Иностранный легион

Балмасов Сергей

Письмо третье от Белокурова из Марокко в Прагу, 31 мая 1923 года, А.А. Воеводину:

«Здравствуйте, дорогой коллега! На днях получил от Вас журналы «Студенческие годы» и «Бюллетени». Читал Ваш рассказ «Тягота». Рассказ — очень удачный. Техника — бесподобна, много художественных мест, но он далеко не дает характеристики Легиона и видно сначала до конца, что автор знаком с Легионом по рассказам других, но, в общем, для широкой публики, незнакомой с Легионом, великолепен. Вы попросите сержанта Архипова, чтобы он прислал Вам кое-что для журнала. Время у него есть, да и способности найдутся. Я же вот уже целый месяц — в «колонне». Почти каждую ночь арабы нападают на лагерь, и каждую ночь мои пулеметы обливают их свинцовым дождем. Днем прокладываем дороги, делаем тоннели. Находимся сейчас на самых вершинах Среднего Атласа, покрытых дремучим лесом, на пять тысяч четыреста футов над уровнем моря. Завоевали уже более шестидесяти километров. Жизнь безумно тяжела и опасна — в нашем батальоне за двадцать пять дней насчитывается около восьмидесяти убитых и около двухсот раненых. Зато местность — чертовски красива. Воздух — бесподобен, кругом — водопады… В лесу трещат соловьи. Мир так прекрасен!.. Так хочется жить, любить… Вспоминаются невольно былые дни… Встречи с той, ради которой когда-то так сильно билось сердце… Надежды и упование на будущее… Оно, тогда казалось, будет таким хорошим, сказочным… Вроде для этого были все данные: молодость, силы, желание работать, учиться, не покладая рук. Теперь — не то… Жизнь показала свою изнанку, развеяла в прах все мечты, все надежды… И все-таки я уверен, что снова придут былые дни. Пусть в моих висках раньше времени блестит седина, пусть мне неимоверно тоскливо, пусть мне чертовски тяжело, — но пока я жив, я не сдамся, и, что бы жизнь не изобретала против меня, не ей меня одолеть! Вот сейчас Вам пишу, а сегодня вечером, может быть, «шальная» залетит в мою палатку и похоронит все мои надежды на продолжение образования, надежды на другую жизнь, надежды на «волю», когда делаешь, что хочешь, и живешь, где хочешь и как хочешь, а пока — исполняешь приказания своих начальников и раздаешь таковые же, в свою очередь, своим подчиненным…Сержант, Вы займете со своим взводом высоту Н. Сделать окопы и выставить пулеметы…

Есть, мой капитан!.. И так же спокойно идешь с людьми умирать, как когда-то за Родину… Дисциплина —

прежде всего! Есть народная русская пословица: «Назвался груздем — так полезай в кузов»…..Нас бросают в самые опасные места. Легионер для марокканцев — все равно, что «исчадие ада». Ну, пока, а то идет капитан и будет ругаться, что я плохо наблюдаю за работой. Всегда уважающий Вас, Белокуров. Четвертое письмо Белокурова из Марокко, пост Ассака, в Прагу А.А. Воеводину, 6 мая 1923 года: «Дорогой коллега! Спешу Вам сообщить, что вот уже скоро 2 месяца, как я нахожусь в Марокко. Около 800 километров сделал пешком в какие-нибудь 22–23 дня. Сейчас стою пока на посту Ассака, среди громадных гор Большого Атласа. Кругом еще непокоренные племена диких арабов, которые очень серьезной опасности не представляют. Вооружены они плохо, почти совсем голые. Работают только ножом, нападая по ночам на часовых. Как сержанту, приходится очень много работать, ибо здесь мы, унтер-офицеры, — самое главное начальство, так как французские офицеры — слишком большие господа и в мелочи солдатской жизни не входят. В общем, пока здоров и доволен. Надеюсь на будущее, зарабатываю здесь около пятисот франков в месяц. Спасибо Вам, дорогой коллега, за всю колоссальную работу по поводу нас, грешных легионеров. Что касается газеты, то теперь в моей роте около сорока русских, так что много газет не присылайте — какую-нибудь одну, вроде «Нового времени», и Ваш студенческий журнал. Остальные газеты высылайте в Сиди-Бель-Аббес, в русскую бибилиотеку, которая, в свою очередь, рассылает их во все роты Легиона. Я, со своей стороны, буду описывать Вам нашу легионерскую жизнь в Марокко. Буду присылать иногда фотографические снимки, рисующие нашу жизнь. Буду очень рад, если Вы хотя бы изредка будете писать». Пятое письмо Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 12 мая 1923 г.: «Дорогой коллега! Вы, наверное, уже получили мое письмо, из которого узнали, что я теперь нахожусь в Марокко. Сделал около семисот километров пешком, под палящими лучами африканского солнца. Было трудновато, да и теперь нелегко. Правда, положение сержанта — привилегированное. В данное время я командую пулеметным взводом 7-й роты Второго Иностранного полка; работы, конечно, много, в моем подчинении — сорок человек, но особенно жаловаться не приходится. Получаю жалованье — пятьсот семьдесят франков, имею для услуг вестового, и все бы хорошо, если бы не общество, в котором приходится жить. Ведь, пролезши в сержанты, не так легко. Мало того, чтобы знать безукоризненно французский язык, мало того, знать службу и уставы, нужно еще прослужить в Легионе двенадцать-пятнадцать лет, чтобы получить этот чин сержанта. Я пришел в сержанты через десять месяцев, и нужно ли говорить, что кругом были зависть и ненависть. В общем, я попал в общество сержантов, из которых каждый имеет четырнадцать-восемнадцать лет службы в Легионе. Пьяницы — отъявленные. Когда напьются, засучивают рукава и лезут «на бокс». И вот — с волками жить — по волчьи выть. Приходится с ними жить и выходить «на бокс». Слава Богу, что у меня — фигура богатырская, рост — сто восемьдесят сантиметров, а кулак — увесистый. Кто выходит против меня драться — на другой день идет в госпиталь. Но Вы понимаете, коллега, что такая жизнь мне совсем не нравится. В сентябре 1914 года я оставил Рижский политехнический институт. Я направился добровольцем на фронт, сделался офицером. С декабря 1917 года — начал драться против большевиков и вот теперь, в Легионе, сержантом. Годы идут… Жизнь тоже уходит… Эх, да что тут говорить; из Легиона необходимо вырваться и вырваться немедленно, иначе — верная погибель. Если сержанту трудно — то про солдата и говорить нечего. Та же каторга. В особенности приходится плохо молодым и смазливым мальчикам. Здесь — ужасно развит «педеразм». Этим занимаются даже офицеры, и вот если мальчик-легионер — смазливый и молодой, то за ним начинается форменная охота, как за «девочкой», и в конце концов жертва сдается. Нужно благодарить Бога, что между русскими этого почина практически не наблюдается, нравственные устои русских еще слишком крепки, зато молодые мальчики за пачку папирос или бутылку проделывают самые постыдные номера. Многих всяких язв у нас в Легионе, но эта язва — самая отвратительная и самая гнусная. Вот почему, прочитав в «Руле» заметку о Вашем ходатайстве перед президентом Французской Республики по поводу студентов-легионеров, я в лице Вас, дорогой коллега, приветствую весь состав Организации российских эмигрантских студенческих организаций и слезно умоляю: не опускайте руки, пока Вы не добьетесь своего. Речь идет о спасении нескольких сотен жизней людей, которые учились много лет, которые отдали лучшие годы своей жизни за Родину. Ведь они заслуживают лучшей доли, чем быть в Легионе. Лично про себя я не говорю: я несу свой крест и донесу его до конца. Я видел в жизни все виды и бывал «во всех переплетах». Но для других, молодых, Легион — верная погибель. С моей энергией, с моей силой воли и упрямством я не затеряюсь даже здесь, в Легионе. Есть надежда, что в будущем году я буду иметь офицерские галуны. Но другие — другие изнемогают под тяжестью этой ноши. Спасите их! Насколько мне известно, капитан Тихонравов имеет полный список студентов Легиона. Возьмитесь хорошенько за него. Он играет очень видную роль в Легионе, как капитан французской службы, и много помогает русским. Он бы с удовольствием вытащил из Легиона всех русских студентов, но Вы понимаете, что сам лично он бессилен что-либо сделать, в конце концов — он такой же солдат, как и все мы. Итак, дорогой коллега, умоляю Вас держать меня в курсе событий, присылать немного газет, если можно — книг. Я, со своей стороны, буду часто Вам писать, обрисовывать картину нашей жизни. Ради Бога, не опускайте руки. Выручайте! В долгу не останемся! Привет всем, Белокуров»

Шестое письмо Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 9 июля 1923 года:

«Здравствуйте, дорогой коллега! Вы меня простите, но писать — совершенно нет времени. Третий месяц мы — в «колонне». Ежедневные бои, работы по постройке мостов, по прокладке дорог, а ночью — дежурство, или, выражаясь по-французски, — «унтер-офицер на посту», — отнимают каждые сутки восемнадцать-двадцать часов. Спать приходится не больше четырех-пяти часов в сутки, и то одним глазом, не раздеваясь. Появились вши, разные заболевания — на почве сильного переутомления и нечистоплотности. За этот промежуток времени, пока мы ведем операции, много русских убито и ранено. [460] Я пока цел и невредим, но за будущее не ручаюсь, так как на днях один солдат-немец из мести выстрелил в меня, когда я отдыхал в своей палатке, но, к счастью, промахнулся. Солдата я этого загнал в батальонный карцер, и его расстреляют или, в лучшем случае, пошлют на всю жизнь в военную тюрьму, но все-таки такие сюрпризы — неприятны. Трудно быть начальником, да еще в боевой обстановке, имея в своем распоряжении людей — чистокровных каторжан, татуированных с головы до ног, но в то же время — трусов, которых во время боя приходится подгонять прикладом. Вот одному такому «красавцу» я во время боя «разукрасил» физиономию, и он хотел мне отомстить, но неудачно. За бой 24 июня 1923 года я представлен к «Военному Кресту». [461] Вообще к боевой обстановке мне не привыкать — 8 лет воевал; но все же за эти 3 месяца устал и физически, и нравственно. Просьба газету «Дни» мне больше не высылать, так как таковая конфисковывается и до меня все равно не доходит. Присылайте лучше французские газеты и Ваш журнал «Студенческие годы». Голубчик, ради Бога, хлопочите за тех, которые еще живы, и скорее вытаскивайте их из Легиона, а то будет поздно. За себя я молчу. Если меня пуля не возьмет, я все выдержу и перенесу. Я знаю себя, знаю свой характер, свою волю. Но есть другие, которые не выдерживают всех «прелестей» Легиона — начинают травиться, сходят с ума, а главное — пьянствовать беспробудно и на этой почве делать массу глупостей. Опускаются до того, что занимаются «педеразмом». Эх, вообще тяжело писать, но это — так! Если есть время — пишите. Уважающий Вас, Белокуров».

460

около двухсот!

461

«Croix de 0uerre»

Письмо седьмое Белокурова из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 14 августа 1923 г.:

«Здравствуйте, дорогой коллега! Сегодня мне в руки попала «Информация»… от 22 июля с Вашей статьей «Из Мертвого Дома». Прочел ее несколько раз с удовольствием, и должен Вам откровенно сознаться, что все очень метко схвачено. Сценки нарисованы очень правдоподобно, как будто бы автор сам прослужил несколько лет в Легионе. Как будто некоторый материал заимствован немного из моих писем к Вам? Это мне доставляет удовольствие, я очень рад хоть чем-нибудь оказаться Вам полезным. У нас одиннадцатого опять был сильный бой. Наш батальон потерял больше половины своего состава. Ранено много офицеров и сержантов. Много убито русских. Я много видел всяких ужасов, но бой 11-го числа сего месяца превосходит все виденное до сих пор. Арабы лезли стаями, как саранча, часто имея лишь одно «достойное» ружье на десятерых. Бой начался в 3 часа утра 11-го числа сего месяца и длился до утра 13 августа. Местность — отвесные скалы и ущелья Среднего Атласа, сплошь покрытые густым кустарником, метров под пять высотой, почти лесом. За два шага вперед — ничего не видно. Раз сорок бросались арабы «в ножи», выскакивая стремительно из-за кустов, и всякий раз большая половина оставалась на месте, скошенная ружейным и пулеметным огнем или нашедшая свою судьбу на острие легионерского штыка. Я своими руками приколол около 60 человек. Но картина — все-таки жуткая. Почти совсем голые, с ножами в зубах, с диким воем, они бросались на нас… Между ними были их женщины и даже дети. Конечно, с их стороны не было никакой тактики, никакой стратегии, несмотря на колоссальное преимущество — в смысле знания местности. Они лезли и падали в неравной борьбе. Зато наши потери — тоже колоссальные. В этот бой выбыло из строя около 200 русских, из них — около 40 студентов. Как я остался цел и невредим — не могу даже себе представить. За этот бой я второй раз представлен к «Военному Кресту». Но на что мне это? Я есаул Русской армии, имеющий все офицерские награды до ордена Святого Владимира с мечами включительно. Разве меня все это устраивает? Другого бы я хотел, но, видно, не суждено отсюда вырваться!.. Многие уже теперь никогда не увидят Родины, своих близких, друзей… До дна выпили свою чашу! Моя очередь еще пока не наступила, но возможно, что скоро и наступит, ибо операции еще далеко не закончены. Несмотря на мой железный организм, на мои стальные нервы, на мой оптимизм в будущее — все же я чувствую, что временами начинаю «сдавать», и если поддержка вовремя не подоспеет — не видать мне больше ни России, ни друзей… И над своей мечтой — закончить образование — придется поставить крест. Обстоятельства иногда сильнее нас… Если есть возможность — пришлите чего-нибудь из русских книг и журналов. Пишите. От Вас давно ничего нет. Жму крепко Вашу руку. Белокуров».

Восьмое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах, в Прагу А.А. Воеводину, 20 сентября 1923

года

: «Здравствуйте, дорогой коллега! Ваше письмо от 30 августа я только что получил. Несказанно был рад узнать про все Ваши шаги, про все Ваши попытки зондировать почву во всех направлениях, разыскивая слабые места для атаки неприступной, заколдованной крепости, именуемой Легионом. Ну что же, теперь Вы сами должны согласиться с тем, что место это «заколдованное». Раньше, чем перейти к деталям Вашего письма, расскажу Вам немного о моей жизни с мая по сегодняшний день. В мае начались операции. Вначале они были довольно легкими в боевом отношении; правда, походная жизнь — нелегка вообще, в особенности здесь, в горах Среднего Атласа, но все же — мириться было можно. С 24 июня бои принимают ожесточенный характер. Мы продвинулись до территории самого воинственного племени в Марокко — мармушей, которое разбросано в самом сердце Среднего Атласа, по течении горной реки Серина. И здесь-то началась «работа». Мармуши часто бросались «в ножи», наши принимали оборону, приканчивая их штыками. Совсем голые, с черными волосами, кругом обритыми, и лишь как у наших запорожцев — черная косичка на маковке, — мармуши производили зловещее впечатление. В особенности ожесточенны были их ночные нападения. Про потери не говорят, но с нашей стороны — очень крупные. Много убито и русских. Одних русских сержантов выбыло из строя около тридцати человек, а нас, сержантов, на весь Легион — сто шестнадцать. Описывать детали боев, переживания, впечатления — не буду. Как-нибудь в другой раз. Теперь наш батальон занимает посты первой линии в непосредственной близости от противника. На нашу роту достались четыре поста. И вот мне выпало «счастье» быть на одном из них, а именно — на «Касбахе-дель-Уйед-Сиди-Абль-де-Кадес Диаболи» — быть начальником гарнизона, то есть, говоря по-французски, — «в качестве командующего армией». В моем распоряжении — один сержант, три капрала, двадцать солдат, четыре мула, три пулемета, один бомбомет; склад снарядов, патронов, гранат, ракет и так далее, а также запас провианта на мой гарнизон на три месяца. Вот я здесь три недели и уже за эти три недели выдержал четыре ночные атаки. А ночи, в первую половину сентября, стояли такие темные, что хоть глаз выколи. От других постов — далеко. Самый близкий пост — пять километров. Есть телефон, но провод перерезают каждую ночь. Вот видите, в какой обстановке протекает моя жизнь. Напряжение нервов, энергии, воли — постоянное и неослабное. Приходится держать людей в руках, не допустить их поддаться всесокрушающей госпоже «Панике», в особенности во время ночных атак. Днем, с утра до вечера, приходится энергично работать по укреплению поста и по приведению его в надлежащий вид на зимний период, когда дожди здесь, в сердце Среднего Атласа, идут, не переставая, месяцами. По слухам, на этих постах мы пробудем около семи месяцев, то есть до апреля будущего года. Журналов, про которые Вы пишете, я не получал, и вообще давно от Вас нет ни газет, ничего. Русская библиотека, как таковая, больше не существует в Сиди-Бель-Аббесе, и, сказать Вам откровенно, то за все время я из нее ничего не получал. Будет гораздо больше смысла, если Вы будете рассылать все, что достанете, из книг и газет мне, для распределения между солдатами Второго батальона нашего полка, и ниже я Вам привожу адреса других студентов, которым можно смело поручить это дело:

… Сержант Конмани, студент Московского коммерческого института. Сержант Василевский, студент Ярославского демидовского лицея. Сержант Кроленко, студент Киевского политехникума. Сержант Фролов, студент Московского императорского технического университета. Кроме того, высылайте Архипову и капитану Тихонравову…Нужно сказать, что все эти лица могут систематически присылать впечатления о жизни в Легионе. Со всеми Вашими остальными видами на будущее я вполне солидарен и, со своей стороны, желаю успеха в предстоящей неравной борьбе. Лично я, со своей стороны, не могу ничего сделать, ибо сам изнываю в другой борьбе — в борьбе за свою шкуру, за право жить… Конца ей еще не видно, а силы и энергия тают с каждым днем, с каждым часом… Но я выдержу и не сдамся! Единственная вещь — это смерть, которая может положить конец моему упрямству… Упрям я и настойчив в своих стремлениях, как осел. Даже здесь, в Легионе, я сделал карьеру — по выражению других «некоторых», которые даже мне завидуют. Как не говорите, а в глазах других быть начальником целого поста — для сержанта уже счастье! Они там, в своей голове, уложить не могут, что их покорный слуга в свое время, в гражданскую войну, командовал полками… Впрочем, черт с ними. На днях я Вам пришлю материал для рассказа, конечно, из жизни русских в Легионе, а Вы таковой обработайте и тисните куда-нибудь. Если можно, пишите чаще. Ваши письма для меня — больше воздуха. Прилагаю несколько неудачных фотографий. Удачные пришлю позднее. Крепко жму Вашу руку. Чувствую, что мы будем впоследствии друзьями — когда увидимся. Белокуров».

Письмо девятое Белокурова из Марокко, с поста Касбах в Прагу, А.А. Воеводину, 11 октября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Ни одной газеты, ни одного журнала за все время от Вас не получал, а между тем в своем письме Вы упомянули о высылке мне «Студенческие годы» и так далее. Значит, затерялись в пути. У нас это случается часто и систематически. Готовлю Вам кое-какой материал для рассказов и пришлю в самом непродолжительном времени. Мне хотелось бы знать, не пробовали ли Вы когда-нибудь рисовать сценарии для кинематографа. Я, как только вырвусь из Легиона, думаю заняться кинематографией. Вы, наверное, знаете, что это — моя специальность. У меня есть материалы для постановки картины. Задача теперь — обработать его и сделать сценарий. Может быть, попробуем? Пока посылаю Вам несколько фотографий, более удачных — и в ожидании Ваших милых и приятных известий жму дружески Вашу руку. Белокуров».

Письмо десятое Белокурова из Марокко, с поста Касбах в Прагу, А. А. Воеводину, 16 октября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Ну должен Вам сказать, что жизнь у меня на посту становится, как на вулкане. Нахальство «диссидентов» становится прямо-таки невыносимым. Среди бела дня подкрадываются, пользуясь сильно пересеченной местностью и благоприятными подступами, на 10–15 метров к посту и стреляют в упор. Вчера убили солдата моего поста — Лимезера, [465] когда последний вышел за 5 шагов от проволоки для отправления естественных нужд. А про ночь и говорить нечего. И трудно, чертей, заметить, почти голые, имеющие цвет местности, подползают, как змеи. Что ни день — то снимают часовых то на одном, то на другом посту. Жалятся, черти, как поганые осы! Вот почему до сих пор нет времени собраться хорошенько с мыслями, дабы обработать Вам обещанный материал для рассказов из жизни Легиона. А материала, дорогой коллега, непочатый край. К сожалению, масса энергии и времени уходит на более нужные материи, в связи с сохранением своей шкуры и жизни вверенных мне людей. Получил от Архипова письмо, полное комплиментов по моему адресу. Для характеристики присылаю таковое Вам. Кстати, что же Вы не прислали «Информации» с Вашим фельетоном? Это меня интересует. Вырежьте этот фельетон и положите в закрытый конверт, иначе — бандероли пропадают. За все время я от Вас ничего не получал — ни газет, ни журналов… Ну, дорогой коллега, нужно кончать письмо. Шестнадцать часов вечера. Часовые нервничают. Дует ветер… Темно… Ночь полна таинственных шорохов, а Вы знаете, что «напуганная ворона всего боится». Нужно ходить около часовых и «воодушевлять», хотя бы кулаком — иначе из-за одного араба поднимут такую стрельбу, что наутро получишь нагоняй от командира батальона за чрезмерный расход боеприпасов. Мы будем стоять здесь, на постах, до июня будущего года, и никакого подвоза не будет. Надо беречь каждый патрон и работать больше штыком. «Пуля — дура, штык — молодец». А солдаты мои — все-таки дрейфят порядком, и только одно сдерживающее начало — это мой кулак. Пока, всех благ. Пишите. Белокуров».

465

немца

Одиннадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 18 октября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Посылаю Вам несколько грубых штрихов, как материал для рассказа. Обработайте, как Вам заблагорассудится. К сожалению, я не могу собрать, как следует, свои мысли, и эти мои наброски Вам покажутся бредом сумасшедшего. Не судите меня строго. Если бы Вы побывали в моей шкуре, были бы не лучше. Посылаю Вам также несколько фотографий. Найдите между Вашими знакомыми какую-нибудь милую девушку, чтобы она со мной переписывалась, русскую обязательно. Дайте ей мой адрес, хоть на бумаге, пусть немножко согреет женской лаской, а то я сделаюсь форменным дикарем… С сердечным приветом Вам, Белокуров».

Двенадцатое письмо Белокурова из Марокко, пост Касбах в Прагу А.А. Воеводину, 2 ноября 1923 года: «Здравствуйте, дорогой коллега! Представьте себе мою радость, вчера до меня докатился журнал «Студенческие годы», номер пятый. Прочел его в два счета, вернее, проглотил, не отрываясь. Сразу видно, что журнал процветает — много объявлений, масса материала. Вижу, что Вы от слов перешли к делу и начали серьезную кампанию против французов и против вершителей судеб над легионерами за освобождение студентов из Легиона. В добрый час! Уверен, что капитан Тихонравов был очень недоволен этим. В особенности за опубликование цифр относительно потерь. Будет их опровергать и у Вас допытываться о фамилии автора. Не выдавайте! Ибо если начнется полоса репрессий, то не будут пропускать ни одной русской газеты, письма и другое. А этого бы не хотелось! Хотя капитан все равно догадается, откуда дует ветерок. Мое упрямство ему известно больше, чем кому другому. Ну что же! Будем отбиваться. После двухмесячного перерыва я снова приступаю к изданию нашего нелегального легионерского рукописного журнала «На чужбине». Первый номер рассчитываю выпустить на Рождество. Дело в том, что некоторые русские сержанты настолько смирились со своей ролью французского унтер-офицера, что хотят продлить свои контракты до пятнадцати лет! Настолько разочаровались, опустились, отупели или уснули, [466] что хотят совершенно похоронить себя заживо в Африке. Вот против таких-то «красавцев» я и открою поход. Правда, материальное положение сержанта — неплохое, но все же продаваться за деньги и умирать за «красивую Францию», как ходили умирать «за родную Кубань», можно было лишь в течение первых пяти лет, когда подмахнули контракт, не зная Легиона, и в крайне тяжелой обстановке, тогда добровольно и не отдавая себе отчета — сквозь землю готовы теперь провалиться… В этом журнале я документально опишу ход операций и помещу полные именные списки всех убитых и раненых русских легионеров, с указанием их бывшего положения в России. Будет помещена масса интересных фотографических снимков. Безусловно, один номер Вам перешлю, в котором Вы почерпнете бездну материала. К участию в его выпуске стягиваются сотрудники всего Марокко, Алжирии, Туниса и Сирии. Пока я жив — руки не опущу. Вот и сейчас борьбу приходится вести на три фронта. Арабы — враги внешние. А внутренних — гораздо больше. Немцы-сержанты завидуют, что я занимаю должность начальника гарнизона и коменданта поста, им обидно, что я сурово и жестоко обращаюсь с их соотечественниками. Строят мне гадости на каждом шагу, но все их козни пока разбиваются вдребезги, как волны о гранитный утес. Уж если я захочу чего-нибудь, то меня трудно свернуть с дороги. Я люблю борьбу до результата. У меня такой характер — положи мне палец в рот — я откушу всю руку. Начальство пока ко мне относится хорошо, но, когда узнает о моей пропаганде против переподписания контрактов русских в Легион, безусловно, ответит репрессиями. Трудно, конечно, пока предугадать, в какую форму эти репрессии могут вылиться. Во всяком случае, я знаю, на что иду, и к борьбе готов. Ну вот пока и все, что я хотел Вам, дорогой коллега, сказать в этом письме. Еще раз спасибо за журнал. Присылайте еще. Крепко и дружески жму Вашу руку, Белокуров».

466

черт их знает!