Иноземец
Шрифт:
Потом он вспомнил, что бывают зарядные устройства на солнечных батареях. Интересно, найдется ли в ближайшем городке такая штука, совместимая с его компьютером, и сможет ли он оплатить ее со своего счета через местный банк — Банитчи, конечно, смог бы.
А пока что придется обойтись бумагой и пером. Он встал, обшарил письменный стол в кабинете и нашел бумагу. Но не перо. Поискал то, которым записывался в книгу гостей. Нет. Исчезло.
С ума сойти. Он позвонил слугам, заявил Джинане, что ему нужно перо немедленно — и получил наконец какое-то, реквизированное в помещениях прислуги.
«…если, — добавил он угрюмо, — эти слова когда-нибудь увидит человеческий глаз. У меня под матрасом лежит пистолет. Но в кого мне стрелять? В Алгини, который не может повесить на стену свою доску с расписанием? В Сенеди, который наверняка представления не имел, что такой чай смертелен для земного человека?
Табини-айчжи отправил меня сюда ради моей безопасности. Пока что я едва не умер от руки мальгурийского повара — у него получилось куда лучше, чем у шечиданского убийцы…»
О некоторых вещах он не стал писать, опасаясь, что его комнаты не защищены от обыска, пусть даже совершаемого его собственными слугами и агентами службы безопасности — что, по-видимому, одно и то же, — но он напомнил себе о вдовствующей айчжи, и дважды напомнил себе о загадочных словах, которые как бы между прочим обронил Табини: «Бабушка сейчас в резиденции» — что у него было при этом на уме, интересно знать?
Совершенно невероятно, конечно, что Табини предвидел это приглашение на роковую чашку чая: даже для вдовствующей айчжи это было до невозможности удачной случайностью — даже если дойти до крайней подозрительности к любому событию, которое может случиться с тобой в присутствии персоны с дважды отвергнутыми устремлениями.
Единственный очевидный вывод, разумеется, — что Илисиди не любит землян.
Но что, если — отравленный, сжигаемый горячкой мозг может порождать очень странные мысли — что, если Табини, посылая его сюда, вовсе не преследовал цель отправить сюда его, а просто хотел внедрить в Мальгури Банитчи и Чжейго, провести их через охрану Илисиди?
Покушение на Илисиди?
От этих мыслей у него разболелась голова.
За ужином у него все еще не было аппетита. Он совершенно не был настроен на трапезу по всей форме и заказал просто бульон и вафли — на вкус все это показалось ему куда лучше, чем вчера, и он решил, что чувствует себя в состоянии осилить и вторую порцию — все равно в этом изгнании без телевизора, общества и телефона больше нечего делать.
Приемы пищи стали вехами времени, которое он до сих пор, не имея даже часов, измерял количеством шагов по апартаментам, числом перевернутых страниц, медленным перемещением облаков по небу или лодок по морщинистому от ветра озеру.
Он принудил себя выпить обыкновенного чаю и засиделся подольше над сладким молочным пудингом, в котором имелось только одно внушающее сомнения вещество — комковатое, чрезвычайно горькое на вкус, — но, при известной ловкости, эти кусочки можно было выковырять.
Еда стала
Курьезная идея. Он решил при случае расспросить об этом эпизоде кого-нибудь и выяснить детали — несомненно, способные вызвать самое жгучее любопытство.
Брен выковырял из пудинга последний горький кусочек и проглотил последнюю ложку. Тут же появился Джинана — убрать со стола, по-видимому.
— Я бы выпил еще чашку чая, — сказал Брен. Он чувствовал себя намного лучше.
Но Джинана с большими церемониями положил на стол рядом с его тарелкой крохотный серебряный футляр для свитков.
— А это что? — спросил Брен.
— Не знаю, нанд' пайдхи. Это доставил нади Сенеди.
— Вы распечатаете?
— Но ведь это же личная печать вдовы… — запротестовал Джинана.
— Нади! Вы распечатаете или нет?
Джинана нахмурился и взял футлярчик в руки — сломал печать и расправил бумагу.
Теперь, когда Джинана показал, что это, как и следовало ожидать, действительно всего лишь свиток, Брен взял послание в руки. Но подумал при этом о почтовой конторе в Бу-чжавиде и о словах Чжейго насчет иголок в письме.
Это был почти что жест доброй воли. Приглашение. От вдовствующей айчжи. На ранний завтрак.
Гостеприимство айчжи любого уровня — не та штука, от которой легко отказаться. Ты вынужден разделять кров с этой женщиной. Она тебя чуть не убила. Отказать — значит выразить предположение, что это была не случайность. А вот это уж точно выражение враждебности.
— Скажите Банитчи, что мне необходимо переговорить с ним.
— Я попытаюсь, нади.
— Что значит — попытаюсь? Где он, нади?
— Я полагаю, он вместе с нади Чжейго уехал куда-то.
— Куда-то…
Волей-неволей он неплохо познакомился с окрестностями, во всяком случае, с историческими местами в пределах дня езды от Мальгури. Некуда тут было уехать, разве что в аэропорт и расположенный рядом с ним городок.
— Тогда мне надо поговорить с Тано.
— Я не знаю, где он, нанд' пайдхи. Я бы предположил, что он уехал вместе с вашим персоналом охраны.
— Тогда пусть будет Алгини.
— Я поищу его, нанд' пайдхи.
— Они не должны оставлять меня здесь одного.
— Мне тоже так казалось. Но, уверяю вас, мы с Майги полностью к вашим услугам.
— В таком случае, что вы мне посоветуете?
Он передал Джинане свиток, футляр и все прочее. Джинана прочитал приглашение и нахмурился.
— Это необычно, — сказал наконец Джинана. — Вдовствующая айчжи мало кого принимает.
«Прелестно, — подумал Брен. — Итак, она сделала необычный жест. Ставки растут».
— Так что мне ответить, нади? Это безопасно?