Инструмент
Шрифт:
— А почему? Сколько раз я сам поставлял им материал.
— Тем более не надо верить, — сказал Эллис.
— Да, резонно. Теперь, Эллис, следующий вопрос. Зная методы Бэрри, можно заключить, что Зена его кормушка. Поэтому он и ведет себя сейчас так прилично?
— Лишь бы прилично себя вел, а почему, это меня не интересует.
— Но он действительно ведет себя прилично? Хоть это мне скажите.
— Пока что да, — сказал Эллис.
— Так, хорошо. Теперь еще один вопрос, и вы должны ответить на него по-честному.
— По-честному?
— Да, — сказал
— Ах, сукин вы сын! — сказал Эллис.
— Газеты все разнюхают. Так что признавайтесь мне начистоту.
— На имя Зены заказан двойной номер — гостиная и спальня. У Лукаса одинарный на том же этаже.
— А Бэрри?
— Бэрри в это время будет в Калифорнии.
— Все ясно.
— Что ясно? Может, у него там дела?
— Конечно, но кто этому поверит? — сказал Сид.
— Никто, — сказал Эллис.
— Ну что ж, кое-какие сведения я у вас выудил.
— Да, но, прежде чем передавать их Килгаллен или кому-нибудь еще, вспомните, что Бэрри способен всех нас обвести вокруг пальца.
— Вполне, — сказал Сид. — Где он сейчас живет?
— Честное слово, не знаю.
— Но не там, не в их квартире?
— Нет, кто живет в той квартире, вам хорошо известно.
— Номер в «Алгонкуине» все еще за Лукасом?
— Да.
— Знаете, Эллис, этот молодчик никогда не женится на Зене.
— Может, и не женится, а вы посмотрите, кто на ней женился.
— Н-да, — сказал Сид.
— А сколько их было, которые не женились, — сказал Эллис. — Так что не будем гадать, кто на ком женится. У нас есть пьеса, у нас есть актеры, и у нас есть театр, где мы начнем играть. Заказов на билеты тьма. Из Шибойгена, штат Висконсин, и то пишут. Вот уж не думал, что в этом Шибойгене слыхали о Зене, но кто-то, видимо, слыхал.
— Надо дать об этом в газету, — сказал Сид Марголл. — Поразительный отклик на наш анонс. Заказы поступают со всех концов страны. Может, я еще велю своему мальчишке написать статейку, а вы ее подпишете. Автор — Эллис Уолтон. Там будет сказано, что наша театральная публика стала очень разборчива, что за сорок восемь часов после первого сообщения в кассу поступило больше двадцати восьми тысяч долларов, хотя Зена Голлом никогда не снималась в кино. Из этой затравки можно такое сделать! Сочиним письма, будто от загородных жителей, как они изголодались по хорошему театру et cetera. Мол, если театр не идет к публике, публика сама идет в театр. Можно будет написать в этой статье, что, узнав о таком широком отклике, вы собираетесь после премьеры в Нью-Йорке послать в поездку по стране еще две труппы.
— Ну и заносит же вас!
— А со мной всегда так. Дайте мне зародыш какой-нибудь идеи, и я из нее все выдою, до последней капли. Иначе не могу. Была у меня идея, чтобы Лукас вел себя Гретой Гарбо, и это против меня же и обернулось. Я учил его не давать интервью, еще когда к нему никто и не думал приставать. Теперь все пристают, а он даже со мной не желает говорить. И Зена тоже. Что же мне делать? Только отвоевывать место на газетной полосе, чтобы мой писака
— Зачем?
— Все то же, Грета Гарбо. В газетах его фотографий нет, а кто его узнает, если он будет без темных очков?
— Он на это не пойдет, — сказал Эллис.
— Пойдет, если вы вразумите его. Только не вздумайте передать ему мои слова! Боже избави! И не говорите, что темные очки надо носить, чтобы привлекать к себе внимание. Пусть, мол, ходит в них, тогда никому не удастся сделать с него хорошую фотографию. В темных очках он сможет бывать везде, где хочет, и привязываться к нему не будут. Как его еще подать, этого сукина сына? Личность, знаете ли, далеко не яркая. Более нудного субъекта я, кажется, в жизни своей не видел. Прямо профессор экономики в каком-нибудь коровьем институте и одевается под стать. Увидишь такого, и не поглядишь второй раз. Разве только он выскочит из дамской уборной. Тогда его можно подвести под арест. Я все ломаю себе голову, как бы это ему держаться подальше от прессы и пресса чтобы сама на него лезла. Есть у меня знакомая дамочка, работает в одной из бостонских газет, раньше писала всякие душещипательные статейки. Напустить бы ее на Лукаса, она бы выудила у него какие-нибудь опрометчивые заявления.
— Не шутите с этим человеком, Сид.
— Почему? Вы что, боитесь его?
— Я боюсь? Нет. Чего там бояться? Правда, он может загубить Зену, а Зена может загубить пьесу. Но не вздумайте шутить с этим человеком ради нескольких паршивых строчек в газете.
— Как шутить, что вы имеете в виду?
— Подбивать его на какие-нибудь необдуманные заявления и так далее и тому подобное. Уж если на то пошло, так я имею в виду вот что: не позволю губить первоклассный талант.
— Вы что, смеетесь? — сказал Сид.
— Я не смеюсь, Сид. Кто знает, может, я войду в историю как первый человек, открывший этот талант.
— Бросьте, Эллис, бросьте. Не верю я вам.
— Да я и не жду, что вы поверите. Тем не менее у меня есть и такая сторона характера. Я не весь целиком коммерсант, Сид. Коммерсант, но не весь целиком.
— Вашу матушку Герман Шумлин никогда не догонял? Пожалуй, скоро приравняете себя к Эдди Даулингу. Шумлин и Лилиан Хелман. Даулинг и Уильям Сароян. Хотите, чтобы получилось Уолтон и Лукас?
— Бывают комбинации и похуже, — сказал Эллис.
— А вы слыхали когда-нибудь, чтобы Лилиан Хелман и Уильям Сароян увертывались от рекламы? Да ведь Хелман и сама была пресс-агентом. Эллис, я пойду с вами по любой дорожке — и по коммерческой, и по художественной, и по какой-нибудь там еще. Но начнем с коммерции, а потом, когда в кассе у нас будут деньги, вот тогда — пожалуйста, займемся искусством. Если этот малый окажется действительно первоклассным талантом, дождемся от него еще двух-трех пьес — тогда что ему несколько паршивых строчек в газете. Этим таланта не погубишь.