"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
И епископ такой и был. Судя по чахлой бородёнке, ему едва ли исполнилось тридцать лет. Принимал он Волкова прямо в храме; оказывается дворец епископа, в котором жил отец Теодор, принадлежал лично отцу Теодору, а вовсе не епархии.
Всё было иным в отце Франциске. Отец Теодор носил альбу — длинную рубаху изо льна, словно мужик, а у этого — расшитый по рукавам и вороту шёлк. Руки у нового изнеженные, пальцы в дорогих перстнях, а у старого епископа было всего два перстня: один маленький серебряный, с ликом божьей матери,
Тон у отца Франциска повелительный.
Дал кавалеру руку для поцелуя. Осчастливил? Или принял присягу?
Они медленно пошли меж рядов скамеек от входа в храм к кафедре.
— Слыхал, слыхал я о делах ваших, — сразу и не поймёшь, хвалит или порицает. — Дела ваши славны, а вы, видно, редкий храбрец.
Кавалер кланяется.
— Прошлый епископ, я слыхал, был с вами дружен.
— Отец Теодор был очень добр ко мне, — нейтрально отвечает кавалер. Ему ещё неясно, кто этот новый поп, друг или… никто.
— Говорят, что положение у вас отчаянное. Говорят, что герцог на вас сердит, а граф так и вовсе со свету сжить желает. Интригует против вас, наёмных убийц подсылает. А ещё и дикие безбожники из-за реки покоя вам не дают.
— Положение моё лучше и не опишешь, — говорит Волков, всё ещё не понимая друг перед ним или…
— И со мной, перед благословением на здешнюю кафедру, долго говорил канцлер Его Высокопреосвященства, брат Родерик.
«Ну, конечно, как же без этого хитреца. Без него тут не обошлось».
— И он просил меня, и сам архиепископ просил меня, быть вам тут опорой.
«И что? Ты будешь мне опорой? Или сразу начнёшь дружить с герцогом?»
— Отец Теодор был мне беспримерным другом, — говорит Волков, — я и на вашу дружбу рассчитываю.
— Вполне обоснованно, вполне обоснованно, — кивает новый епископ, — вот только не могу я понять, как вы умудрились поссориться со всей аристократией графства? Может, вы заносчивы и дерзки? Отчего местные господа не принимают вас?
— Со всеми господами я не ссорился. Раздор у меня вышел всего с одним, — дипломатично отвечает кавалер.
— С графом? — догадывается отец Франциск.
— С ним. А уж через него и другие господа стали мне недружны. Также, я думаю, что и война с горцами сыграла здесь какую-то роль. Не хотят местные нобили, чтобы горцы высаживались на этом берегу реки.
— Да, сие может статься, наверное, так оно и есть, — соглашается епископ. — А что же рассорило вас с графом? Говорят, тяжба?
— Именно тяжба, из-за поместья, что обещано моей сестре по вдовьему цензу. Она была замужем за старым графом, и родила ему сына, но уже после его кончины. Новый граф брата не признаёт и обещанное поместье сестре передать отказывается.
— Тяжбы, тяжбы… Обычное дело для наших времён, — понимающе кивает отец Франциск. — Всё благородное сословие погрязло в вечных тяжбах, и нигде нет от этого бедствия спокойствия. Бич не
Он замолкает, задумывается. Волков тоже молчит. Так молча они доходят до кафедры и лишь там останавливаются. И уже здесь молодой епископ начинает говорить:
— Филленбург просил меня быть вам опорой, но как мне ею быть, коли вы настроили против себя всех людей вокруг? Со многими знатными господами я говорил, все о вас мнения дурного. Говорят, не спокойный вы, яростный, человек вы в здешних землях новый, а фамилий старых, местных, не чтите.
«Филленбург? Это ты так запросто называешь архиепископа и курфюрста Ланна? Видно, Гальдебурги и впрямь высокий род, если так запросто говорят об архиепископе. А насчёт фамилий старых… Так пусть идут они к дьяволу».
Волков не отвечает, думает, что сказать, а епископ продолжает:
— Вам нужно помириться с графом.
— Помириться? — переспрашивает кавалер.
— Конечно, вам с ним не тягаться, он представитель древнего рода.
«Рода отравителей и убийц».
— Ваш же род совсем не знатен, — продолжает поп и повторяет, делая на том ударение. — Совсем не знатен.
— И что же, поэтому мне оставить мысли о справедливости?
— Почитание древних фамилий и есть справедливость, — назидательно и высокопарно говорит епископ.
— Поместье, что он не отдаёт, стоит, если мне не изменяет память, тысяч сто, сто двадцать. Неужто мне оставить дело? — Говорит Волков и смотрит прямо в глаза попу. — Деньги то немалые. Может мне лучше с моими людишками прийти к нему в замок, выбить ворота, да и повесить его?
Волков смотрит как вытягивает лицо епископа, как тот разевает рот в удивлении, и поясняет попу:
— А что же прощать-то, поместье Грюнефельде себе вытребую, да и остальные господа в графстве успокоятся сразу.
— Даже думать об этом не смейте! — наконец выдыхает епископ. — Малены род древний, разве ж… Разве ж такое можно… С благородными семействами так нельзя, да и герцог вам нипочём не простит такого разбоя к своим родственникам. А я как раз думал, что смогу с ним о вас поговорить.
«Вот как? Даже с самим герцогом готов за меня говорить?»
Волкову уже всё ясно с этим епископом, помощи от него ждать не следует. Хорошо, если палки в колёса вставлять не будет.
— Я подумаю, как мне примириться с графом, — наконец говорит он к удовольствию нового епископа.
— И я буду за вас говорить с ним. Разумные люди всегда придут к разумному решению.
«Чёрта с два я оставлю ему поместье, да и фон Клаузевица я ему тоже пока прощать не собираюсь».
Теперь поп пошёл от алтаря к воротам церкви, Волков следовал за ним.
— Говорят, что вы собираете во Фринланде немалое войско? Говорят, собираетесь воевать? — интересуется отец Франциск.
— Так по ремеслу своему живу, — скромно отвечает кавалер.