Интервью в опаловых тонах
Шрифт:
Я успел в последнюю минуту.
Успел заметить, как к бронированному автомобилю тащили скрученного по рукам и ногам человека. Он извивался, во всё горло кричал какие-то непонятные слова, мотал головой и трясся. Я быстро навёл на него камеру коммуникатора и приблизил кадр, чтобы сфокусироваться на лице бедняги. И стало совершенно очевидно, что разум покинул его навсегда.
3
Машины разъехались моментально. Врачи повезли пострадавших в клинику, полиция тоже уехала, оставив оцепление и нескольких сотрудников для охраны. Трое из них были лёрками.
Эта раса была редкостью для Уэйстбриджа – с их габаритами в большой концентрации
Кстати, владелец нашего издания Гардо тоже был лёрком. Он был в два раза больше любого здоровяка из бойцовского клуба, на два-три тона темнее, причём с отливом в серо-зелёный, а за поход к обычному стоматологу отдал бы две-три своих зарплаты из-за одного только размера выпирающих клыков. Однако Гардо жаждал найти применение не только своим мускулам, но и интеллекту. Потому и основал редакцию в те годы, когда нормальная журналистика, казалось, умерла вместе с обществом. Но даже (я бы сказал: особенно) в апокалипсис для людей нет валюты более ценной, чем информация. Кто это понимает и умеет этим пониманием пользоваться, далеко идёт. Но лёрки, несмотря на свою силу, существа ленивые, поэтому Гардо в дальние дали соваться не стал. Места руководителя небольшой и, главное, независимой реакции ему было достаточно. Он никуда не лез, не ввязывался ни в какие истории, не писал репортажей и даже не пытался навести порядок в творческом процессе, за что мы ему были очень благодарны. Зато мог в нужный момент подсказать, напомнить и… защитить. Это, пожалуй, было важнее всего для репортёра действительно независимого издания. Я уже говорил, что писать правду бывает небезопасно?
И всё же, Гардо был, скорее, исключением, чем правилом. Я глубоко сомневался, что остальные лёрки обладают такой же врождённой интеллигентностью.
Спорить с этими ребятами и уж тем более пробираться на место ЧП без разрешения я бы не стал ни при каком раскладе. Мне ещё понадобятся руки и ноги.
Поэтому я просто бродил по округе, слушая шепотки зевак и прохожих. Мне удалось накопать не больше того, что я уже знал, поэтому я просто уселся на ступени дома на противоположной стороне улицы, наблюдал, как спасатели разбирают завалы и не переставал гонять мысль о том, что погибших в этом кошмаре нет. Пожалуй, это и станет счастливым концом этой истории, если Хитер или Гардо попросят написать об этом что-то пошире того, что наваяли новостники из Экспресс-отдела, опираясь на мои записи из коммуникатора.
Если вам показалось, что я недолюбливаю коллег, спешу заверить: это не так. Я недолюбливаю их способы работы: выдать информацию побыстрее. Скорость её потребления в обществе разогналась до третьей космической, новости писались быстрее, чем успевали происходить. Естественно, страдало и качество написанного. Ребята не виноваты, что подстраиваются под условия, но они же их и создают. Вместе с читателями.
Хитер подъехала быстрее, чем я думал.
– Давай бегом, может, ещё успеем пообедать. Да уж…
Она оглядела руины.
– Интересно, конечно, что это было? Магия или прибор какой рванул? О, привет, Дастин!
Я внутренне вздрогнул и заставил себя обернуться.
Дастин Хоук холодно кивнул Хитер и сел в машину. Меня он точно не заметил.
Дастин, мой друг детства, был следователем. И только благодаря нашей дружбе я получал доступ туда, куда ни одного репортёра не пустили бы вовек. Стоит ли говорить, что такие репортажи получались выше всяческих похвал? Просмотров у них было куда больше, чем у простой сводки ЧП или расшифровок правительственных постановлений. Люди любят читать о смерти и политике, но ещё больше они любят хорошие истории. И, желательно,
Всё это было до моего последнего крупного расследования, из которого я чудом вышел живым. Недавняя история с магическим камнем, украденным из посёлка цыган мулдаси за Стеной, едва не сделала из меня инвалида и поссорила с лучшим другом. Я настаивал на том, чтобы отдать камень цыганам, Дастин, у которого кроме служебного долга были с мулдаси собственные счёты, хотел оставить его в участке. У вещдоков после завершения расследования судьба может пойти по трем путям: уничтожение, хранение и возврат владельцу. Если бы камень был обычным украшением, его бы вернули владельцам, но это был опасный магический артефакт. И принадлежал тем, кому доступ в город запрещён. Такие вещи полиция передаёт в специальные отделы. Что там с ними делают, не знаю. Для мулдаси потеря такой ценности была недопустима. Учитывая тот факт, что они не просто не убили меня, но и помогли, пришлось подсобить мулдаси с возвращением их имущества. Разумеется, Дастин догадался, кто за этим стоит. Он избавил меня от проблем с копами, но сообщил, что больше не желает иметь со мной никаких дел. Я пытался извиниться, но он и слушать не хотел.
Что ж, его можно понять. Я был с ним в тот день, когда он увидел тела родителей, убитых цыганами. В те годы терпимость между нашими обществами уходила далеко в минус. Мой нынешний поступок Дастин расценил как предательство (и я, признаться, его понимал – не было ни дня, чтобы я не сомневался, а правильно ли я поступил). С тех пор мы не разговариваем. И с тех же пор у меня где-то в районе желудка поселилось чудовище, которое просыпалось от одного упоминания о полиции или Дастине, и точно принималось сжимать внутренности склизкими щупальцами.
Всю дорогу я молчал. Светофор моргнул, и мы остановились на перекрёстке прямо перед зданием редакции
– О чём задумался? – Хитер больно ткнула меня локтем.
– Да так, – отмахнулся я. – О жизни.
Повисла неловкая пауза.
– Вы так и не разговариваете?
Опять она об этом. Скользкая тварь в желудке опять заворочалась.
– Нет.
– Он так и не простил твоей выходки…
– Давай не будем об этом, – отрезал я.
Видимо, слишком резко, потому как оставшуюся дорогу мы ехали молча. С одной стороны, меня терзало чувство вины, в конце концов, девочка беспокоится за меня. С другой, порой циничный редактор в ней перевешивал, и Хитер беспардонно лезла в душу.
О нашей ссоре с Дастином она знала, и не проходило и дня, чтобы Хитер не спросила, не помирились ли мы. Я подозревал, что её беспокоили не столько мои душевные раны, сколько потерянные связи с инсайдером в полицейском участке.
Есть несколько вещей, способных отвлечь от грустных мыслей. Одна из них – работа. А работа в редакции отвлекала от всех существующих мыслей вообще.
Вы когда-нибудь были в редакции? Это место, от которого держатся подальше нормальные люди, психи, черти, а иногда и закон гравитации. Это кипящее жерло вулкана, колыбель суеты и источник всего вселенского хаоса. Здесь просто некогда думать ни о чём, кроме как с кем связаться, что написать и когда сдать. Временами именно за это я ей был благодарен.
Пока мы доехали до редакции, все сети уже пестрили заголовками о свихнувшемся продавце подержанной техники. Экспресс-отдел постарался. А значит, мне опять нечем заняться. Вот так всегда – я подставляю голову, встаю ни свет ни заря, а они почивают на лаврах, просто просмотрев трансляцию.
Хитер бросила на меня странный взгляд, но, не сказав ни слова, ушла за свой стол. Я с трудом выпросил у автомата (этот динозавр никак не хотел синхронизироваться с моим коммуникатором для оплаты) стаканчик с коричневой жижей под названием «капучино» и потащился к Ларри.