Иной смысл
Шрифт:
— Не меньше года только по этим пунктам, — тяжело вздохнул Гонорин, когда суд удалился на перерыв. — Но ничего, мы еще поборемся.
— Поборемся… — эхом отозвался Стас. Поборемся, как же. — Алик, у меня к тебе просьба одна… несложная, но пообещай, что ты ее выполнишь.
— Иди к черту, — мгновенно среагировал друг. — Даже не думай, я буду твоим адвокатом до конца.
— А если тебя покалечат или даже убьют? Как мне с этим жить?
— Извини, но на данный момент у меня больше возможностей потакать своему эгоизму, чем тебе — своему. — Алик
Возразить было нечего. То есть было чего, но вот смысла возражать — не было. Алик принял решение.
— Встать, суд идет!
«Как же мне это уже надоело…»
Прокурор взялся за педофилию. Поставил под сомнение достоверность результатов экспертизы — «обвиняемый изучает психологию, что могло помочь ему обойти тесты, также обвиняемый занимается боевыми искусствами, что могло позволить ему контролировать свое тело в достаточной степени, чтобы обмануть полиграф». В красках зачитал показания свидетельницы Анны Сухаревой, чье сердце «обливалось кровью при виде детишек, психику и судьбы которых искалечил этот зверь в человеческом облике». Оказалось, что Сухарева так переживала за бедных детишек, что даже попала в больницу с сердечным приступом и потому не может присутствовать на заседании. Однако в материалах дела есть подробный протокол ее допроса, с которым защита, конечно же, может ознакомиться.
Чем дальше, тем больше мрачнел Стас. И тем спокойнее становился Алик. Карикатур он в этот раз не рисовал.
— Благодарю вас, ваша честь, я закончил, — поклонился прокурор.
— Может, потребуешь переноса заседания до выздоровления свидетельницы? — шепотом поинтересовался Ветровский.
— Не, это лишнее. Мы сейчас будем бить их вшивых тузов козырями, — так же шепотом отозвался Алик и громко сказал: — Защита вызывает свидетеля Веронику Никольскую.
На свидетельское место вышла тоненькая, изможденная женщина в истрепанной, ветхой, хоть и чистой одежде, принесла присягу.
— Ваше имя и место работы.
— Вероника Ивановна Никольская, сотрудник клининговой компании «Кристалл».
— У вас есть дети?
— Да, сын Андрей, ему девять лет.
— Где он проживал в течение последних двух лет? Если таковых мест было несколько, то перечислите их все.
— Первые полгода от этого срока — со мной. Потом, когда финансовая ситуация стала совсем невыносимой и мы лишились жилья, мне пришлось временно отдать его в детский дом номер три. На прошлой неделе я забрала его оттуда.
— Скажите, почему вы отдали ребенка в детский дом? Неужели там ему могло быть лучше, чем с матерью?
Глаза женщины наполнились слезами.
— Там он, по крайней мере, имел крышу над головой и горячую еду три раза в день.
— В детском доме? — Алик весьма правдоподобно изобразил удивление.
— В этом — да. После того как шефство над этим детдомом взяла студенческая благотворительная организация
— Почему же вы забрали ребенка? Ваше положение настолько улучшилось, что вы можете обеспечить ему «крышу над головой и горячую еду три раза в день»?
— Мое положение и правда улучшилось, но не настолько. Ребенка я забрала, потому что завуч отстранила «Серебряный Ветер».
— А почему это случилось?
— Потому что ее руководитель обвиняется в преступлениях…
— Вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?
— Да, я слышала эту ложь, — кивнула женщина.
— Протестую! — вскочил прокурор. — Оскорбление…
— Протест принят.
— Обвинение требует отстранения свидетеля.
— Протестую, это незаконно, — тут же возразил Алик. — Отстранение свидетеля после одного протеста со стороны обвинения возможно только…
Минут пять Стас наблюдал за пререканиями Гонорина с прокурором и судьей и думал, что Алику надо бы перевестись на юридический. Или хотя бы получить второе образование. Если он за пару недель так сумел подготовиться…
Пререкание Алик выиграл.
— Продолжим. Впредь прошу вас выражаться корректнее.
— Да, конечно. Простите.
— Повторю вопрос: вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?
— Да, известно.
— Вы говорили с сыном об этом?
— Да. Он утверждает, что ничего подобного не было. Он очень хорошо отзывается о Стасе, говорит, что его все любили и он никогда никого не обижал. Я ходила с сыном к психологу и к детскому врачу — оба подтвердили, что ребенка никто не насиловал и не растлевал. Вот их заключения.
— Протестую, — прокурор скрипнул зубами. — Свидетельница…
— Свидетельница — мать. Согласно закону мать ребенка, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, имеет право замещать его в суде. Мы не имеем возможности пригласить детей, якобы подвергшихся насилию, в силу их возраста, но мать имеет право свидетельствовать за своего ребенка, — равнодушно оттарабанил Алик.
Стас мысленно аплодировал.
— Защита вызывает свидетеля Илону Самойлову.
Вышла та самая седовласая дама, что оба заседания сидела рядом с Женькой.
— Вы являетесь членом Независимой палаты психологии и психиатрии, а также членом Государственной ассоциации врачей, так?
— Да, я доктор психологических наук.
— Защита попросила вас провести независимое обследование детей — воспитанников детского дома номер три, в отношении которых, по заявлению обвинения, было совершено сексуальное насилие. Вы провели эту экспертизу?
— Да.
— Сообщите суду ее результаты.
Свидетельница разразилась длинной тирадой, из которой Стас понял от силы две трети, даром что учился на психфаке. Судя по лицам судьи и прокурора, они поняли от силы одну шестую. В том числе — заключение.