджо расплескивалось:
— Послушай, Роха, ты мне лучше при людях не перечь, хочешь, что сказать, отведи в сторону.
— Да ты что, Фолькоф, — удивлялся Роха, стараясь удержать вино в кружке, — я и не перечил тебе, просто разговаривал.
— Меньше разговаривай, дурак, — продолжал беситься кавалер, — ты вроде тут как офицером себя почувствовал, так и веди себя как офицер, поддерживай меня во всем, потому, что дела у нас не Бог весть, как идут. Сегодня пока вас не было, сброд уйти собирался, и Пруфф этот… Крыса, как узнал, что мы какого-то знатного господина из еретиков угомонили, так первым бежать был готов, может и штаны запачкал. Чертов трус, а ты мне говорил, что он не трус, а просто дурак. А выходит, что как раз наоборот, — шипел кавалер.
— Какого, дьявола, я с тобой, Фолькоф, я с тобой, — заговорил Роха, пытаясь успокоить кавалера, — а кого вы приложили? Герб видал его?
— Видел, вон в телеге, щит его лежит, и штандарт, Ливенбах он.
— Ты и вправду Ливенбаха угомонил, ты лично? — лицо Рохи изменилось. Теперь он и сам видимо волновался. — В поединке? Насмерть? А какого из них?
— Хватит задавать мне вопросы, Пруфф и его сброд, трясутся весь день, еще и ты будешь?
— Так насмерть убил? — не отставал Скарафаджо.
— Ранили, но в голову, из мушкета, твои Хилли-Вилли. Его пажи увезли.
И тут лицо Рохи изменилось, он вдруг обрадовался:
— Хилли-Вилли? Из мушкета? — орал он. — В башку Ливенбаху? Ай да молодцы, не зря я их стрелять учил. Это я их учил стрелять, Я, Игнасио Роха. Где мои мальчики? Знают ли, кому они влепили пулю.
Он быстро и ловко нацепил свою деревянную ногу, словно сапог и вскочил:
— Хочу поздравить ребят, где вы, парни?
Волков поймал егоза рукав:
— Роха, впредь не смей мне перечить при моих людях. Слышишь?