Инспектор Антонов рассказывает
Шрифт:
— Ну… разговоры как разговоры… разве упомнишь, что было два месяца назад…
— Личев!..
— Ну… Интимный вопрос был… поэтому мне не очень удобно…
— Удобно-неудобно, но я должен все знать. Все, слышите?
— Ну, все крутилось вокруг этой его… Магды. Попался человек, думал даже жениться, уж так она его обхаживала: дескать, порвала с той компанией, примерно вела себя и прочее. Асенов ей и вещи, и деньги давал, только живи порядочно, а она его обманывала нахальнейшим образом и продолжала якшаться со своей шайкой.
— Откуда
— А потому и знаю, что Асенов просил меня следить за ней. Не было у него здесь других знакомых, вот он и доверился мне и поручил все выведывать, потому что был не дурак и хотел знать обо всем досконально, прежде чем решиться на что-то серьезное.
— Когда он возложил на вас эту задачу?
— Еще при первом своем отъезде.
— А за обедом в ресторане вы давали ему отчет, да?
— Ну, какой там отчет! Рассказал ему то да се, словом, все, что узнал.
— И что вы получили за услуги?
Старичок с достоинством задирает свою лысую голову:
— За кого вы меня принимаете? Я же не частный детектив. Оказал человеку услугу, посидели, выпили — и все.
— И поэтому, значит, брак расстроился?
— Какой же сумасшедший женится на шлюхе? Моя жена, бывшая то есть, тоже не богородица, но хотя бы соблюдала какие-то приличия. А эта… Я должен был вмешаться, чтобы спасти человека…
— Спасти-то спасли, да от меньшего зла, — говорю я, поднимаясь.
Личев снова застывает в недоумении.
— Я хочу сказать, что если бы брак состоялся, то убийства, может быть, и не произошло бы, — объясняю я.
И иду к выходу.
Приезжаю на работу к обеду и встречаю у дверей Дору Деневу. Оказывается, женщина ждет меня уже два часа, я, правда, в этом не виноват, потому что не вызывал ее.
— Я рад, что вы пришли по собственной инициативе, — говорю ей ободряюще, пока мы входим в кабинет.
Дора садится на стул, все еще запыхавшаяся от подъема по лестнице и отвечает сухо-, не глядя на меня:
— Инициатива, в сущности, ваша.
— То есть как?
— Тот ваш намек, что вы придете снова, имел только одну цель — вынудить меня опередить вас и явиться самой.
— Слушайте, Денева, — говорю я. — Если бы я решил вас вызвать, то не было бы необходимости в намеках. Существуют повестки, вот такие белые отпечатанные листочки. Я заполняю такой листочек и передаю человеку, вся работа которого только в том и состоит, чтобы разносить эти листочки по соответствующим адресам. А потом я жду, что вы явитесь в определенный час. Ясно вам это?
Голос мой почти добрый, и я сознательно не напоминаю о том, что сама она в прошлом получала такие листочки в количестве достаточном, чтобы хорошо усвоить этот процесс. Дружеский мой тон, однако, не вызывает понимания.
— Бросьте, — машет она рукой. — Ваши угрозы слишком прозрачны.
— Почему такое недоверие?
— Вам ли говорить о недоверии? Вы и все вам
— Профессиональный инструмент, — признаюсь. — Но это инструмент, который я держу в одной руке. А в другой у меня доверие. От вас зависит, за какую руку взяться.
— Слова, — отвечает равнодушно Дора. — Вас лично я не знаю, но знаю немало таких, как вы. Все вы отравлены мнительностью. И поскольку сами отравлены, отравляете жизнь другим.
— Вы имеете в виду, как я понимаю, прежде всего вашу собственную?
— Да, и мою собственную.
— Кто же травил вас, например, последние полтора года?
— Зато полтора года тому назад…
Она не доканчивает, но интонация ее голоса достаточно красноречива.
— Полтора года тому назад вы сами отравляли жизнь таким, как я, а не они вам, — замечаю я.
— Так это же ваш хлеб! И незачем на это жаловаться!
Я выхожу из-за стола и делаю несколько шагов, чтобы подавить раздражение, которое нарастает где-то внутри меня. Потом облокачиваюсь на стол и говорю спокойно:
— Вы, вероятно, воображаете себе, что у таких, как я, не хватает ума, чтобы заниматься каким-нибудь другим делом, например сложением и вычитанием чисел или заполнением расчетных документов. Или вы думаете, что моя профессия приносит райское блаженство? Ну ладно, скажу лишь, что никто из нас не жаждал этой работы и что она становится для нас тем противнее, чем противнее наши пациенты.
— Вы имеете в виду меня?
— Вы угадали. И чтобы покончить с вашим вопросом, добавлю следующее: вы, очевидно, пришли, чтобы предотвратить аварию. Я действительно осведомлен кое о чем из вашего прошлого, но, если бы вы были догадливее, вы еще вчера могли бы понять, что у меня нет намерения делиться этими сведениями с кем бы то ни было. Во-первых, эти сведения — чисто служебного характера. Во-вторых, ваше поведение начиная с известного времени позволяет считать, что прошлое — это действительно прошлое. Вопреки вашему убеждению, мы не ставим своей целью вмешиваться в жизнь людей и делаем это только тогда, когда кто-нибудь из них запутывается до такой степени, что вмешательство наше просто необходимо. Профилактика, конечно, работа мало приятная, но заразная болезнь еще более неприятна.
Я умолкаю и закуриваю, ожидая, что женщина уйдет.
— Можно и мне закурить? — спрашивает она.
— Почему же нельзя? — говорю и подаю ей «Солнце».
Дора закуривает, поглядывает на меня украдкой и произносит равнодушно:
— Извините. Иногда меня заносит… — Поскольку я не вижу необходимости отвечать, она продолжает: — Я подумала, что вы можете рассказать обо мне Марину, и вся извелась от этой мысли, потому что Марин — единственный барьер, отделяющий меня от моего прошлого, и если я еще живу, то только ради него, и после всей той грязи мне иногда кажется, что я живу новой жизнью, и тут…