Иностранный легион

Балмасов Сергей

На основании вышеизложенного покорнейше просим Вашего ходатайства об отправлении нас, как русских офицеров и солдат, из Иностранного легиона в Русскую Добровольческую армию адмирала Колчака для борьбы против большевиков. Там, на святой Родине, в отчаянной борьбе против большевизма, мы принесем гораздо больше пользы, как для нашей Родины России, так и для Франции, т. к. в настоящее время победить большевиков — это задача всего мира. Настоящий рапорт мы доверяем подать бывшему офицеру французской армии Роберту Пелльтьеру, живущему в Париже. К сему рапорту все подписываемся. 23 августа 1919 г., Марокко. Адресовать прошу на имя Субочева-Залесского в 1-й иностранный полк, 1-й батальон, 1 рота, Гхорм-эль-Алем».

«27 августа 1919 г. Дорогой коллега! Вчера получил Ваше письмо, в котором Вы сообщаете, что за нами в Легион послан запрос. Увы, до сих пор еще нет никаких запросов, несмотря на то что со дня Вашего отъезда прошло около 3 недель. Меня, Барынина, Ишатова и Капустина перевели в учебную команду, где служится «не с медком». Все наши помыслы направлены в Париж, это наша заветная мечта. О, когда она исполнится! Счастье кажется близко и далеко. Близко тогда, когда мы получим от Вас весточку с радостной новостью по поводу нашего скорого освобождения, а далеким — после Вашего продолжительного молчания. Сообщаю Вам последнюю новость, только что полученную: полковник Казанжи и подпоручик Мацарский сегодня врачебной комиссией признаны негодными к службе и через дней 4–5 выедут в Париж. Наши послали Вам телеграмму с извещением о том, что никакого запроса в полк не поступало, просят передать ее адмиралу Колчаку. Вы, со своей стороны, поторопите адмирала, т. к. страдания наши становятся с каждым днем все невыносимее. Когда мы уже дождемся минуты быть в Вашем кругу? Сейчас сижу в классе на этой проклятой теории, смотрю в книгу и «вижу фигу». Наша братия решила совсем не зубрить теорию в надежде на скорое освобождение. Пишите письма почаще и пообстоятельнее. Жму всем руку. Всем шлем горячий привет и наилучшие пожелания. Нас не пускают в город, т. к. все время занимаемся теорией и пока не знаем ни черта. Ваш подпоручик Марковников».

«4 сентября 1919 г. Милостивый государь Бурцев! Простите великодушно, что осмелился Вам написать. Я решил обратиться к Вам, как к человеку, имеющему влияние во французских правящих кругах. Из-за большевизма я был вынужден покинуть Одессу и поступить «добровольно» в ряды французской армии. До прибытия в Африку я не знал, что буду служить в Иностранном легионе, и вообще не знал, что

таковой собой представляет. Оказалось, что в Легионе служат преступники, которым французское правительство дает убежище в своих иностранных легионах. Не поддается никакому описанию отношение местных начальников по отношению ко мне и многим другим русским, которые с ними столкнулись в один из дней в Одессе. Нас заставляют исполнять самые тяжелые работы в течение всего светлого времени, особенно за 7 дневных часов. Роем ямы, долбим их киркой и лопатой. Работы начинаются с утра и длятся без перерыва 4 часа, и мы трудимся, не разгибая спины. В противном случае немилосердно наказывают. Выкачиваем воду из колодцев, выделываем кирпичи, каждый по 3–4 пуда. Вынимаем также камни из оврагов и разбиваем их. Эти работы мы выполняем вместе с дисциплинарными батальонами, где находятся осужденные до 20 лет каторжных работ. Никакой разницы между нами, честными русскими гражданами, бежавшими от большевиков и по несчастью попавшими в Легион и всевозможным рядом иных элементов, которые, совершив преступление, нашли свое спасение в Легионе, нет. Число русских только здесь, в Коломбошаре, насчитывает 26 человек. Вы, господин Бурцев, как старый борец за свободу и правду, должны обратить Ваше благосклонное внимание на нас, страдальцев, находящихся на чужбине. Я верю в Вашу силу, и я убежден, что Вы можете произвести некоторое влияние в отношении нашего освобождения. Несколько дней тому назад, сообща со своими друзьями по несчастью, я отправил прошение на имя русского посла во Франции, с подписями 26 человек, с просьбой отправить нас в армию адмирала Колчака или генерала Деникина для совместной борьбы с большевизмом. Смею надеяться, что Вы не оставите мое письмо без Вашего доброго внимания, за что заранее выражаю Вам свою глубокую благодарность от себя и остальных 25 страдальцев, жертв большевизма. Покорнейше Вас прошу подтвердить мне о получении моего письма. С почтением, Разумовский, родственник знаменитых аристократов Разумовских. Я племянник знаменитого в Париже гравера и скульптора Феликса Разумовского. P.S. Служим мы в Легионе с 31 марта 1919 г. со дня оставления Одессы французами. Я — коллежский асессор, служивший на Румынском фронте при штабе 9- й армии».

«Дорогие друзья! Да, живется с каждым днем все хуже и хуже. С каждым новым Вашим письмом — новые надежды и сомнения. Ну что же, говорят: терпи, казак, атаманом будешь. Ну, что нового у Вас в Париже? Пишите и не забывайте тех, чьи мысли направлены к Вам! Горячо уважающий Вас, хорунжий Н. Керечицкий». «6 сентября 1919 г., Ру-Дениль, 2-й маршевый полк, 2-й батальон Господин Бурцев! Мы — русские солдаты, находящиеся в Иностранном легионе на позиции в Марокко. Покорнейше просим Вас: не откажите нам и нашей просьбе. Составьте про нас статью и напечатайте ее в газете «Общее дело» о том, как нас сюда французы пригласили. Мы страдали здесь 5 лет, чего только мы тут не переносили! Но все-таки мы не обижаемся на свою дорогую Родину, Мать Россию. Знать, такое время пришло. Наконец явились к нам в Россию наши союзники-французы и заманили нас, русских, в свою армию. Сказали, что мы будем служить в их армии, т. е. во Франции, и нести гарнизонную службу. Вот они привезли нас во Францию и отправили в Марокко, на позицию, где теперь мы и пропадаем. Нам были обещаны деньги и все прочее, а теперь мы не видим ничего. Получаем всего 2 кружки муки и 2 баклажки воды. Здесь нам, наверное, и придется помереть и больше не увидеть России. Вот какие наши герои-»союзники» французы. Господин Бурцев, просим прислать нам один номер газеты «Общее дело», в которой будет это письмо помещено. С приветом, Ваш М. Стасюк, а также с ним и другие».

«12 сентября 1919 г. Милостивый государь, господин редактор! Спешу ответить благодарным письмом на сделанную Вами как мне, так и моим друзьям большую радость присылкой своих газет. Как приятно видеть собравшихся в свободную минуту кучку русских, часть Великой России, заброшенных в далекую Африку и пытающихся разбираться в последних событиях, творящихся в России. То и дело слышатся при чтении вздохи наболевшей души и частые проклятия, посылаемые по адресу большевиков, и чтец, у которого на глазах слезы, читающий все данные о грязной работе этих разбойников, изредка смахивает их. Такая частая и обычная картина наводит на мрачные мысли, и испрошенная слеза уже висит на реснице. И чтобы не дать упасть еще больше духом этим рабам, как хоть и не называет здесь легионное начальство этих доселе непобедимых защитников Великой России и Франции, они стараются незаметно уйти. Они стараются немного успокоить себя, но от этого успокоения ложится новый камень на измученное сердце и дышать еще тяжелее. Да, господин редактор, трудно, тяжело, страшно тяжело, так что другой раз грязная мысль приходит в голову, от которой после этого жутко становится. А там, за бараком, куда ушли успокаиваться наши, все крепче и крепче слышатся ругательства и проклятия, посылаемые туда, на далекую Родину, ее мучителям. Да, что-то будет! Господин редактор! Я посылаю Вам большое письмо с подробным описанием нашего положения, а ниже — и рапорт с ним вместе на имя представителя России адмирала Колчака и прошу Вас подать его по принадлежности и в возможно скорейшем времени сообщить мне о ходе дела. Просьба отправить нас из Иностранного легиона в армию адмирала Колчака. Боюсь, что цензура не пропустит его. Но я напишу еще письмо, которое отправлю после полудня. Надеюсь на Ваше доброе участие, а потому питаюсь надеждой на светлое будущее, т. к. 4 моих товарищей офицеров уже уехали в Париж. Жду с нетерпением ответа. Ваш слуга, поручик Субочев-Залесский».

«Сиди-Бель-Аббес 21 сентября 1919 г. Дорогой полковник! Сегодня нам стало известно, что на ходатайство адмирала Колчака о нашей отправке последовал отрицательный ответ генерала Шерье, [449] начальника войск департамента Оран, а следовательно, мы остаемся в прежних условиях, если Вы, наши представители, не возбудите вопроса перед генералом Щербачевым и Погуляевым. Нам стало известно, что на нас, в количестве 35 человек, пришло сообщение. В частности, постарайтесь увидеть генерала Щербачева, перед которым ходатайствуйте с представлением моего рапорта о моем вызове. Положение наше значительно ухудшилось. Кульчицкого ударил 2 раза по лицу Ван дер Берг, Морковникова — тоже. Каждый день изнурительные занятия, а деньги только обещают. Как-то 25 минут занимались штыковым боем и ползанием по-пластунски на скошенном поле и камнях. Избиты руки и все тело. Из военного министерства, в которое запрашивали, не имеем от командира препятствий к отправке нас при первой возможности. Эта бумага была отослана командиром Шерте, который будто бы дал отрицательный ответ, направив свой отказ генералу Нивелю. На нашу отправку отрицательно смотрит капитан, который подал несколько отрицательных рапортов по этому вопросу. Принимайте меры, какие найдете более лучшими. Короче говоря, положение трагическое, а для некоторых — на границе безумия. Спасайте всеми средствами, молите Щербачева и Погуляева о возбуждении скорого и энергичного ходатайства перед французским военным министерством. Защитите интересы офицерской группы и, в частности, офицеров, в которых Вы уверены. Мы знаем, что энергичное вмешательство в нашу горькую судьбу генерала Щербачева может избавить нас от каторги и дать нам возможность еще принести пользу Родине. Мы также уверены, что Вы сделаете все, что подсказывает Вам Ваша совесть, долг офицера, который только что сам избавился от нашего настоящего положения. Пусть милый товарищ Моцарский своим дневником докажет наше положение. Не забывайте нас, действуйте возможно энергичнее, зная, что каждая минута промедления стоит нам здоровья, я не говорю уже про стаканы пота, которые выжимаются из нас каждый день. Сделайте все, кричите везде и всюду, вплоть до энергичного депутата парламента, которому расскажите нашу судьбу и условия, при которых мы попали в Легион. Расскажите про условия, нам предлагавшиеся и оказавшиеся на самом деле, от которых волосы встают дыбом. Желаю Вам полного счастья, если мы не увидимся, а пока Вы в Париже, сделайте все, что можете. Не забудьте приписать к моему рапорту № 53188 и мою фамилию по Легиону. Целую крепко Вас и Моцарского, милого дорогого товарища и друга. Ваш Алиевский».

449

Шерте

«Сиди-Бель-Аббес 7 октября 1919 г. Дорогой Олег Павлович! Сегодня получил Ваше письмо и спешу ответить сегодня же. Как раз выдался исключительно легкий день, и я его могу использовать для бесед с моими милыми друзьями, «друзьями-товарищами», живущими на воле, живущими переживаниями жизни, живущими жизнью людей. Как мы живем, писать не буду, всего не напишешь, а частичное описание не даст представления. Полковник, с которым Вы, наверное, виделись, рассказал Вам про всех и про все, да кое-что Вы уже знаете из моего письма, которое опередило получение одного письма от Вас. 8 частности, скажу Вам несколько слов про Сашу. За короткое время он выправился внешне и окреп, если можно так сказать, внутренне. Правда, эта выправка ему дорого стоит. Дорого и тяжело мне, другому, третьему, но ему труднее всего, как не бывшему ранее на военной службе. Трагедия нашего положения заключается в том, что мы оторваны от Родины и будем оторваны от нее в продолжение 5 лет, и эти 5 лет должны провести среди преступного элемента и реализовывать ценой собственной крови чуждые нам интересы. Эти 5 лет нам предстоит провести среди песков, палящего солнца, испытывая каждую секунду жажду, недостаток питания, болезни, в отсутствии общества и книг. Дело в том, что легионер — это такое пугало, что даже последняя проститутка — простите, но это правда! — охраняя свою репутацию, если так можно говорить, репутацию проститутки, никогда не покажется на улице с легионером, не говоря уже о кухарках, которые для нас желательны, как дамы высшего общества. И это — в центрах, на местах же все население относится к легионерам, как к врагу. Итак, для легионера в час досуга остается только вино и общество товарищей-преступников по Легиону и в лучшем случае — общество проституток. С Сашей виделся я больше случайно, хотя и живем в одной казарме и имеем общий вход. Дело в том, что я учусь на капрала и занят сейчас целый день. В часы отдыха, когда все имеют увольнительную и идут в город, я иду на теорию и заканчиваю занятия только тогда, когда все уже спят. А в воскресенье я держу караул и тоже, следовательно, занят и день, и вечер субботы, и день воскресенья. Вечером же воскресенья я думаю больше об отдыхе в кровати, чем о земных удовольствиях и встречах. Время летит страшно, работаю безумно, как могу работать только я, но я работаю без целей, без идеи. Я, адвокат и офицер со специальным уклоном, добиваюсь чина капрала. Какой трагизм! Какая несуразность, созданная российской обстановкой, русской революцией! Часто от сознания этого трагизма волосы становятся дыбом. Подумайте только, что я подметаю полы, чищу картофель, овощи, стираю белье и прочее, и прочее. Перейду ближе к делу. Делайте все, что только возможно для того, чтобы освободить Сашу, т. к. жалко 5 лет, которые ему придется пробыть в Легионе. Полковник расскажет Вам всю обстановку для более правильных действий. Целую Ваши руки и шлю Вам наилучшие пожелания. Не забывайте, пишите чаще. Лично я не могу Вам писать часто, хотя постоянно помню о Вас — я очень занят».

«Его Высокопревосходительству, генералу Щербачеву, представителю правительства Адмирала Колчака в Омске. Рапорт Я — офицер Русской и Добровольческой армий генерала Деникина. В лице русских офицеров и солдат той же армии, которые в настоящее время находятся на пограничных постах в колонии Марокко, обращаюсь к Вам, Ваше Высокопревосходительство, с покорнейшей просьбой ходатайствовать перед военным министерством Франции, чтобы нас всех отправили в Россию, в одну из Добровольческих армий, оперирующих против большевиков. Вот случай, из-за которого мы попали в Легион. В средних числах марта месяца сего года наш сравнительно небольшой отряд Добровольческой армии под командой генерала Санникова стоял на позиции

под городом Одесса, и там же стояли некоторые французские части, а именно 176-й дивизии. Когда большевики крупными силами повели наступление, то французские части без всякого боя, и даже не сообщив нам, должно быть, «по стратегическим соображениям» своего высшего командования или по инструкциям из Франции, стали отступать. Наконец я и мои друзья узнали, что они грузятся на транспортные суда. Наш же отряд принял бой и был большей частью перебит, а частично взят в плен. Большевики, среди которых было много латышей и китайцев, добивали раненых и жестоко издевались над пленными офицерами и солдатами. Они даже обещали милостиво расстрелять тех из нас, которые не признают их власти и не поступят к ним в армию. Для обсуждения и решения этого вопроса они дали нам одну ночь. Благодаря верной службе чинов их армии — красноармейцев, за несколько сотен рублей нам удалось бежать. По дороге к Одессе мы нагнали отходящие французские части, под покровительство которых и перешли. Придя в Одессу, мы узнали, что французы спешно грузятся и уезжают, и что штаб Добровольческой армии уже уехал на Дон. Перспектива остаться в Одессе и опять попасть в руки большевиков нам не улыбалась, и мы обратились с просьбой к французскому командованию каким-нибудь способом отправить нас в Добровольческую армию, на Дон. Вместо ответа на нашу просьбу французы предложили нам поступить волонтерами в свою армию, которая тоже, как они говорили, оперирует против большевиков, но для этого нам надо было подписать контракт на 5 лет. Получалось 2 варианта развития событий: попасть в руки большевиков и быть расстрелянными ни за что, ни про что, или подписать контракт. Размышлять долго не приходилось, потому что французы очень спешно грузились и уезжали, да и большевики ожидались в Одессе с часу на час. Пришлось из двух зол выбирать меньшее и подписать контракт, но т. к. он был написан на французском языке, то мы хорошо не знали и даже теперь не знаем, что и подписывали… Скоро нас обмундировали, посадили на русский пароход «Император Петр Великий» и повезли… И что же? Вместо того, чтобы везти нас на фронт против большевиков, они повезли нас сначала в Салоники. Потом, уже на французском пароходе, они нас повезли в Бизерту и, наконец, в город Сиди-Бель-Аббес. Здесь они обучали нас около 2 месяцев французскому военному строю и затем послали в свою колонию Марокко для борьбы с полудикими арабами. Недавно я, совершенно случайно, узнал о Вашем, Ваше Высокопревосходительство, приезде в Париж, как представителя правительства адмирала Колчака, почему и решил обратиться к Вам, Ваше Высокопревосходительство, с вышеуказанной просьбой. Все мы искренне жаждем сражаться в рядах Добровольческой армии для воссоздания Великой России, без ропота и терпеливо перенося всевозможные лишения и невзгоды против этих варваров-большевиков, поругателей всего святого, а не здесь, борясь против полудиких арабов. Французы, увозя нас из России, которая за 4 года войны положила миллионы своих дорогих сынов для победы Франции, поступили в такой тяжелый час не как союзники, желающие нам добра, а как эгоисты и как самые подлые и коварные ее враги. Они не имели никакого права вербовать нас, ни с законной точки зрения, ни с точки зрения чисто союзнической, на основании нижеуказанного. В Одессе командованием Добровольческой армии был издан приказ, и он же был признан и подписан высшим командованием французов, воспрещающий переход чинов армии из одной части в другую. Кроме того, кажется, есть следующий закон о вербовке добровольцев, который гласит, что французы имеют право делать набор легионеров только в своих колониях и местностях, оккупированных ими. Одесса же ими оккупирована не была, потому что они были приглашены туда командованием Добровольческой армии для большего подъема духа и успокоения нервной системы у жителей города, почему французы и не вмешивались ни в какие дела. Они превосходно знали, кто мы и что мы, но, несмотря на это, на наш приказ и на свой же закон, предложили нам на французском языке контракт, пользуясь нашим незнанием их языка и безвыходным положением. После этого они завезли нас, ни в чем не повинных, в среду преступных лиц с довольно темным прошлым и обращаются с нами, как с теми же преступниками, и что обиднее всего, это делают кровные французы. Они не упускают случая поиздеваться над нами, как и наши заклятые враги немцы, которые, совершив у себя на Родине преступление, бежали оттуда, чтобы избежать наказания, тюрьмы или петли, и теперь скрываются здесь. Такое ничем не заслуженное и несправедливое отношение к нам, чинам Русской Великой армии, которая 4 года стояла на страже интересов Франции, которая положила миллионы своих дорогих сынов на поле брани за победу Франции, сильно бьет по нервам. Эти нервы и так уже достаточно истрепаны войной, ранами и последней разрухой, что сходишь с ума и чуть ли не решаешься на самоубийство. Вращаясь здесь, среди людей с темным прошлым, среди людей, низко опустившихся нравственно, число которых здесь преобладает над нормальными, можно ли остаться таким же, истинно русским, честным, прямым и горячо любящим свою Родину? Нет! Невозможно, потому что здесь место только преступникам, у которых нет ничего святого, у которых нет ничего дорогого и любимого, и не русским. Я почти каждый день получаю от русских со всех концов колонии Марокко письма, в которых меня просят написать кому-нибудь из влиятельных и имеющих связи русских людей, любящих свою Родину, и которые из-за любви к ней могут позаботиться о нас, чтобы они спасли нас и позволили нам опять стать в ряды правых и постоять грудью, могучей русской грудью за доброе и святое дело — уничтожение варваров-большевиков, и за воссоздание Великой России и даже, может быть, сложить свои головы. Ведь и умирать легко с сознанием того, что эта смерть, хотя бы на одну микроскопическую долю, подвинула дело спасения нашей дорогой Родины, спасения наших дорогих семей, вперед. Теперь для этого святого дела нужен и дорог каждый, любящий свою Родину человек. Поэтому и не место нам здесь, в этом Легионе, томиться, нельзя держать столько полезных России людей, таких сынов своей бьющейся в предсмертной агонии Родины. Здесь ведь не я один, нас не десяток, а около 200, и все мы только издалека наблюдаем за тем, как она умирает, как гибнут наши дорогие семьи и близкие, и льем горькие слезки. Но мы не в состоянии вырваться из этой петли и как-то помочь ей и им. На основании всего вышеизложенного я осмеливаюсь обратиться к Вам, Ваше Высокопревосходительство, от имени всех навербованных в Легион русских офицеров и солдат. Сделайте все возможное, чтобы вернуть нас воскресающей Великой России, во имя всего святого и тех миллионов молодых жертв, которые пали, а может быть, и еще падут за спасение нашей дорогой Родины. Дайте нам возможность постоять за воссоздание России и даже, может быть, сложить свои головы в бою против этих варваров-большевиков, врагов всего святого. Осмелюсь напомнить Вам, Ваше Высокопревосходительство, что я Вас лично хорошо знаю, как своего командующего 6-й армией, в которой имела честь быть моя 13-я дивизия, и под Вашей, Ваше Высокопревосходительство, командой стойко сражался в Полесских боях 1917 г. на Румынском фронте. Я видел Вас, Ваше Высокопревосходительство, когда после этих сильных боев Вы приезжали смотреть своих героев в свою 13-ю дивизию и благодарили ее за службу. У меня на руках, Ваше Высокопревосходительство, имеется мой послужной список и другие документы, удостоверяющие меня и мое офицерское звание. И если они будут нужны для дела освобождения из этого места разврата и преступности, то я Вам, Ваше Высокопревосходительство, вышлю их по первому требованию. 22 октября 1919 г. Гхорм-эль-Этлем, Марокко. Подпоручик 5-го пехотного Белостокского полка Васильев № 52342, 1-й иностранный полк, 1 батальон, 3-я рота»

«Милостивый государь, господин Бурцев! Многочисленная объединенная семья русских солдат и офицеров шлет Вам горячий привет из далекого Марокко. Я, как глава этой семьи и вместе с тем офицер, воевавший почти год против большевиков в армии генерала Деникина, обманом со стороны французов попавший в Марокко, связал в одну общую семью всех русских, разбросанных по постам этой дикой страны. А теперь я прошу Вас, по мере возможности, вырвать нас отсюда и зачислить в армию генерала Колчака. [450] Я приведу Вам солдат и офицеров, попавших в Марокко почти так же, как и я. Мы готовы немедленно вступить в бой с большевиками, поправшими право, разорившими родную страну. Мы здесь мучаемся в каторжных работах, т. к. нас из солдат сделали рабочими, понукаемыми капралами-немцами, которым нас отдали в рабство. Не знаем ни отдыха, ни праздника. Копаем, носим камни от утра до ночи, съедаемые насекомыми, грязные, по месяцу не мывшиеся, изнуренные физически и нравственно, мы производим впечатление не людей, а видений. Взятые французами для войны с большевиками, мы должны теперь заботиться о Франции, в то время когда в России мы так нужны. Русских офицеров, поступивших во французскую армию, обещали отправить в формируемую во Франции антибольшевистскую армию, но отправили в Марокко, где они работают наравне с остальными, в обществе немецких преступников — убийц и дезертиров, для которых родной страны не существует и которые за лишнюю кружку вина будут служить хоть дьяволу. Особенно они издеваются над русскими офицерами. Неужели нельзя этого прекратить? Неужели Россия забыла своих сынов-защитников? Наши раны открываются при воспоминании об этом. Нас должны забрать отсюда, мы не можем жертвовать собой для чужих интересов. Разве обещанная помощь Францией Колчаку не может быть дана нами же, русскими, ведь мы, а не кто-нибудь другой, должны строить будущее России. Мы заменим уставших, раненых и убитых! Франция обязана нас отпустить для этой цели, с ее стороны это будет лишь скудное подаяние тем, кто ее выручал почти 4 года. Сами сделать мы ничего не можем, нам нужна помощь извне. Этой помощи мы и просим у Вас. Во Франции много влиятельных русских людей. Если им дорога Россия, то и мы им должны быть дороги, т. к. и мы — частица той многострадальной Родины. Мы — не преступники, не дезертиры, не убийцы, мы за кружку вина не продаем себя, а честно выполняли свой долг перед Родиной, шли за нашими друзьями-офицерами… и зашли. Неужели, читая наши страдания, наши душевные муки, не дрогнет сердце у патриотов? Неужели, занимаясь повседневной сутолокой, передадут это все как веселый анекдот? Неужели Россия потеряла доверие у друзей? Неужели все двери для нее закрыты? Если нам не суждено отсюда уйти, если нас забыли, то, умирая под тяжелым камнем, но еще и подгоняемые немцем-капралом, мы будем знать, что Россия погибла не только для нас, но и для всех, потому что ее сыны, растеряв своих меньших братьев, не собирают их, не дают им окрепнуть для того, чтобы сбросить ярмо, принесенное чужеземцами. Это понимают те, о которых я пишу и за которых прошу, будучи сам несвободным. Это все люди, бывшие в Добровольческой армии, но во время нашествия на Одессу варваров-большевиков распылившиеся в панике и бывшие подобранными «добрыми союзниками». Я прошу за них и за себя, и за тех немногих, которые, бежав из германского плена во Францию, попали сюда, т. е. из одной каторги в другую. Ваши газеты, присланные нам по просьбе одним французом, дополняют картину страданий. Но мы, я повторяю, скованы и не можем подать руку помощи своим братьям, уставшим в великой борьбе. Заканчивая это послание, я предполагаю, что Вы там примете какие-нибудь меры в отношении нас. Не дайте же нам погибнуть в когтях немецких капралов! Марокко, О Мекнес, 1-й иностранный полк, 6-й батальон, 1-я рота, № 52809. Готовый к услугам, поручик Кирилл Шаповалов».

450

см. Так в тексте.

«Марокко, Африка. Многоуважаемое издательство, сейчас я получил Ваши 5 журналов. За них, конечно, очень сильно благодарю. В почте я прочел, что есть какие-то сведения о дальнейшей судьбе в Легионе для Егоровского Александра, а может быть, и для меня. Дело в том, что я писал очень много, но не получал ни ответа, ни отказа. Вы мне писали, что Вы передали одному русскому семейству, чтобы они приняли меня, как крестника, потому что у меня нет никого. Если это русское семейство не обратило внимания, то будьте добры, передайте кому-нибудь из других семейств. И я еще хочу Вас спросить одно. Мне сейчас всего лишь 17 лет. В таком возрасте здесь быть не полагается, но из-за того, что у меня никого нет, я и страдаю здесь, как какой-то преступник. Может быть, мне написать генералу Врангелю и просить его о содействии, т. к. я по вине большевиков попал сюда. По-моему, он только один может помочь моему горю. Так вот, господин Бурцев, поскольку Вы более умный человек, чем я, то рассудите сами и не оставьте эту просьбу, пожалуйста, без внимания. Я здесь научился ценить очень высоко то, что не ценил в нормальной жизни… Если это будет возможно, то будьте мне, как родной отец, и помогите мне написать Врангелю, дайте его адрес или перешлите мою просьбу ему сами, потому что это Вам больше возможно. Господин Бурцев, будьте мне отцом, не оставьте мои надежды на отъезд к Врангелю. Жду с нетерпением Вашего ответа. С приветом к Вам, Н. Егоров».