"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12

Конофальский Борис

— А от госпожи Эшбахт письма не было?

— Нет, кавалер, не было, — отвечал Увалень, вставая с сундука, на котором сидел.

«Зачем спрашивал, дурак, будь там письмо, так Увалень уже отдал бы его тебе».

И он опять от обиды, от досады задаёт глупый вопрос:

— А моё письмо вы госпоже Эшбахт передали?

«Да как же он мог не передать?»

— Конечно, кавалер, в руки, при епископе то было, за столом они сидели.

— И что она сказала?

— «Благодарю вас».

— «Благодарю вас»? И всё?

— И всё.

— И не читала? — Волков начинал раздражаться. Куда только девалось благодушие и приятное расположение духа от двух писем.

— При мне нет, — начал вспоминать

Увалень. — Спрятала в рукав.

«Мерзавка, всем поведением своим норовит уколоть, всяким движением показывает высокомерие своё графское. Семейная спесь так из неё и лезет наружу. Ты хоть в лепёшку расшибись, хоть сарацинского султана победи, всё равно она губу будет кривить в небрежении, ведь она из рода графского, а ты выскочка из бюргеров, из городских простолюдинов. Или, может, она так холодна из-за Шоуберга, но так то уже в прошлом, чего о нём думать, или она до сих пор по нему сохнет?»

Эх, жаль, что нет другого «Шоуберга», чтобы ей насолить, он бы и его повесил на заборе.

Волков встал:

— Вы свободны, Александр.

Накинул шубу и решил пройтись перед обедом по лагерю, подойти к реке. Настроение у него было дурным, но его скрашивало то, что у него почти не болела нога при ходьбе.

«Как хорошо это и удивительно, когда у тебя ничего не болит», — в который уже раз думал он.

Волков остановился около воды, поглядел, как по ледяной воде тянутся один за другим четыре плота, по течению на запад. А плоты те все из хорошего леса, на плотах по щиколотку в ледяной зимней воде стоят сплавщики, и ничего, не холодно им, все краснощёки так, что с его берега видно. Он проводил плоты взглядом: война — войной, а плоты плывут. Ничего, пусть пока плывут, раз деньги платят. Пусть плывут и догоняют мертвяков, что сегодня он покидал в эту реку.

Плоты уплыли, а кавалер уставился на неказистую заставу, что построил сержант Жанзуан на возвышенности за заброшенной деревней. Тут к нему подошёл Рене, что-то хотел сказать про делёж добычи, но кавалер его опередил:

— Как вам эта застава, ротмистр?

— Шалаш, — ответил Рене.

— Шалаш? — Волков засмеялся и вдруг стал строг. — Именно шалаш. А шалаши мне тут не нужны. Из того серебра, что привезли сегодня горцы, возьмите денег, сколько будет нужно, и купите леса, покупайте те плоты, что тут проплывают. Поставьте на месте шалаша форт, и чтобы в три человеческих роста, чтобы был вал и ров хороший, башни по углам для арбалетчиков и мост. Ров копайте до тех пор, пока вода не появится, река близко, долго копать не придётся. Форт пусть будет на тридцать человек — двадцать солдат и десять арбалетчиков. Завтра я сниму лагерь и пойду в Эшбахт, а вы, родственник, останьтесь здесь со своими людьми и вернётесь, как закончите.

Рене стоял чуть растерянный, он уже и забыл, что хотел сказать кавалеру.

Видя его растерянность, Волков едва заметно усмехнулся:

— За старшего в форте оставите сержанта Жанзуана. Он тут уже прижился.

— Как пожелаете, — только и ответил Рене.

Кавалер повернутся и пошёл к себе в шатёр, время было уже обедать.

Глава 7

Утром стали снимать лагерь, собираться в Эшбахт. Пока запрягали первые телеги и пока собирали палатки, приехали Брюнхвальд и Гренер. Они отвозили безголовое тело кавалера Рёдля в замок барона фон Деница. Волков сидел на раскладном стуле рядом с бочкой, на которой лежали списки трофеев и стояла кружка с пивом. Списки он давно изучил и теперь смотрел, как четверо солдат под руководством Максимилиана снимали его драгоценный шатёр.

Как только он взглянул на приближающихся к нему офицеров, так сразу понял, что у них для него что-то есть. Да, они знают что-то такое, чем хотят немедленно поделиться

с ним. Карл Брюнхвальд, да и Гренер тоже, оба ему нравились как офицеры и как люди, но их обоих Волков считал простаками. У них что на уме, то и на языке, то и на лице. И сейчас они шли к нему с лицами весьма озабоченными.

«Ну что ещё, мне опять ждать плохого?»

Офицеры поклонились, и после обычного приветствия Карл Брюнхвальд сразу начал:

— Рад сообщить вам, кавалер, что барон Адольф Фридрих Балль фон Дениц жив.

Волков смотрел на него из-под бровей взглядом нехорошим:

«Шутит ротмистр? Да нет, он и шутить-то не умеет, сколько его знаю, от него шуток не слыхал, да и старый кавалерист Гренер взволнован и серьёзен».

— И что же, вы его сами видели, господа?

— Нет, — говорит Брюнхвальд. — Нас до него не пустили.

— Привратник был больно строг, — вставил Гренер.

— Что? Как так, почему? — кавалер всё больше удивлялся.

— Это был не привратник, больно важен он был для привратника, — рассуждал Карл Брюнхвальд. — Видно, родственник барона какой-то.

— Может и так, — согласился Гренер.

— И что же вам сказал этот родственник-привратник?

— Сказал, что барон будет благодарен за то, что привезли тело Рёдля, так как барон имел сильную привязанность к этому рыцарю.

Это Волков и сам замечал, он видел, что отношения барона и кавалера вовсе не походили на отношения сеньора и вассала. Не знай Волков о любовных похождениях барона, так подумал бы, что у этих двух достойных господ противоестественная связь. Уж больно они были близки, словно братья. Как-то, когда барон со своими людьми приехал только к нему в лагерь, ещё на пиру до сражения, кавалер заметил, что барон, допив вино из своего бокала, стал отнимать бокал у Рёдля, а тот свой бокал не отдавал, пока вино не расплескалось, и тогда Рёдль просто выплеснул остатки вина в лицо барону. И тот всего- навсего засмеялся и, вытерев лицо, назвал кавалера свиньёй, а тот в ответ обозвал барона дураком, на этом всё и закончилось. Такое поведение было присуще мальчишкам, но никак не взрослым господам, коих считали лучшими турнирными мастерами и гордостью графства. Да, не знай он, что барон был любителем женщин, он так и подумал бы, что у барона и кавалера Рёдля своеобразные отношения. Но он был в этом уверен ещё с первой встречи на балу в дворце Маленов, он заметил, что у его жены Элеоноры Августы и у барона отношения намного свободнее, чем предполагает этикет. Они вели себя так, как ведут себя бывшие любовники. Он с ней шутил, а она смеялась его шуткам и была к нему весьма благосклонна. Может, поэтому Волков не очень жаловал барона, кроме того, тот ещё был злым на язык.

Сейчас же он сидел и ковырял ногтем ржавый обруч бочки и, вспомнив всё, что мог, про барона, наконец спросил:

— Так вы не видели барона, господа?

— Нет, — ответил Брюнхвальд, — тот господин сказал, что барон тяжко болен после ранения и Господь ещё не определился с будущим барона.

— Он так и сказал: «Господь ещё не определился с будущим барона»?

— Именно так и сказал, — кивали головами господа офицеры.

Так обычно говорили врачи, когда жизнь пациента висела на волоске и ещё нельзя было понять, выживет ли больной или нет.

— Ну хорошо, господа, — наконец произнёс кавалер, — спасибо, что избавили меня от скорбной обязанности.

— Рады были послужить, кавалер, — отвечал за двоих Карл Брюнхвальд.

Лагерь снимался, Волков не стал по военному обычаю собирать весь обоз в единое целое. Авось уже не война, он велел тем телегам, что уже готовы, ехать в Эшбахт и не ждать других. Так будет меньше толчеи в кустах, глине и на подъёмах у холмов.

Он увидал среди других молодых людей, что уже седлали своих коней, Увальня и подошёл к нему: