Иной жизни для себя не представляю! Книга вторая
Шрифт:
может и вооруженный!»
«Понял!» - отрапортовал Виталий, и побежал выполнять распоряжение.
А я Леню попросил сделать для меня исключение, в смысле послабления
режима временного ограничения передвижений:
«Правильно решил», - это я начальнику, - «но я должен до Камаза
сейчас один пробежаться, пока лишних следов на проселке нет. И пока мы их
собственным Газоном окончательно не уничтожим, когда ты с Палычем на
нем туда же поедете».
«Так
«Не все. Кое-где на проселке есть вторые объезды слишком разбитых
участков, в том и посмотрю, где мы еще не проезжали».
34
Леонид посмотрел на меня, покачал головой, и согласился:
«Что с тобой сделаешь. Все равно побежишь, ты же на всяких следах
зацикленный. Только револьвер свой захвати, партизан наш – вооруженный».
«Если что – на поражение бей гада!» - Палыч посоветовал с кровати, и
Леня по очереди показал и ему, и мне кулак, что бы этого я не вздумал делать.
Часть девятая.
От лагеря я спустился к роднику, от него еще ниже в долину, и по
кустикам-кустикам, что бы меня никто не засек, с пол километра пробежал
согнувшись. После чего из долины выбрался на проселок, уже вне зоны
видимости из отряда, и начал искать, что на нем осталось после нашего
Газона, с Леней за рулем.
Как и следовало ожидать, все следы мы уничтожили. И я, дурак, это
позволил! Не возмутился, не объяснил начальнику, что они могут
понадобиться, хотя бы ментам! Оставалась слабая надежда на объезды,
которые Камазы проторили в нескольких местах рядом со слишком разбитым
проселком. Их я тщательно просмотрел, отпечаток большого сапога нашел,
причем один, потому что кто-то объезд всего лишь перескочил, а не пробежал
по нему. Отпечаток был плохонький, для сравнения с другими не годный, но
когда я его замерил, и сравнил с длиной сапога в палатке под раскладушкой
партизана, убедился твердо: сапоги разные. Тогда кто отпечаток оставил, если
не партизан? Не поленился, приволок два больших камня, положил рядом с
отпечатком. Что бы машина это место объехала.
Отсюда были видны кусты, за которыми мы нашли Палыча,
пребывавшего в отключке. К ним я подошел, еще раз все вокруг тщательно
осмотрел. Ничего нового. Только примятая и поломанная трава, на ней
знакомые остатки аптечки и бутылка, из которой Палыча чем-то поили.
Недавно я ее уже поднимал и смотрел – тогда внутри была влажная, а на дне
водички немного оставалось. Сейчас бутылка была не только сухой, а и
хорошо
тонкого налета, какой остается в старых бутылках, если их вымыть с содой,
не совсем тщательно сполоснуть и положить сушиться на бок. Неужели этот
осадок и есть дурь, которой Палыча траванули? Нашел в кармане кусок
бумаги, скрутил в пробку, бутылку заткнул и только сейчас дошло, что на ней
могли остаться отпечатки пальцев злодея! А я ее уже лапал, оставил
отпечатки свои! Засунул бутылки в коробку аптечки, взял с собой. И от
кустов вернулся к проселку, к тому месту, где Палыч лежал в спальнике, когда
партизан чем-то огрел его по голове.
Здесь трава была смята и поломана еще сильнее. Видно, что Палыч
поужинал – валялись куски смятой газеты, пустая консервная банка. Но меня
интересовал предмет, которым Палыч получил по голове, причем получил
так, что голова оказалась целой, если не считать небольшой шишки, а
сознание из нее вылетело. Здесь же подходящего предмета не валялось, даже
приличного камня. Пришлось мне побегать пошире, и от этого места, на
35
расстоянии хорошего броска, нашел старую, утильную рукоятку кайла,
обязательного рабочего инструмента любого канавщика. И конец рукоятки
был обмотан в несколько слоев пестро раскрашенной рубашкой-безрукавкой,
которую все в отряде видели по вечерам на влюбленном канавщике! Когда
партизаном тот еще не был!
Да и сейчас парень, если конечно это Гриша, похоже, не совсем
свихнулся: убивать Палыча не планировал, раз орудие обмотал тряпкой,
наверное и в меня из Макарова стрелять не начнет, ежели вдруг встретимся.
Но зачем, зачем Камаз сжег? Неужели из-за денег, которые Палыч с
напарником выручили за товар? В такое не верилось, партизан был любовью
прибабаханый, а не жаждой наживы, причем путем преступным. И, кстати, в
чем же он остался, ежели рубашку свою на «орудии оглушения» оставил?
Позагорать решил, что ли?
Глянул в сторону Камаза – там поднимался слабенький дымок, как от
небольшого костерка. Значит, благополучно сгорел, в остатках можно
поковыряться. И там же дождаться машину с Леней и Палычем – по времени
они скоро должны подъехать.
От Камаза остались одни железки. И стоял он на железных дисках
колес, а от остатков резиновых покрышек тянулись слабенькие дымки.
Стараясь не прикасаться к черным от копоти железякам, заглянул в кабину –