Иночим великанов
Шрифт:
– Ваш меч, у меня Сир, как и моя жизнь, – с внезапным приливом долга ремесла отозвался он, а за сиротливым окном как раз блеснула очередная ломанная молния, и залепетавший дождь, что застыл на время, продолжил свой натиск наступающей бури.
– Знать бы ещё, в чьи руки попадет моя… – заключил виконт, покачав бурой шевелюрой покосив острые скулы на крючья, державшие именитый меч в портупеи ножен, и тягостно покинул светлого лишь от свечи оруженосца, предварительно хлопнув его по вновь опавшему от заразной печали плечу.
Очень долго неусыпно пролежал Джоаль на накрахмаленной мягкой пелене, не смыкая отрицающих сон век, под аккомпанемент зазывающего стылого ветра и подпевающего ему в несвязный гам стучавшего в окно ливня. Его широкая кровать истощала от одиночества, так как обычно с ним, на ночь оставалась хотя бы
Как не было ему горше в горле и на душе, он, лежа в ночной свободной рубахе, с белыми ажурными кружевами, тот открыл самый свекольный том, который ему дал Дивелз. И, убрав приставуче спадающую челку с глаз, запалив вначале превшую лучину, прибившись к упирающейся в изголовья напичканную под завязку перьями подушку, и принялся жадно вчитываться, под отсвет во всю вошедшего на пост шандала. Ему наугад попалась глава про Анерелу владычицу запретных земель….
Точно её возраст определить невесть ни одному ныне живущему. Единственный неоспоримый факт – она ровесница Некроманта. Судя по тому, что по ветхим манускриптам, его создания часто приписывают непосредственно ей, как одной из последних ныне живущих высших эльфов, которые помнят эпоху Тайнов, кои давно скрылись в толщах почвы, в беспробудный сон или сгибли под гнетом пламени драконов. Все сведенья о ней могут быть изведаны токмо из многовековых обшарпанных, дважды переписанных книг эльфов, так как не один живой человек не сможет устоять перед её чарами, и скорее станет её воле лишенным рабом, чем успеет убежать или скрыться с её влияния, поведав о ней хоть мимолетное слово. Не типично долговязая, и чрезмерно красивая эльфийка, контролирует каждый пустяк в своей необъятной вотчине запретных земель.
Ей безропотно служат Члены черного ордена, чьи нравы известны всем, кто помнит второе столкновение. Закалённые в боях, и облепленные черными доспехами с белыми росчерками рун, эльфы обожествляют свою королеву, и служат ей верой и правдой до последнего вздоха. Её слово для них непреложный закон, и они сами поразят себя, если подведут доверие владычицы твердыне Эмтионом посреди пропасти бездонного каньона. Что говорить о людях, что под чарами и зельями колдуньи становиться подобием мутантов троллей, и теряют навыки речи. Сколько бы перебежчиков не бежало в те земли, то мгновенно растворились в её владениях, а тех, коих замечали после на границах, походили на бледнокожих, полностью лишившихся волосяного покрова одичалых зверей, что только косноязычно мычат, до полной утраты навыков коммуникации. Для неё все люди ровны, в её неутешном призрении. Бродят вести, как она использует молодых девушек, порождая с их помощью себе видоизменных рабов, которые более совершены, относительно доноров для спаривания. В минувшие годы, в попытках избежать правосудья за дезертирство во время стычки с Некромантом, многие ратники, окольными путями бежали в запретные земли, и если не были съедены шанерами или иными созданиями за границей, то, несомненно, стали её паствой. Несмотря на то, что Анерела названа в честь звезды, что дарит нам тепло, но единственное тепло, что может дать она, это её перламутровая улыбка перед тем, как она поработит ваш разум, обратив вас своим до смерти верным слугой…
Джоаль поморщив губы в узелок мешка, прикрыл книгу, и нахмурив тесные брови, исподлобья бросить взор на автора поверх корки толстой обложки – Лавелз Путешественник.
– Ох, Дивелз, знаю, я теперь, кто тебе по ночам в грезах приходит, – фыркнул, он скриви лицо в гримасу морщин, отложил высокопарный томик на лакированный комод. Его сон может и не был долгим, но лучше было зачать мелочь, приобвыкая к тому, что скоро тот будет вынужден ночевать на прогалинах, дубея от холода, и продиравшего до костей ветра, в окружения неладного мира. Мира за непреступной стеной…
7.
Как токмо извелась затемно расстилающаяся по равнине мгла, а желтый диск, пробил себе пленку мрака к потягивающемуся алеющему зареву, и только лишь ласкающая холодные стены, во всю мочь забрезжила благосклонная к краскам анемания занимающаяся на всходе к своему законному поприщу зенита, слабо подкрепившись завтраком из питы
Выходя на нейдущих ногах, с иголкой сна в глазу из проема его покоев, он встретил у порога своего подобравшегося оруженосца. Тот будто не почивал вовсе, простояв истуканом под дверью всю ночь, отчего вид у него при всей слаженности был разбитый. На деле это было не так, и его щербатые щеки в крапинах, были такими минорными, от овладевшего осознания конца праздной жизни. В левой руке он как за жизнь державшись держал ножны, с торчавшим расписным эфесом дома Джоаля. По правую же он хранил небольшую походный ранец, в который был обязан свалить яству, и прочие необходимые вещи, что будет нести на своем горбу.
– Вижу, ты блажен, как и я? – саркастично отметил Джоаль, толком не разминая уст.
Гайт был облечен в теплую льняную рубаху под стать котте бурого цвета поверх туники, на которой в песочных тонах маячил герб дома Флагении в виде, дозорной башни, в которой по преданию и был порожден первый из рода Лармонтов, пока вокруг бушевала битва и осада невольно родильного дома. На ногах у него засели поножи, кожаного типа. А предплечья и кисти у него сдавливали утянутые и очевидно по незнанию натасканные краги, так же аналогично из кожи. Очевидно, какому-то лучнику невпопад выдадут наручи.
– Я готов Сир, – вместо привычного ответа, сделал поклон учтивый Гайт, ударив об друг дружку пятками боттов сбыв его истертые сапоги, что однажды радушно отдал ему, его сир. Джоаль слабо просиял от его выправки.
– Ладно. Идем Тощий, нас ждет целый мир.
Они без особого вовлечения, спускались через сложенную из камня аркадную арку их покоев по мрачной кишке полумрачного туннеля, покато скатной изваянной лестнице в не менее радостный и промозглый вестибюль. Из разбитых по углам окон сливаясь с общей палитрой стекла брезжил ласковый погоже алый рассвет, разгоняющий остатки набежавшей за ночь мглы, и выпаривающий небольшую росу и влагу ночного ливня. Отпускающие на весу тени, лампады ещё не обновили от отслуживших свой дозор огарков, отчего на ступенях можно было задеть мысками налипшие капли отвердевшего воска. Хлад непрогретого замка ощущался на закорках и осевших лицевых мускулах, а его гробовую тишину отлучали лишь суетливые слуги, готовившиеся к новому дню, выполняющие рутину, точно разглаживая мышцы огромного заспавшегося зверя.
А перед освещенным как прорубь брезжащим алым вливающимся златом, заблаговременно отворенным исходом из замка, меж величественными колонами с изразцами у подола, уходящими в свод остова костяных нервюр, и червлёными в хомут подобранными гардинами нависших на разбитых окнах, метущих атласно-зеленоватый пол из мрамора и более грубых плит с боков, его уже поджидали. Освещенная на прострел захаживающего света троица собранных солдат, и неизвестная женщина, вся с ног до головы облачённая в черное платье под саван, скрывающая свое лицо за фатой. Чуть выше одной из четырех стен на развилки огромного строения, без крупицы места, обвешанной мечами погибших в битве при Антуре воинов включая секиру его отца, а на одном из двух близнецов балконом свыше воровато и отчуждённо стоял Дивелз. Он будто не решался двинуться, без приказания или сигнала, так как, опустевши взгляд в пол, пуская каскадом свои прямые пряди, так и застыл тенью, даже не приближаясь к молочной балюстраде, не посмотрел на шершавые отголоски эха поступи, двух участников похода, постепенно спускающихся с величественной лестницы в озаренное в зев врат фойе. Вид у него был прибитый. Да и весь широкий зал, был затемнен, и выделял лишь клочки, на которые пал прорубивший себе дорогу, изрезавшими полузашторенные окна и мелкие пробелы в кладке набиравшие силу косые лучи, вкупе необъятной прорвы зарева света из отворенного горнила врат, где взвесью витали мириады нагнанных с неуловимый от всеобъемлющей белизны улицы пылинок.