Инквизитор
Шрифт:
— Женщина! — дико вскричал Жан Пьер. — Это женщина!
— Какая женщина?
— Отец мой, я….. я… сказал неправду, я тут… нотарий уходил, но он вернулся. С женщиной. Позже.
— И вы их впустили?
Сторож из желтого сделался красным; у него был такой вид, будто он сейчас разрыдается.
— Отец мой, мне заплатили, — пролепетал он. — Раймон Донат заплатил мне.
— Значит, когда он постучал в дверь, вы потребовали у него плату за вход.
— Нет, нет, он сам предложил! Раньше!
— А раньше подобное случалось?
— Нет, отец мой. По крайней мере… не при мне. —
— Опишите эту женщину, — начал Пьер Жюльен, но я сразу же перебил его. Вы, конечно, понимаете, что мне хотелось побольше узнать о Жордане Сикре.
— Как вы должны были убить Жордана? — спросил я. — Когда? Почему?
— Отец мой, он сказал мне, что Жордан убил отца Авгус-1 ина и его везут обратно в Лазе. Он сказал, что Жордана нужно отравить, иначе он расскажет, что Раймон водил женщин в Святую палату. Он сказал: если они узнают обо мне, Жан Пьер, то они узнают и о тебе тоже. Но я отказался, отец мой. Убийство — это грех.
— Опишите женщину, — повторил Пьер Жюльен. — Сколько ей лет? Рыжие ли у нее волосы?
— Да не было никакой женщины! — выкрикнул я. — Он лжет!
— Нет, отец мой, нет!
— Конечно да! — Я повернулся к обвиняемому. — Вы хотите сказать, что некая таинственная женщина убила Раймона Доната, стащила его вниз в конюшню, разрубила на куски и вышла через дверь, которую вы сторожили? Вы думаете, я глупец, Жан Пьер?
— Отец мой, выслушайте меня! — Вконец перепуганный Жан Пьер уже плакал. — Он отвел ее наверх, а потом прислал ее обратно ко мне! И мы… мы пошли вон туда… — он жестом указал в сторону комнаты Пьера Жюльена, — потому что там на стуле есть подушка…
— Вы блудодействовали на моемстуле?
— И потом она ушла, она поднялась наверх за деньгами. Позже, я услышал, как закрылась дверь, я все еще оставался в вашей комнате, отец мой, она должнабыла выйти с ним, отец мой, она должнабыла.
— А вы действительно видели, как они уходили? Вместе? — вдруг спросил Дюран, позабыв, что ему следует молчать. Но это был дельный вопрос.
— Я слышал, как они уходили, — отвечал сторож. — Я слышал шаги и как закрылась дверь. Она была незаперта. И ничего более не случилось за целую ночь, отец мой. Я клянусь — это правда! Она либо убила его здесь, может быть, я уснул, либо они вышли, и она убила его позже!
— Вы лжете. Вы сами убили его. Вам заплатили, чтобы вы убили его.
— Нет! — Стеная, сторож упал на колени. — Нет, отец мой, нет…
— А для чего ему лгать? — резко спросил Пьер Жюльен. — Почему этой женщиной не могла быть колдунья из Кассера?
— Потому что в Кассера нет колдуний! — Я чуть не плюнул в него. — Это не имеет отношения к женщинам из Кассера!
— Убийство Раймона — это колдовство, Бернар!
— Это не колдовство!
— Чепуха! Да и кто стал бы ему за это платить?
— Вы стали бы, отец мой! — Я ткнул пальцем ему в грудь. — Вы!
Чтобы ходатайствовать за них
Ясен ли вам ход моих мыслей? Может быть, ваш разум не научен распутывать хитросплетения вины и невиновности, как он, без сомнения, научен разбирать тайны высшего порядка, такие, как значение воплощения Сына Божия. Наверное, вы предпочти бы не осквернять свой рассудок низменными и кровавыми подробностями, оскорбительными для праведников и противными Господу.
Если это так, то позвольте мне представить вам несколько суждений. Прежде всего, мне казалось, что Раймон Донат замешан в убийстве отца Августина — иначе зачем он хотел убить Жордана Сикра? Не станешь же травить человека лишь для того, чтобы сохранить в тайне свой извращенный вкус к блудницам. Так или иначе, это объяснение представлялось мне неубедительным, тогда как мое собственное — вполне разумным. Для чего же Раймону Донату понадобилось убивать отца Августина — на этот вопрос у меня ответа не было. Я, конечно, не мог полностью посвятить свои мыслительные способности поиску этого ответа в тот момент, когда вопрос впервые возник у меня в голове, ибо занят был спором с Пьером Жюльеном по поводу моего второго вывода: а именно — что он сам нес ответственность за смерть отца Августина.
Наверняка вы сочтете это предположение нелепым. Но вспомните поврежденные реестры: они были у Раймона, верно? Если они действительно, как я подозревал, содержали порочащие Пьера Жюльена показания, тогда он, разумеется, не хотел бы, чтобы кто-либо их прочитал и пересказал прочитанное другим. А местонахождение останков нотария и в самом деле заставляло предположить, что здесь не обошлось без колдовства. Их нарочно принесли на перекресток дорог, а не утопили в реке, придав убийству видимость сатанинского обряда.
Я спрашиваю вас: кто другой в целом городе был более сведущ по части колдовства? Колдовских обрядов? Кто другой пытался бы приплести сюда колдунов — бывших на подозрении у одного-единственного человека? Я решил для себя, что если бы Пьер Жюльен хотел обвинить в убийстве Раймона еретика, то он не стал бы избавляться от тела таким способом, до мелочей повторяющим его собственные представления о таинственных колдовских ритуалах.
Таковы были мои выводы, порожденные частью разумом, а частью чувствами. Не сомневайтесь в моем желании видеть моего патрона виновным. Я хотел убрать его со своего пути. И посему мною отчасти руководило предубеждение, я был, можно сказать, им ослеплен. Я не переставая размышлял, какая связь могла существовать между убийством отца Августина, которое спланировал Раймон, и последовавшей за тем его собственной гибелью. Я беспрестанно размышлял над исчезновением первого реестра, задолго до появления в Лазе Пьера Жюльена. Я всеми силами души желал уличитьмоего патрона.