Иностранный легион
Шрифт:
Письмо калмыка-легионера Сафона Санжиновича Бормагнанова донскому атаману Африкану Петровичу Богаевскому от 19 декабря 1924 г. из Марокко во Францию, Париж: «…Сижу один у подножия гор Атласа, друзей-то своих казаков нет, а есть русские, но редко наблюдаешь между ними честного друга… Но, конечно, не все такие, есть и между ними хорошие люди. Вот между этими «барашками» и кручусь.
… В настоящее время нахожусь в кампании Оран, ординарцем при лошади у командира полка. Принял лошадей недавно — в декабре месяце прошлого года, а раньше был во 2-м батальоне. Всего имею службу в Легионе шестнадцать месяцев. Ангажировался я в Константинополе, в конце 1923 года.
… Может, есть у Вас газеты, журналы и книги, то пожалуйста, пришлите. Буду очень рад, до высшей степени. Казак-калмык Сальского округа, станицы Граббевской Бормагнанов». Данный документ содержится в Государственном архиве Российской Федерации ГА РФ. Ф.6340. Оп.1. Д.9. Лл.2–3. Он позволяет исследователю увидеть Французский иностранный легион глазами другого легионера.
Письмо Василевского из Марокко в Прагу А.А. Воеводину, 1924 год: «Многоуважаемый коллега Воеводин, получив Ваше извещение за номером триста сорок шесть, спешу Вам ответить и сообщить все то, о чем Вы просите. Что касается жизни русских студентов в этой стране, обиженной Богом и людьми, то могу сказать одно: Иностранный легион сравнивает всех в общую массу, называемую Легионом, — студенты, офицеры, анархисты, чернорабочие, грабители, авантюристы и так далее. Так что говорить о студентах, как вообще о русских, не приходится. Легион живет своей жизнью, жизнью каких-то отшельников, но отшельников поневоле. Здесь слово «легионер» означает «все». Если Вы находитесь в полосе военных действий, то на Вас смотрят, как на какой-то автомат, который должен работать, не спрашивая ни отдыха, ни еды, ни воды; если Вам посчастливилось получить пулю, то говорят: «издержки производства». В гарнизоне, на отдыхе, на Вас смотрят, как на разбойника, зарезавшего, по крайней мере, человек 10; завидев Вас, прохожие стараются как можно подальше обойти. Как видите, от внешнего мира мы отрезаны; единственное утешение для нас — книга, газета, журнал; для некоторых — вино. Поэтому я Вас прошу, от имени многих русских, которые еще не успели погрязнуть в этой яме, выслать газет, журналов, хотя бы старых. Из полковой библиотеки книг или газет достать нет возможности, так как сейчас почти весь Легион стоит на постах. Вы легко поймете наше прозябание здесь, на постах, если я Вам вкратце опишу, что собой представляет пост. Вообразите маленький квадрат земли — аршин 10 на 15, обнесенный каменной стеной, аршина три высоты; внутри находится барак — для людей, человек на десять; кругом, верст через 5 или 6 — пост,
Письмо от 17 февраля 1922 г. видному члену Донского казачьего правительства Н.М. Мельникову от простого донского казака А. Дьякова из Марокко, 2-го Иностранного полка, 3-го батальона, 12-й роты.: [477] «Ваше превосходительство! Я получил 15 февраля этого года посланные на мое имя 3 экземпляра приказов, которые присланы Вами или по Вашему приказанию. Мы все, донцы, собрались вечером и прочитали их, что было для нас большой радостью. Только и надеемся на Вас да атамана нашего Всевеликого войска Донского. Мы, Ваши подчиненные казаки, крепко веря в Вас, надеемся, что в скором будущем казачество выйдет из запутанной сети, которую плетут большевистские сотрудники. Мы их красноречие слышали на Тихом родном Дону, Голубова и Миронова, которые старались скормить казачество большевикам и уничтожить его. Много уже пережито за границей, при каких бы условиях ни были мы, сколько бы ни терпели, но придет тот час, когда прикажет нам наш атаман следовать за ним, чтобы спасать Родину, наш Тихий Дон. Мы всегда готовы пожертвовать собой для блага России, лишь бы спасти ее от большевизма. Ваше превосходительство, в нашем батальоне много казаков, особенно донцов. Если у Вас будет возможность, не забудьте нас, пришлите специальную литературу по казачьим вопросам, чему будем благодарны. Простите, что я без разрешения Вашего беспокою Вас. Также приветствуют Вас все донцы нашего батальона». Данные документы содержатся в личном фонде Донского казачьего атамана А.П. Богаевского ГА РФ Ф. 6461. Оп.1. Д.164. Лл.1-37. Они позволяют сделать представление об отношениях высших представителей белоэмиграции и русских легионеров.
477
Находится в ГА РФ. Ф.6164. Оп.1. Д.35. Л.21
Письмо первое от 7 июля 1923 г. бывшего есаула Донского казачьего войска Дьякова атаману Войска Донского Богаевскому:
(Дьяков Иван Иванович — лидер донских казаков-белоэмигрантов во Французском иностранном легионе. Пытался объединить казаков-легионеров в составе этого подразделения на почве непримиримости к большевизму и противодействия монархическим устремлениям генерала Краснова и его сторонников. Вел, несмотря на крайне тяжелые условия жизни и службы в Иностранном легионе, регулярную переписку с рядом высших представителей белоэмиграции: донским атаманом А.П. Богаевским, членом Донского правительства в эмиграции Н.М. Мельниковым, генералом Фицхелауровым, Т. Скачковым — одним из лидеров белоэмиграции в Сербии. Скачков был одним из главных поставщиков казакам в Легионе белоказачьей литературы, хотя его поставки были нерегулярными, что было обусловлено временными запретами со стороны легионного начальства на чтение легионерами прессы извне. Кроме того, Дьяков держал постоянную переписку и с десятками других, менее известных в белоэмигрантских кругах людей от Финляндии до Франции. Он вел во Французском иностранном легионе разностороннюю деятельность, способствовавшую единению русских легионеров. В 1924–1925 гг., благодаря его деятельности, из Иностранного легиона удалось благополучно освободить, хотя и не без ряда сложностей, несовершеннолетних русскоязычных легионеров, пошедших туда из-за тягот эмигрантской жизни. Дьяков был главным выразителем идей атамана Богаевского в Легионе. Деятельность Дьякова была замечена министром труда Франции, который предложил впоследствии демобилизовавшимся русскоязычным легионерам остаться на гражданской службе во Франции и ее колониях и там работать. Дьяков пытался связаться с французскими предпринимателями, чтобы получить от них сертификаты для казаков-легионеров, которые были необходимы для их устройства во Франции на работы. Трудность Дьякова в этой работе наблюдалась по причине министерской чехарды во Франции. Дьяков постоянно публиковался в ряде белоэмигрантских изданий, в том числе газете Милюкова «Последние новости»)
«Ваше превосходительство, господин атаман! Сегодня я получил Ваше письмо от 26 июня за номером 1005. Признаюсь, оно было для меня и всех донцов неожиданно, а потому с большой силой всколыхнуло наш внутренний мир и заставило трепетно забиться наши больные сердца. Ваше письмо воскресило в нашей памяти те славные дни нашей мужественной борьбы против насильников родины. Сейчас мы получили Ваше письмо и видим, что и наша участь занимает и волнует Вас. Ваше внимательное отношение к нам, донцам-легионерам, не может не волновать нас, а потому так трепетно забились наши сердца, когда мы получили Ваш привет и ласку. В течение двух с половиной лет наших скитаний в ротах и эскадронах чужих полков Африки, мы были совершенно одиноки. Тяжелы условия жизни в Легионе, и это противное одиночество парализовало в нас все признаки живой души, и многие из нас впали в отчаяние… Ваше письмо пробудило в нас наши души, наш внутренний мир, и все мы легко вздохнули. Ваш привет донцам и казакам-кавказцам я с гордостью передал на глазах французов, в нашей общей столовой. Донцы были взволнованы и начали подниматься с мест в ожидании моего слова. В коротких словах я передал им, что Вы, наш атаман, никогда не думали забывать нас, и что наша судьба Вас всегда занимала и волновала, и только наша разбросанность по дебрям Африки не позволяла Вам связаться с нами перепиской… Признаюсь, что момент был настолько важен, что французы и солдаты других наций были в крайнем недоумении, видя возбужденное состояние русских, а некоторые обратились ко мне с вопросом: «Что, что случилось?..» В своем письме Вы изволили заявить, что наш уход из армии в Легион заставил Вас только сожалеть, но, ни в коем случае, не проклинать нас… Можно было бы развить мысль по существу «следа» казаков в Легионе и этим самым пролить более яркий свет на истину, но теперь, пожалуй, нет необходимости в этом. Ведь теперь уже 1923-й год… Там, где русские — там дисциплина, служба и порядок; там, где нет русских, — полнейший беспорядок… Все мы здесь сохранили любовь и преданность к России… У каждого из нас глубока вера в Россию, нашу Великую Россию; мы верим, что не навсегда скрылось за горами солнце величия и славы ее… Так мыслим мы — донские казаки Легиона… Мы здесь, в Легионе, маленькие люди-солдаты, но оставляем за собой право бросить укор тем политиканам, которые направляют свою деятельность на пути разъединения, а не объединения, как того требует дело… Россия смертельно больна, и наш долг — придти к ней на помощь всеми силами и средствами. Нужно не только оставить, но и совсем забыть все политические счеты и всем устремиться к одной цели — спасению России… Живется нам нудно. Одно плохо — страдает дисциплина и отсутствует порядок. Если посмотришь со стороны на французский полк, то трудно допустить, что это — действительно строевой полк. Первые два года службы мы получали по 25 сантимов в сутки, после двух лет — 65 сантимов. Получали мы газеты со всех концов Европы. Главным образом, получал я. Но приказом по полку от 26 июня нам воспрещено получать иностранную литературу, и мы теперь остались без печатного слова. Журналы «Казачьи думы» и «Осведомительный лист», которые я получаю в количестве десяти экземпляров, конфискованы, и я написал в редакцию «Казачьих дум», чтобы приостановили высылку… Поверьте, что за эти годы службы я совсем разучился и писать, и мыслить…»
Письмо 2-е от есаула Войска Донского И.И. Дьякова донскому атаману А.П. Богаевскому из Туниса во Францию, в Париж от 9 декабря 1923 г.: «…Лично я живу не так, как нужно было бы. Уж слишком опротивел этот солдатский обиход. Все мы здесь — бесправные рабы, а потому нам особенно тяжело в Легионе. Начальство совершенно не разбирается в нас, а поэтому временами бывает особенно тяжело. Последнее время я весь занят своими людьми, а потому и не замечаю, как летит время… Иногда плохо себя чувствуешь только потому, что не можешь не только послать каких-нибудь газет, но даже и простого письма…Бывает такое положение вещей, что не можешь даже отправить письмо в Россию своему единственному сыну. Но со всеми семейно-служебными делами я справлюсь, но не могу никак примириться с разлукой со своим бедным сиротой-сыном, который остался в России один у чужих людей».
Письмо 3-е от бывшего есаула Донского казачьего войска И.И. Дьякова донскому атаману А. П. Богаевскому из Туниса во Францию [478] от 22 января 1924 г.: «…Несмотря на суровые условия нашей жизни, мы еще не потеряли своей головы, мы научились познавать людей и определять им цену… В своем письме Вы выразили предположение, что к нам в Легион попадает газетка «Казачье слово». Так точно. Я имею все 4 номера… Ваши газеты, которые Вы выслали, еще мной не получены. С газетами теперь дело обстоит хорошо. Командир полка после целого ряда объяснений со мной теперь разрешил получать газеты со всех концов Европы, и я теперь получаю газеты от добрых людей и из Англии, Германии, Финляндии и других мест, и все эти газеты беспрепятственно выдаются мне немедленно. «Казачьи думы» я, к сожалению, совсем не получаю и очень жалею. Наша станица в Париже много обещала нам сделать, но дальше обещаний дело не пошло… Вы спрашиваете, стоит ли присылать мне французские газеты. Думаю, что нет, так как их никто не может читать. А я если и могу читать, то со мной считаться не нужно, ибо я — в единственном числе, и, кроме того, имею всегда под руками французские газеты. Сейчас собрал я около сотни книг, и люди понемногу читают. Получаю я письма от донцов из Марокко. Многие из них почему-то обращаются ко мне со всякого рода жалобами и просьбами. Они прочитали в газетах, что я являюсь уполномоченным донских казаков 1-го Иностранного кавалерийского полка и вообразили, что я могу что-либо для них делать. И вот просят у меня и газет, и книг, а также просят оказать ту или иную помощь в том или ином ходатайстве. Я — в крайнем недоумении и одному своему другу-офицеру написал только: «Ты что, думаешь, что я являюсь здесь донским наместником в Африке?» Но, так или иначе, стараюсь утешить и поддержать родных донцов, хотя бы перепиской… Я очень болею за своих казаков, которые служат в Марокко. Сейчас там снег и морозы, а люди живут на постах в палатках. Несут сторожевую службу и часто сражаются с арабами. Есть убитые и много тяжелораненых. Вот с ними-то и хотелось бы мне поддерживать связь, но это мне уже не по силам. Многим из них я не отвечаю, ибо не имею на это возможности. Накануне Нового года я заболел лихорадкой и только 3 дня назад, как поднялся и хожу. С лечением дело обстоит плохо, и я опасаюсь, как бы она совсем меня не свалила… Получил я письмо от своего сына, ему уже 9 лет, и он третий год ходит в школу… Судьба моего бедного мальчишки занимает и волнует меня, а потому мне особенно тяжело мириться со службой в Легионе… Вы спрашиваете, не могу ли я указать точную цифру донцов в Легионе, дабы Вы могли бы возбудить ходатайство о нашем досрочном освобождении. Трудно установить, но приблизительно около 5 тысяч человек. Что же касается самой мысли об освобождении, то, насколько мне известны французы, рассчитывать на это совсем не приходится. Пример Вам — я. Осенью мой далекий родственник, проживающий на севере Франции, возбудил ходатайство перед военным министром о моем освобождении, заявив, что у меня остались в России 2 детей-сирот, которые живут у его отца, и что я ангажировался неправильно, имея предельный возраст. Кроме того, он заявил, что уплатит 500 франков премии, которые я получил раньше. Министр ответил, что мне самому нужно обратиться к командиру полка. В конце декабря я обратился к нему с прошением. Прошение мое было направлено в бригаду, откуда оно и возвратилось с отказом…»
478
Париж
Письмо атамана Войска Донского А.П. Богаевского [479] есаулу Донского казачьего войска И.И. Дьякову из Парижа в Тунис от 14 марта 1924 г. № 386: «Многоуважаемый Иван Иванович, Н.М. Мельников, член Донского правительства, передал Ваше письмо к нему… Очень рад, что Вы согласились объединить казачество в Легионе, что значительно облегчает наши сношения с Африкой и дает возможность парализовать вредную агитацию среди африканских казаков. Мы Вам поможем на канцелярские расходы, чтобы Вам не приходилось тратить Вашего скромного содержания на общее дело. К глубокому сожалению, за истощением средств, помощь эта не может быть значительной… Я поднимаю вопрос о переселении желающих казаков-легионеров в Абиссинию, где можно было бы устроить свою казачью колонию…»
479
Богаевский —
Письмо 4-е от Ивана Ивановича Дьякова, есаула Войска Донского из Туниса донскому атаману Богаевскому во Францию [480] от 28 марта 1924 г.: «Ваше превосходительство! Ваше письмо мной получено неделю назад, но отвечаю только сегодня, так как все эти дни у нас шла ревизия и у меня не было ни одной свободной минуты. Покорнейше благодарю Вас за письмо. Оно обрадовало меня, так как я вижу, что моя работа по объединению казаков Африки ценится Вами и Вы лично так много проявляете беспокойства и забот ко всем донцам, разбросанным по дебрям Африки… Казаки Африки имеют большое тяготение к Вам. На днях я получил письмо из города Бель-Аббес, [481] главного депо Легиона. Мне пишут казаки, что им хотелось бы знать, где донской атаман и то, не забыл ли он африканских казаков. Они услышали, что я являюсь уполномоченным 1-го Иностранного кавалерийского полка, и просят меня не оставлять их одних. Они задали мне целый ряд вопросов, на которые я ответил им тогда же. Получаю я письма из Марокко и вижу, что там «работает» генерал Краснов, но казаки, в большинстве своем, настроены против него и все время беспокоятся о Вас, где вы и как направляете казачье дело. Поведение самозванцев из «Обще-казачьего объединения» возмущает казаков Африки, а моего полка — в особенности. И я рад засвидетельствовать Вам, Ваше превосходительство, что казаки 1-го Иностранного кавалерийского полка крепко объединены вокруг меня, прислушиваются к моему голосу и от выявления своего политического лица отказываются, предоставив это сложное дело Вам. Отрицательно большая часть казаков-легионеров отнеслась и к деятельности Великого Князя Николая Николаевича — монархиста, считая, что он не способен объединить эмиграцию. Вас интересует вопрос: нельзя ли будет полкам создать свои организации и непосредственно поддерживать с Вами связь? Мое мнение таково, что мы, казаки 1-го Иностранного кавалерийского полка, не нуждаемся в опеке какой-либо организации и сами самостоятельно можем направлять свою жизнь. На практике мы убедились, что те станицы, которые нами в свое время приветствовались и в которые мы вступали всей семьей, ничего нам не дали хорошего. Правда, они обещали многое, но дать ничего не дали, и, благодаря этому, у нас теперь выработался свой взгляд на дело организации. Как ни грустно, а приходится сознаться, что за три года службы в Легионе мы, казаки, не видели еще ни одной Донской казачьей организации, которая бы оказала нам хотя бы моральную помощь. Я писал в газетах и просил русских людей помочь книгами и газетами, и мой призыв был услышан, но только не казачьими организациями, а общерусскими и отдельными русским людьми, которые с радостью пришли к нам на помощь. У меня сейчас хорошая библиотека, но в ней нет ни одной книги, которая была бы прислана руками казачьей организации. Можете судить сами, для чего нам нужны казачьи организации — для того, разве, чтобы им докладывать о своей жизни и ласкать их своими приветами? Нет, мы будем, очевидно, собственными руками обеспечивать благополучие своей жизни. Открыто нам в полку нельзя возглавить свою организацию, но мы все это делаем по-семейному и начальство не преследует нас. На днях меня позвал «к себе» полковник, командир полка, и преподнес мне газету «Последние новости» с моим письмом относительно «Парижской станицы». Эту газету ему передал русский офицер, состоящий на французской службе в чине лейтенанта. Так «заботятся» о нас те русские офицеры, которые благодаря простой случайности заделались офицерами, и вот они стараются приходить к нам на «помощь». Полковник спросил меня, я ли это писал статью. Я ответил: «да». Затем он спросил меня, знаю ли я, что не имею права без разрешения начальства выступать в печати, и так далее. Говорить пришлось много, и дело, кажется, уладилось, так как полковник был вежлив со мной и не пообещал наказать, тогда как за это других арестовывали на шестьдесят суток. Так приходится мне здесь работать одному, без какой-либо поддержки со стороны. Трудно, очень трудно, но пока справляюсь и умело обхожу все «подводные камни», которые так часто встречаются на моем пути. А работать нужно, ибо этого требует долг. Дело с моим освобождением закончилось не в мою пользу. Хотя я имею право на освобождение, но министр отказал, а потому думать о досрочном освобождении всех казаков не приходится. В Марокко у меня нет родственника Дьякова, но однофамилец есть. Он месяца два назад прислал мне письмо, но я ему не ответил, ибо не всегда имею возможность отвечать. Того Дьякова, что Вам прислал письмо, я знаю, правда, он мой случайный знакомый, но все же я имею о нем представление. Связь с Марокко можно наладить, но сейчас я не могу справиться с этим делом, так как вся эта переписка требует оплаты на почте, а я получаю также, как и остальные солдаты, то есть шестьдесят пять сантимов в сутки, и мне не хватает этих денег и на письма тем людям, которые нуждаются в той или иной благодарности, как например, за высылку книг, газет и, наконец, за моральную поддержку, которая оказывается добрыми русскими людьми. Каждому из них приходится написать ответ, а ведь оплачивается этот ответ мной. И Вы простите меня, Ваше превосходительство, за то, что я не могу проявить свою работу с наибольшей силой, так как одному мне трудно справляться с этим делом. Я работаю, как могу, и моя совесть всегда чиста. Казачье дело — наше родное дело, и дело каждого из нас — всегда стоять на страже своего дела и в тесном единении оберегать свои казачьи дела от покушений со стороны, откуда бы они ни исходили — и справа, и слева. В полку у нас все живы и здоровы. Казаки выглядят молодцами, мало грустят, и это меня радует. От лица нашей дружной семьи приношу Вам, Ваше превосходительство, нашу благодарность за заботы о нас и вместе с тем прошу принять от нас земной поклон и наилучшие пожелания». Данный документ позволяет сделать вывод о контактах между собой в составе Французского иностранного легиона донских казаков, о том, как они снабжались эмигрантскими изданиями. Это же письмо позволяет увидеть глубину вражды среди донских казаков между сторонниками генералов Краснова, Граббе, Алферова и других монархистов, чьим рупором служила газета «Казачье слово», со сторонниками последнего на тот момент донского атамана А. Богаевского, среди которых был и И. Дьяков.
480
Париж
481
Алжир
Письмо 5-е есаула Войска Донского И.И. Дьякова донскому атаману А.П. Богаевскому из Туниса во Францию, Париж от 1 мая 1924 г.: «Ваше превосходительство, вчера я получил из города Сиди-Бель-Аббеса, главного депо Легиона, от донцов письмо. Они получили от меня «Информационный листок» Объединенного союза донского казачества номера 1 и 2, ознакомились с их содержанием, внимательно прочитали Ваше обращение к казакам и пишут мне, что все они глубоко тронуты Вашими правдивыми словами, верны Вам… Вчера я получил газету «Казачье слово» номер шесть от двадцатого апреля. Прочитал передовицу, и как тяжело у меня стало на сердце! Ведь это пишут не люди с рынка, а генералы и офицеры славного Войска Донского, и как больно и стыдно становится за них! Они задались определенной целью — разложить казачество, деморализовать его и этим самым глубоко волнуют и возмущают казаков… А последней газетой возмущены положительно все… «Казачьи думы» я все еще не получаю и совершенно не в курсе казачьей мысли…» Письмо б-е есаула Войска Донского И.И. Дьякова донскому атаману А.П. Богаевскому из Туниса во Францию, Париж от 12 мая 1924 г.: «…Ваше Превосходительство, неделю назад я написал Вам письмо, в котором сообщил, что в начале июля ожидаю к себе из Англии гостя. Я просил Вас разрешить моему другу побывать у Вас. Сейчас я узнал, что согласно последнего распоряжения военного министра командир полка не может дать мне отпуска на месяц, и тем более с правом жить в городе. Для того, чтобы я мог получить на месяц отпуск с правом жить в городе, нужно будет моему другу — Виктории Ивановне Добсон подать прошение министру, как родной сестре, с просьбой разрешить мне отпуск. При своем прошении она должна представить министру удостоверение в том, что она является действительно моей сестрой. Ввиду этого покорнейше прошу Вас выдать удостоверение Madam Виктории Ивановне Добсон следующего содержания: «Настоящим удостоверяется, что представительница сего, madam Victoria Dobson, действительно есть родная сестра есаула Донского казачьего войска Дьякова Ивана, легионера Первого Иностранного кавалерийского полка». Желательно было бы, чтобы такого рода удостоверение было приготовлено Вами к первому июня и оставлено у Вас до прибытия в Париж madam Добсон. Она будет у Вас и возьмет удостоверение. Покорнейше прошу Вас Вашу подпись на удостоверении засвидетельствовать местной властью, как это было Вами сделано вахмистру Луганцеву. О последующем Вашем решении покорнейше прошу Вас поставить меня в известность. На днях у нас получено с Дона письмо из станицы Богаевской. Письмо прислано по специальному заданию, без подписи. И вот пишет простой казак, что большевики совершенно разорили Дон, осквернили Веру православную и сделали жизнь невозможной. В l92l году было на Дону восстание, которое было жестоко подавлено. В станице Богаевской тогда же арестовали тридцать казаков, избили их на глазах станицы, а потом отправили в Ростов, и до сего времени от них ничего не слышно, очевидно, они расстреляны… У нас получаются письма из России часто, и все пишутся в одном и том же духе…» Письмо 7-е есаула Войска Донского И.И. Дьякова донскому атаману А.П. Богаевскому из Туниса во Францию [482] от 28 мая l924 г.: «…Вам угодно знать, какое полагается наказание за вторичное дезертирство. С удовольствием напишу — возьму такой пример: весной l922 г. дезертировал донской казак Филатов. В бегах он находился до декабря l922 г., устроившись возле Туниса на автомобиле. Его обнаружили в декабре, и суд города Туниса дал ему 2 года военной тюрьмы условно. Но казак рвался на свободу и весной 1923 г. вторично бежал с маневров и немедленно был задержан. Тут уже — совсем беда. На этот раз, за второе дезертирство, суд дал ему 3 года, и автоматически прибавилось ему еще 2 года, и ему теперь придется отбывать наказание уже 5 лет, а после он обязан отслужить и своих 5 лет по контракту в Легионе. Таким образом, он погиб на l0 лет. В общем, за второе дезертирство наказывают строго и меньше 3 лет не дают. Хотя всякий раз нужно считаться с условиями, при которых солдат дезертирует, и наказание может быть уменьшено. В l922 г. у нас было много дезертиров-донцов, и все они почти были задержаны и отбыли наказание по б-8 месяцев военной тюрьмы. Много было в тюрьме и донских офицеров. Я знаю всех донцов, которые были в тюрьме, так как все дела их проходили через мои руки. Они наказаны еще тем, что потеряли право на сорок пять сантимов в сутки, которых полагается солдату после 2 лет службы. Они получают все 5 лет по 25 сантим в сутки. Между прочим, один донской калмычек-казак, Иванов, за первое дезертирство, которое продолжалось l год, получил 3 года. Вы изволили спросить меня, правда ли, что большинство казаков после Легиона думают возвратиться в Россию. По моим наблюдениям, о большинстве казачества этого сказать нельзя. Горсть казаков собирается в Россию, и то только потому, что они предоставлены сами себе, много пострадали, а потому и решили возвращаться домой, совсем не думая о последствиях своего поступка… Приходится считаться еще и с тем, что не каждый казак сохранил свою стойкость и свою непримиримость к большевикам. Сознание, что в России остались отец, мать, жена и дети, которые иногда просят домой, волнует людей, и они способны на какой угодно шаг, лишь бы увидеть свою семью. В душе-то они не примирятся с большевиками, и только крайняя необходимость — семья — их толкает на мысль возвратиться на Родину. С другой стороны, у казачества нет надлежащей связи между собой, все разбросаны по всей Африке, одиноки, грустят и невольно заражаются мыслью поехать домой… Много волнует казачество грызня русской общественности, которая ничего хорошего не обещает беженству. Своим поведением она убивает в людях веру в возможность каких-либо событий силами эмиграции. Вы написали мне, что ввиду того, что служба в Легионе близится к концу, приходится задумываться над тем, что будут люди делать потом. И вот, идя навстречу нашему будущему, Вы поднимаете вопрос о нахождении казакам клочка земли, где бы они могли устроиться жить своей колонией, подобно некрасовцам. Дело это — хорошее, но трудно будет казакам примириться с мыслью остаться на чужбине на непредвиденное время и создавать здесь, хотя бы временно, гнездо. Большинство думает о России и, если сейчас же, после Легиона, не поедет на Родину, то все же каждый день будет ждать обстановки, которая позволила бы возвратиться домой. Казаки будут больше рады, если им будет представлена возможность временно устроиться на работы в Европе, чтобы они не были оторваны от мысли, что скоро можно будет возвратиться домой и что они будут иметь возможность отправиться в дорогу в любое время. И мне кажется, что хорошо будет, если Вы предоставите казакам возможность устроиться на работы во Францию. Жизнь в России не улучшается, это всем нам известно, и не улучшится она до тех пор, пока большевики не будут свергнуты волей народа или пока они не сдадут своих позиций, а время это не за горами, и вот потому-то всем хочется верить, что скоро все изменится к лучшему и у всех будет возможность возвратиться домой».
482
Париж