Инспектор и бабочка

Платова Виктория Евгеньевна

Инспектор не может пошевелиться, что-то похожее он испытал, когда разглядывал татуировку под коленом у Альваро.

– Ну, ладно, – сдается, наконец, Икер. – Раз мы такие замечательные напарники, сыграем в вопросы и ответы. Я расскажу тебе все, что знаю, а потом ты расскажешь все, что знаешь.

– Здорово! – ангел радостно хлопает в ладоши.

Этот жест немного успокаивает Субисаррету: несмотря на смерчи и водовороты в татуированных глазах, Лали все же остается восьмилетним ребенком со всем полагающимся

детям нехитрым набором эмоций.

– У меня был друг.

Странно, что он начал не с красной пижамы, а с Борлито, неужели он хочет рассказать какой-то девчонке о том, о чем до сих пор не рассказывал никому? О том, что случилось задолго до убийства и не имеет к нему никакого отношения.

– У меня был друг, – для наглядности Икер вынимает из ящика эбонитовую фигурку воина со щитом и ставит ее перед собой.

– Такой, как я?

– Его я знал намного дольше, чем тебя, детка. И он был лучшим другом. Для того чтобы стать лучшим, всегда требуется некоторое количество времени…

– Сколько?

– Не знаю. Но тебе, наверное, не слишком интересно слушать про моего друга?

– Очень интересно. Как его звали?

– Альваро. Альваро Репольес. Однажды он пропал.

– Как это – «пропал»?

– А вот так, – Икер прячет фигурку за спину. – Уехал в другой город и не вернулся. Обещал вернуться, но так и не сдержал обещание.

– Ты искал его?

– Конечно. Ездил в тот город. Был в гостинице, где он останавливался. Нашел там его саквояж, а его самого не нашел. Он ушел из гостиницы, оставив вещи, и больше его никто не видел.

– «Никто» – это кто? – неожиданно и совсем по-детски спрашивает полицейский инспектор вселенной.

– Ну… Никто из тех, с кем я разговаривал.

– Но ты же разговаривал не со всеми людьми на свете, правильно?

– Верно. Расспросить всех людей на свете невозможно.

– Ты просто разговаривал не с теми людьми.

Лали, вдохновленная примером Икера, тоже достает из коробки фигурку – большеголового одутловатого божка, который неожиданно пробуждает в инспекторе воспоминания о Питере, брате утопленника Андреса из Брюгге. После этого наступает черед еще одной фигурки – воина, но не со щитом, а с копьем.

– С этими, – палец Лали упирается в толстяка-Питера, потом смещается в сторону щита. – А нужно было вот с этими.

– Очень ценный совет, детка. Если бы инспекторы полиции разговаривали только с нужными людьми, преступления раскрывались бы за пять минут. К сожалению, так бывает не всегда, и выбирать особо не приходится. Всегда действуешь по обстоятельствам и стараешься выжать из них максимум.

– В этом и состоит работа инспектора?

– И в этом тоже.

– А как назывался город, куда уехал твой друг?

– Брюгге. Он назывался Брюгге.

– Здорово! Я была в Брюгге.

– Правда? – удалось ли Икеру сыграть изумление?

То, что Лали была в Брюгге, – никакая не новость. О jazz-визите в город, поглотивший Альваро, говорил ему Исмаэль, и – чуть позже – Дарлинг. Исмаэль выступал там в одном из клубов, а группа поддержки состояла не только из Дарлинг, но еще из Лали и кошек. Кошачьих отзывов инспектор вряд ли дождется, но что скажет девочка?

– Правда.

– Удивительное совпадение. И… что же ты делала в Брюгге?

– Много чего. Поднималась на главную башню, а еще каталась на лодке по каналам, там много-много каналов…

– Я знаю. А что делали Мо и Исмаэль? Ты ведь была там с ними?

Упоминание о родственниках вызывает у ангела странную реакцию: она как будто недовольна, но и это легко объяснить. Присутствие брата и опекунши переводят поездку из разряда приключения в разряд унылого туристического вояжа.

– И с кошками тоже, – осторожно отвечает Лали. – Кошкам не очень понравился город, они там мерзли…

– Разве вы были в Брюгге зимой?

– Ты очень невнимательный. Зимой нельзя кататься по каналам, зимой холодно, и они иногда замерзают.

– Ну да, ну да.

– Это была совсем не зима, но кошкам все равно там не нравилось. Им не нравится сырость. Но тебя ведь интересует Мо?

– И Исмаэль.

– Тебя интересует Мо, – упрямо повторяет ангел. И, даже не глядя в коробку, а просто запустив в нее руку, вынимает очередной бенинский ширпотреб: женскую голову. Слепые глаза, длинные, прижатые к бронзовому черепу уши, округлый рот (больше всего он напоминает Субисаррете стилизованного жука-скарабея), неужели это и есть Мо?

– Я расскажу тебе про Мо, хочешь?

– Про Мо в Брюгге?

– Про Мо вообще. Но и про Мо в Брюгге, это было очень смешно. Там в нее влюбился один человек. Ничего удивительного, все только то и делают, что влюбляются в Мо, даже если это ей не нужно.

– А ей это не нужно? – глупо спрашивает Икер.

– Мо вполне достаточно нас, – Лали по-хозяйски кладет руку на бронзовую голову, заслоняя ее от инспектора. – Меня, Исмаэля и кошек.

– Это не одно и то же, детка.

– Скажи еще, что я – эгоистка. Мо иногда так и говорит.

– Она права. Когда ты вырастешь…

Лали засовывает пальцы под обод шляпы, прикрывая ими уши, она не желает слушать разумные доводы Субисарреты.

– Я вырасту тогда, когда сама захочу. А если не захочу – не вырасту. Знаешь, сколько лет Мафальде?

Прикрыв глаза, Икер добросовестно пытается вспомнить картинки из комикса. Мафальда – совсем маленькая, хотя и рассудительная девочка, на вид ей не больше шести-семи, даже до ангела она пока не дотягивает.

– Очень много, – торжественно сообщает Лали, не дождавшись ответа. – Этим книжкам сто лет.