Инсайт
Шрифт:
– Ну, допустим, на руки я надену перчатки, – угрюмо произнёс он и потеребил бинты на лице, – но с рожей-то что делать?!
Ева не знала, что сказать. Кажется, Раснария придавал куда больше значения внешности, чем его братья. Сомбер говорил, что ему это безразлично, его больше интересовало, скоро ли заживут руки, чтобы вновь взяться за лютню. Шут же совсем не обращал внимания на бинты и на то, что они скрывали, словно увечий для него не существовало. Он уже потерял 2 пальца раньше, шрамом больше или меньше – это уже было не столь важно для него.
– Я могу сделать для тебя маску, – предложила
– Ты можешь сделать это для меня?
– Да!
– Я буду очень рад…
Спустя пару дней Мориус осмотрел раны Цербера и, найдя их состояние удовлетворительным, торжественно снял бинты.
– Мог бы ты оставить меня одного? – Спросил Раснар, мрачно рассматривая покрытые багровыми шрамами, руки.
– Конечно.
Мориус вышел, оставив братьев одних.
Раснар встал и подошёл к зеркалу. Он двигался почти на ощупь, не рискуя открыть глаза. Наконец, набравшись мужества, он поглядел на свое отражение.
Красные узловатые рубцы покрывали половину лба, скулу, и, чуть спускаясь к щеке, немного захватывали переносицу. У Цербера больше не было правой брови: волосяные луковицы сильно повредились и выпали, а их место покрылось тонкой красноватой кожей. То же самое можно было сказать о ресницах. Глазу повезло больше: каким-то чудом он, обрамлённый в обожжённое веко, остался цел.
– Будь ты проклят, Шут! – сквозь зубы процедил Раснар, глядя на своё новое лицо. – Смотри, в кого ты нас превратил!
– Всего лишь треть. – Спокойно ответил Шут. – Даже половина лица не пострадала.
– Ты не должен был решать за всех, что делать с нашим телом!
– А разве ты – весь из себя рыцарь, не поступил бы так же? – удивился Шут.
Раснар в ответ фыркнул.
– Строишь из себя героя? – огрызнулся он. – Ты обычный вор и жулик, который просто влюбился! Предоставь ты мне управление телом в тот день, я бы нашёл способ дочитать молитву, не изуродовав при этом наше лицо.
– Ну, во-первых, я давно не вор. – Возразил Шут. – Во-вторых, я не нуждаюсь в твоих рекомендациях. В конце концов, это всего лишь шрамы. Главное, что мы спасли человеку жизнь! Только посмотри, о чём печёшься ты! О внешности? Боюсь, Раснар, это всё, что нужно знать о твоём хвалёном благородстве. Доверь я управление телом тебе, сомневаюсь, что обряд бы удался. Я бы ничуть не удивился, если бы ты выбросил книгу сразу, как только она загорелась, в панике обдувая собственные пальцы!
Если бы Раснария мог ударить брата, то сделал бы это непременно. Вымещая эмоции, он обрушил гнев на собственное отражение, ударив в него кулаком. Зеркало глухо звякнуло и покрылось множеством трещин.
Ева приготовила материалы для изготовления маски. Для начала нужно было сделать слепок. Ради этого предстояло дождаться Сомбера, потому как ни Раснар, ни Шут не желали явить пред ней своё новое лицо. Какое-то время они общались через закрытую дверь. Устав от уговоров, Ева уселась на полу, ожидая, что когда-нибудь Церберу потребуется выйти хотя
– Килан, – обратилась она к среднему брату, – я ни за что не поверю, что ты стесняешься. Открой дверь уже и я сделаю для вас удобную маску.
Шут не стеснялся. Он полагал, что увидев рубцы, Ева может начать винить себя в случившемся. Этого он боялся больше всего.
– Разве ты не хочешь, чтобы эти шрамы не бросались в глаза? – продолжала Ева, прислонившись к двери.
– Хочу. – Ответил Шут с другой стороны. – Но я не хочу, чтобы их увидела ты. Это… не для слабонервных.
– Ну, Мориус же видел… и ничего!
– Я полагаю, что в своей жизни он видел нечто и похуже, – усмехнулся Шут.
– Я не испугаюсь, обещаю! – Не унималась Ева. – Да я даже не замечу! – Чуть помедлив, она наклонилась к замочной скважине и тихо добавила, – для меня ты всегда будешь красивым, Килан.
Её слова звучали так искренне, что сердце Шута дрогнуло. После того, как он чуть не потерял её, он всё меньше мог сопротивляться чувствам. Мягко щёлкнул замок. От неожиданности Ева замешкалась. Спустя несколько секунд она нажала на ручку и дверь открылась. Шут стоял прямо за ней, правую часть его лица прикрывали волосы. Ева протянула руку, чтобы отодвинуть их, но Килан перехватил её запястье.
– Здесь темно, – сказал он, – пойдём к свету.
Он взял её ладонь в свою, и повёл девушку к окну. На руках Шута были чёрные кожаные перчатки. Отныне они служили для него новой кожей.
Мужчина уселся на стул возле окна, Ева села напротив. Она протянула руку вперед и осторожным движением отодвинула волосы с лица Килана, убрав их за ухо. От её прикосновений по шее и спине Шута пробежали мурашки. Он задержал дыхание и еле заметно шевельнул плечом, чтобы унять приятное покалывание, отдающееся теперь в конечностях.
Неровные тёмные рубцы трудно было не заметить, но Ева, как и обещала, не подала виду. Килан не шутил и не щурился, как это бывало раньше. Его серые глаза глядели как-то иначе, и Ева впервые не отвела взгляд. Впервые ей не было стыдно за свои чувства. Что-то изменилось в ней тем утром, когда она умерла, и расставило всё на свои места. Нет времени бояться. Нет времени сомневаться. Жизнь слишком быстротечна и хрупка, чтобы позволить себе трусить: бояться быть собой, бояться быть непонятым, остерегаться любить. Даже если Килан никогда не узнает о её чувствах, даже если они никогда не будут взаимны, Ева не должна их стыдиться.
Теперь на его взгляд она ответила своим: долгим и серьёзным.
– Стром говорит, ты поедешь с нами в этот раз, – произнёс Шут, пока Ева распределяла гипсовую смесь на его лице, – это правда?
– Постарайся помолчать, – улыбнулась Ева, – иначе слепок получится неровным.
– Я хотел бы, чтобы ты поехала, – признался Килан.
– Я поеду, – кивнула Ева, обрадованная словами Шута, – если в следующие пятнадцать минут ты прикусишь язычок.
Шут едва сдержался, чтобы не улыбнуться, и закрыл глаза. Ева продолжала поправлять гипс на его лице, слегка касаясь кожи пальцами. Хотя бы ради этих лёгких прикосновений да её тихого сосредоточенного дыхания прямо над ухом, и стоило открыть дверь. Ему была приятна её забота.