Инквизитор
Шрифт:
— А одежду с него не сняли, — промычал я, думая вслух. Как вы, наверное, помните, с отцом Августином было наоборот. — А что сказал сенешаль? Он кого-нибудь подозревает?
— Брат, я не ведаю. Я не присутствовал при осмотре останков. — Поколебавшись, ризничий осторожно поинтересовался, скоро ли Рикарда пришлет за телом — Его нужно похоронить, брат. Мухи…
— Да. Я займусь этим как можно скорее.
Поблагодарив его, я ушел, но направился не к дому Рикарды. Таким образом, мне кажется, я не исполнил своего перед ней долга, но нужно признаться, что другая
Пьер Жюльен был в своей комнате, говоря с Дюраном Фогассе; я слышал их голоса. Брат Люций, показавшийся мне более бесплотным, чем когда-либо, посмотрел на меня, моргая, как сова при свете солнца. Я спросил, помнит ли он свою последнюю встречу с Раймоном Донатом, и он молча кивнул.
— Вы сказали, что ушли отсюда, а он еще оставался, — заметил я, — это верно?
— Да, отец Бернар.
— Значит, вы не знаете, кто из служащих нес здесь охрану той ночью? Ночью, а не утром.
— Нет, отец мой.
— Тогда идите и узнайте у Понса. — Я направился к лестнице. — Спросите у Понса, кто дежурил здесь ночью, и пусть он пришлет этого стража ко мне. Я хочу с ним поговорить.
— Да, отец мой.
— Хорошо.
Когда писарь отправился исполнять мое приказание, я взял его лампу и подошел с нею к двери, ведущей в конюшню. Вы, наверное, помните, что эта дверь находилась внизу под лестницей. Я внимательно осмотрел деревянный засов и увидел, что на засове нет пыли, равно как и следов, которые могли бы свидетельствовать, что дверь недавно открывали. Пол также был чисто выметен, что показалось мне странным. Кто стал бы мести его и зачем? Насколько мне было известно, никто не входил в конюшню с тех пор, как оттуда вынесли останки отца Августина.
Отодвинув засов, я оставил его в стороне и толкнул дверь. В тот же миг в нос мне ударила мерзкая вонь, которая явилась следствием моей забывчивости. Видите ли, я забыл передать жителям Кассера, чтобы они забрали свои бочки. Они простояли там несколько недель, открытые и полные рассола, в котором ранее содержалась разложившаяся плоть. Нельзя сказать, чтобы конюшня источала особо сладкий аромат, особенно с тех пор как Понс завел (а потом зарезал) там свиней. И тем не менее это зловоние было куда сильнее, чем от любой свиньи. Оно было убийственным, удушающим. От него у меня на глазах выступили слезы.
Стараясь не дышать, я заглянул в первую бочку и увидел только темную маслянистую поверхность рассола. Пол вокруг бочек был сырой, но сырой он был повсюду, постоянно сырой и склизкий, точно тающий лед. Лохани были темны от крови, человеческой или свиной, определить было затруднительно; хотя пятна с виду были давнишние, но в то же время липкие — наверное, от сырости. Я забыл сказать, что за последнюю примерно неделю выпало много дождей, а дождь оказывал пагубное воздействие на нашу конюшню. Я бы сам ни за что не стал держать там собственную лошадь.
К моему громадному разочарованию, я не видел никаких неопровержимых доказательств того, что Раймона Доната зарезали и засолили в этой зловонной пещере. Кого-то, несомненно, здесь резали и солили, но наверняка это были свиньи. С другой стороны, ничто не убеждало меня и в том, что Раймона зарезали не здесь, я посчитал, что такое вполне возможно. Возможно ли? Скорее вероятно. Я оглядел мокрые стены, густые тени, склизкий почерневший каменный пол и подумал: «Да это логово дьявола». Я почти слышал шорох крыльев, производимый демонами в образе летучих мышей.
Я торопливо поднялся по лестнице.
— О! Брат Бернар! — В передней был Пьер Жюльен, который удивленно глядел на меня. — Вы сообщили Рикарде?
— Я нюхал тело ее мужа, — был мой ответ. — Его засолили.
— Засолили? Да, а что? Оно побывало в рассоле.
— А вы знали, что у нас внизу стоят бочки с рассолом?
— Бочки с рассолом? — Он снова удивился. Но я был не вполне убежден в искренности его удивления. — Нет. А почему там стоят бочки с рассолом?
— Их привезли из Кассера, с останками отца Августина. Разве сенешаль вам не говорил?
— Нет.
— Значит, он запамятовал. Ага!
Заслышав скрип половиц, я обернулся и увидел брата Люция, возвращавшегося из тюрьмы, и позади него одного из наших сторожей. Этот человек давно состоял на службе в Святой палате — бывший солдат по имени Жан Пьер. Я узнал его желтое рябое лицо, лунообразное, точно ломтик яблока без сердцевины, и уныло опущенные плечи. Он был низкий, и жилистый, и очень волосатый.
— Жан Пьер, — обратился я к нему, отметив про себя настороженное выражение у него на лице. — Это вы несли караул, когда Раймон Донат в последний раз был здесь, три дня назад?
— Да, отец мой.
— Вы видели, как он уходил? Вы запирали за ним дверь?
— Да, отец Бернар.
— А потом он не возвращался? Никто не возвращался?
— Нет, отец мой.
— Вы лжете.
Сторож сморгнул; я почувствовал, как вокруг меня все насторожились, замерли. Последующие мои слова произвели еще более заметное действие, как я и рассчитывал. Ибо мне казалось, что если тело Раймона хранилось в конюшне — логичный ответ на естественно возникающий вопрос: где еще можно тайно засолить тело? — тогда Жан Пьер (который один находился в здании в ночь исчезновения Раймона) вполне мог его туда отнести. Кто другой успел бы так с ним разделаться?
— Я знаю, что вы лжете, Жан Пьер. Я знаю, что Раймон Донат был убит в этом здании. И я знаю, что это сделали вы.
— Что? — воскликнул Пьер Жюльен. Дюран разинул рот, а служащий пошатнулся, как от удара.
— Нет! — закричал он. — Нет, отец мой!
— Да.
— Он ушел! Я видел, как он уходил!
— Вы не видели, как он уходил. Он никуда не уходил. Его убили внизу, а его тело два дня пролежало в бочках с рассолом. Мы это знаем. У нас есть доказательства. Кто другой мог это сделать, если не вы?