ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.
— Милиция! — И Митя приставил свою книжечку к дверному глазку.
Книжечку долго разглядывали — может, у Шуры гостит кто-нибудь? А потом послышались звуки отпираемых замков — один, другой, третий... Батюшки! Да у нас и не было никогда столько замков...
Я было засомневался — может, этажом ошибся? Стал внимательно разглядывать дверь. Да нет, дверь наша. Шура сам ее обивал...
Наконец дверь осторожно и боязливо открылась. На пороге стояла молодая женщина с ребенком на руках. Это еще что такое?!
— Вам
А я еще в машине Мите назвал Шурину фамилию.
— Нам бы гражданина Плоткина, — сказал Митя.
— А он тут уже не живет, — напряженным голосом сказала женщина.
— Та-а-ак... — проговорил Митя и вопросительно посмотрел на меня.
Как это «не живет»?! Быть того не может! Вот же — наша вешалка, наше зеркало...
Я тут же прошмыгнул в квартиру. Заплакал ребенок. Женщина стала его успокаивать, говорить: «А вон к нам киса пришла!.. Давай с кисой поиграем?.. Ну не плачь, не плачь...»
Это была и наша, и не наша квартира! Остатки нашей мебели были перемешаны с незнакомыми столами, диванами... Мое любимое кресло завалено стираными пеленками и детским барахлишком. Наши книжные стеллажи стояли совершенно без наших книг; На их пустых полках громоздились нераспакованные коробки, посуда, детские игрушки...
А книжек, наших с Шурой книжек, не было ни одной. Не было и любимых Шуриных картинок на стенах, не было большой моей фотографии, которую Шура сделал два года назад и очень гордился ею...
И запахов наших уже почти не было. В нашей квартире пахло только чужим ребенком.
— А где же он сейчас живет? — спросил Митя у женщины.
— Кто? — не поняла женщина.
— Гражданин Плоткин.
— А-а-а... А он уже месяц как в Америку уехавши. Насовсем.
Как мы спустились к машине — не помню...
Шли по лестнице вниз пешком — на лифте почему-то не ехали. Шли мимо знакомых соседских дверей, мимо сызмальства известных мне запахов, мимо всего того, к чему я так рвался последние несколько месяцев.
По лестнице брел наугад — глаза полные слез, все двоится, в глотке комок застрял.
И только одно желание в голове — умереть. Взять и перестать жить...
А Митя идет рядом, бубнит чего-то, успокаивает.
— Не убивайся, — говорит. — Айда ко мне жить! Прокормимся. Я ж теперь на двух работах...
Спустились на первый этаж, вышли на улицу. Я сошел со ступенек подъезда, лег в грязный снег, закрыл голову лапами и думаю: Господи, как же мне умереть? Помоги мне, Господи, не жить больше!..
Слышу, кто-то мне говорит по-Животному:
— Мартын, а Мартын!.. Ну-ка подними голову. Убери лапы с морды.
Я одну лапу убрал, открыл один глаз — мамочки родные!.. Сидит напротив меня мой ближайший кореш — бесхвостый Кот-Бродяга. Такой сытый, гладкий, весь лоснится и так приветливо на меня смотрит.
Тут, не буду скрывать, я просто в голос разрыдался. Нервы не выдержали!..
Облизались мы, обнюхались, Бродяга и говорит:
— Кончай плакать. Идем ко мне. Безвыходных положений, Мартын, как ты помнишь, на свете не бывает! Это твой
И показывает на Митю.
— Да, — говорю. — Знакомый. Но хороший...
— Ты ему скажи — пусть с нами идет. Жратвы на всех хватит.
Но Митя деликатно отказался. Сказал, что в машине подождет, радио послушает. У него, дескать, времени навалом, он специально в своей милиции двухнедельный отпуск взял на случай моего приезда. Пилипенко обещал хорошо заплатить...
Зашли мы с Бродягой за дом со стороны мусоросборника, а там дверь в подвал открыта. Я и говорю Бродяге:
— Это чего же тут дверь открыта? Видать, наша дворничиха Варвара ухо завалила!
— Варвару еще в ноябре прошлого года похоронили, — печально сказал Бродяга. — С тех пор никто эту дверь и не закрывает. Мне-то это на лапу. Не надо через разные дырки в подвал корячиться. А Варвару очень даже жалко. Она меня часто подкармливала, пока я на работу не поступил...
— На какую еще работу?! — поразился я.
— В охрану, Мартын, в охрану. Сейчас кто хорошо живет? Или тот, КОГО ОХРАНЯЮТ, или тот, КТО ОХРАНЯЕТ!
И Бродяга рассказал мне, что сейчас он работает у Сурена Гургеновича в шашлычной по охране ее от крыс. Их там сейчас развелось — чертова уйма! Правда, сам Бродяга уже крыс не ловит, нанимает разных знакомых и незнакомых Котов за харчи, которые ему Сурен специально выделяет. Естественно, и самому Бродяге остается немало! Вот рыбка, вот колбаска, вот курочка — прямо с гриля! Только остыла... Ешь, Мартын! Не стесняйся. Молока — хоть залейся!.. С Кошками вопрос сам по себе решился. То на него, бесхвостого, никто из них смотреть не хотел, а то теперь от Кошек отбою нет! Если хочешь, можем сегодня позвать парочку — прибегут как миленькие. И устроим такой междусобойчик со сменкой в процессе, что чертям тошно станет! По случаю твоего, Мартыш, возвращения!.. А?
— Нет, — говорю. — Спасибо. Ты мне лучше про Шуру расскажи...
А что про Шуру рассказывать? Шура, когда из Москвы вернулся и не нашел своего Мартына, чуть с ума не сошел! Весь город объездил, всех знакомых обегал, даже к бывшей жене заглядывал.
Людей нанимал на поиски Мартына, мальчишкам тучу денег переплатил! В газеты давал объявления — у нас сейчас за бабки что хочешь напечатают. На столбах всякие бумажки расклеивал. А на телевидении, где у него полно знакомых, объявление не взяли! Сказали, что у них на носу какие-то выборы, и про Кота — это не серьезно. А Шура сказал, что ему его Кот гораздо серьезнее, чем любые выборы!!! И запил...
— Ты-то это откуда знаешь?! — спросил я и поймал себя на элементарной ревности. — Тебе-то это откуда известно?
И это объяснил Кот-Бродяга — предприниматель хренов.
Шура знал, что мы дружим, и все просил Кота-Бродягу помочь ему в поисках. Бродяга его понимал, но рассказать про наше последнее приключение — побег из пилипенковского фургончика — не смог. Образования не хватило...
От тоски Шура стал иногда приглашать Бродягу к нам домой. Кормил моим хеком и разговаривал с ним обо мне всякие разговоры. А сам пил водку.