ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
И словно в подтверждение слов Мастера с нескольких причалов, перекрывая шум и лязг крановых блоков, визг и скрежет тросов, рык автомобильных двигателей, лающие короткие взрывные взвои сирен маленьких суденышек с бело-красными полосатыми флагами на корме, — могучие динамики, при помощи которых можно было бы запросто докричаться до Петербурга, до Мюнхена, до самого Господа Бога, стали спокойно и внятно вещать по-английски и по-русски на весь белый свет:
— МИСТЕР АЛЕКСАНДР ПЛОТКИН! ВАС ЖДУТ НА ЧЕТВЕРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ НА СУДНЕ «АКАДЕМИК АБРАМ ИОФФЕ». МИСТЕР ПЛОТКИН, ПОЖАЛУЙСТА, СЛЕДУЙТЕ К ЧЕТВЕРТОМУ
Снова в моей помутившейся башке прозвучал голос Мастера:
«Ты слышал, Мартын? Возвращайся на судно. Будем ждать вместе. Или хотя бы откликнись...»
Но я не мог вернуться на судно! Я не мог откликнуться Мастеру!.. Я был уже НАСТРОЕН НА ШУРИНУ ВОЛНУ и дико боялся утерять ту нить Контакта, которой уже так давно не имел возможности пользоваться. А отсутствие практики в поддержании шелдрейсовского Контакта — губительно! Я и так-то уже выбивался из последних сил, чтобы сохранить в себе эту способность — связи с Моим Шурой... Связи, которая не находила своего подтверждения!..
Да мало ли что могло случиться с Шурой?! А вдруг он упал от недоедания или еще от чего-нибудь?.. Упал, ударился головой и лежит сейчас в луже собственной крови, и ни черта не слышит — ни русского, ни английского, ни шелдрейсовского?!
Нет, нет... Его нету в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии. Он может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он — гордый, независимый и талантливый — может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику; может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, свершившим, с его точки зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок; он запросто может ввязаться в любую драку с тремя бычками, каждый из которых будет сильнее его в несколько раз... Он будет избит до полусмерти, но он никогда не будет обвинен в трусости и унижен! И я за шесть лет жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН значит для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту — МНЕ ОН БЫ ОТВЕТИЛ...
На доли секунды причудилось странное и страшное видение — зеленые-зеленые Люди...
Все в них было зеленым — туловища, ноги, лица, руки... Но руки были еще и в крови...
...и стоят они вокруг высокого узкого зеленого стола, покрытого зеленой скатертью... Или покрывалом?
...и там кто-то лежит... Кто это?.. Я не вижу лица... Оно закрыто... Только трубки, трубки — мягкие, извивающиеся, а по ним что-то течет, идет, движется куда-то...
... И много приборов вокруг... Как на капитанском мостике.
А сверху — яркий-яркий свет!.. Он ослепляет меня... Я перестаю что-либо различать... ЭТО ТЫ, ШУРИК?..
Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера:
«Я жду тебя, Мартын... Возвращайся на судно... Мы завтра же поедем с тобой в Советс... Тьфу, ети их мать! В русскую миссию — мы найдем твоего Шуру!.. Обязательно найдем. Только вернись!.. Ты помнишь, где мы стоим? Четвертый контейнерный... А завтра
Меня так встревожили и поразили интонации Мастера, что чуть глотку не перехватило... Совсем слабак стал! Я проглотил подступивший к горлу комок и огляделся.
Конечно, я находился уже черт знает на каком расстоянии от нашего четвертого причала! В своих метаниях по порту, в истерических поисках Шуры я не замечал ни направления, ни расстояний, ни времени...
Только сейчас я увидел, что повсюду уже горят фонари и прожекторы, пришвартованные суда игрушечно сверкают светом иллюминаторов, а небо стало темно-фиолетовым.
По запахам я сообразил, что нахожусь рядом с какой-то портовой харчевней, около которой росли три чахлых, промерзших деревца без единого листочка.
Вот когда я понял, что сегодня Шуру мне уже не найти. Я переключился на шелдрейсовскую волну Мастера и сказал ему:
«Я все слышал, Мастер... Я просто не мог ответить. Мне тошно — так, что и не высказать! Полный завал... Ощущение, что я приплыл в пустоту. И я сегодня ночью хочу побыть один. Простите меня, Мастер».
Мне подумалось, что раз я в этот момент нахожусь не на судне, то мне не нужно спрашивать у него на это разрешения. Здесь, на земле, я волен распоряжаться собой сам. Помоги мне, Господи, делать это как можно правильней!..
«Но завтра ты придешь?» — спросил меня Мастер.
«Завтра я обязательно приду попрощаться, — сказал я. — И поблагодарить. Для моей благодарности вам, Мастер, у меня вряд ли хватит слов, но...»
«Мне не нужна твоя благодарность, — прервал меня Мастер. — Мне нужен ты. Приходи».
И Мастер от меня отключился. Будто положил телефонную трубку.
Не скрою, отключился и я. Чуть ли не в прямом смысле слова: такая усталость вдруг на меня навалилась, такое тупое оцепенение, что мне ничего не оставалось делать, как подогнуть дрожащие задние ноги и усесться на собственный хвост. Из меня будто воздух выпустили, так я вымотался — и физически, и нервно.
А из харчевни разные съедобные запахи, и двери открываются в обе стороны — куда толкнешь. Я такие в Германии видел. И жрать абсолютно не хочется, хотя и понимаю, что подкрепиться я просто обязан, иначе вообще протяну лапы.
Встать же на все четыре лапы и войти в харчевню начисто нету сил. Ну не оторвать задницу от холодного асфальта — и все тут!..
В это время из-за угла харчевни, прямо на меня выворачивается этакая довольно крупная грязная и лохматая Псина и с диким лаем бросается ко мне!
Однако я успеваю заметить, что бросается Псина не с большим запасом храбрости. И поэтому с места не двигаюсь. Псина припадает к земле на передние лапы в метре от меня и гавкает, как ненормальный. А у меня, честно признаться, нет даже сил разогнуть задние лапы и встать в боевую стойку...
Как когда-то говорил Шура: «Об убежать — вообще не могло быть и речи...»
И вот этот мудак гавкает, я сижу сиднем и отчетливо понимаю, что, если я сейчас хоть что-нибудь не предприму, этот грязный и лохматый дурак осмелеет и может здорово меня тяпнуть... Но от дикой усталости в голову мне ничего не приходит, и я вдруг совершенно неожиданно для самого себя говорю этому идиоту по-нашему, по-Животному: