Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы
Шрифт:
«А все хорошее и есть мечта…» – перекрывало с другой.
Ромка вертел головой то туда, то сюда, пытался ухватить смысл и мелодии. Кое-что удавалось, кое-что – нет. Парнишка не особенно унывал – и та и другая песни включались на улице ежедневно. В свое время он обязательно запомнит и одну, и другую. И даже споет. Маме с папой на радость. А пока получалось так себе. По объективным причинам. По малолетству – Ромке на днях исполнилось пять. И по задержке психического развития, как говорили умные люди на приемах, куда малыша
Порой среди категорических заявлений встречались робкие замечания оппонентов по поводу особенностей восприятия и замкнутости ребенка.
– Нормальный у вас мальчик, – несмело утверждали те, с опаской косясь на светил, вынесших безапелляционный диагноз. – Вы только не торопите его. Дайте время. Пускай сам до всего дойдет. Из таких порой гении проклевываются.
Мама Рита не могла ждать. Ей требовалось в срочном порядке записать ребенка в изостудию и на английский. Начать осваивать новомодный способ чтения и секреты шахматных партий.
– Не надо нам гениев! – заявляла она в ответ, подобострастно кланяясь недовольным вмешательством дилетанта светилам. – Пусть все как у людей будет. Вы лучше подскажите, куда обратиться? Парню шестой год, а он три буквы в одно слово сложить не может.
– И не надо складывать! – не сдавался «дилетант». – Через год-полтора он развернутыми предложениями заговорит. Поэмы вам на сон грядущий рассказывать станет.
– Не надо нам поэм, – отмахивалась мама. – Нам бы три буквы в слово сложить…
– Наскладывались уже, – не соглашался отец, в который раз вызволяя сына из цепких лап медконсилиума, – все заборы твоими буквами порасписаны!
– Молчи, неудачник несчастный! – кипела мама Рита. – Тоже мне, гений! Месяцами под машиной лежит, никак починить не может! А еще кандидат наук! Нет уж, хватит с меня гениев! Будем бороться за стандарт!
Сам Ромка стандартов не признавал. Ему нравился лежащий под машиной папа. И сама машина нравилась. Мощный внедорожник напоминал танк: в крыше имелся настоящий люк, до которого Ромка пока еще не дорос. Но ведь дорастет! Обязательно дорастет. И вот тогда…
«Три танкиста, – бурчал мальчик себе под нос на самолично придуманном языке, – три веселых друга», «а все хорошее и есть мечта…».
И представлял несущийся на всех парах джип и свою головенку в люке. Развевающиеся во все стороны волосы, слезящиеся от ветра глаза. Завистливые взгляды соседских мальчишек… «А еще лучше настоящую овчарку рядом! Как в кино… А папа за рулем, счастливый… А мама, мама пусть дома остается. Стоит себе у калитки и платочком машет. И улыбается, хотя бы раз в жизни…»
Мечты папы мало чем отличались от Ромкиных фантазий. Как же хотелось ему прокатиться с ветерком на полученном по наследству внедорожнике! Доказать жене, что кандидаты филологических наук кое-чего в технике смыслят.
– Врешь, зараза, – шептал он, завинчивая и вывинчивая бесконечные гайки и винты, – я тебя сделаю! А в СТО пусть толстосумы обращаются! За такие деньги я готов днями и ночами под тобой лежать. Лучше велосипед ребенку куплю. Или путевку в санаторий… сыну в школу скоро, а он кроме родного города ничего в жизни не видел…
Николай прошел до перекрестка, заглянув в мусорные баки на обеих сторонах улицы. Не зря заглянул – вещмешок за плечами полнился двумя мятыми алюминиевыми кастрюлями, старой мужской курткой и рулоном обоев. Если так и дальше пойдет, можно будет к вечеру во вторцветмет заскочить, на пару бутыльков с закуской как раз выйдет.
К почерневшему забору на другой стороне улицы он подходил с волнением. Жив ли курилка?
– Жив… Ну и молоток! Булку будешь? Сдобная, между прочим. С изюмом. Лови кусок! И сам не прочь полакомиться, но другу нужнее…
Мухтар хотел залаять, но передумал. Человек за забором был ему знаком. Относительно. С начала осени заглядывать стал. Слова ласковые говорит. Сопереживает. Эх, такого бы хозяина заиметь. Понимающего. Щедрого.
Поначалу отношения у них не складывались. От человека неприятно пахло. И потом, на каких основаниях посторонние вмешиваются в личную собачью жизнь? И вообще: приближение к охраняемой территории чревато неприятными последствиями. На то Мухтар тут и посажен, между прочим. И не зря посажен!
Ох, как же он старался отвадить подозрительного незнакомца. Подумаешь, слова ласковые говорит, смотрит по-доброму, хлеба куском норовит поделиться. Не иначе – злоумышленник. К хозяйскому добру подбирается. Так мы его и пустили!
Пес кидался на забор. Остервенело лаял. Злобно рычал. Скалил страшные зубы. Яростно метался по загону с самыми серьезными намерениями.
Человек отступал. Успокаивающе покачивал руками. Сожалеюще – головой. Чего жалел? Или кого? Псу некогда было вдаваться в ненужные подробности. Он воинственно протестовал против вынужденной близости. Лаял, вскакивал на свою будку, призывал весь мир в свидетели своей грядущей победы.
– Ну ты и дурень, – покачивал головой незнакомец. – Тебя бросили, а ты перед предателями икру мечешь. Я-то пойду, а тебе в этой жиже навозной век вековать.
А кто говорил, что служба бывает исключительно приятной? Вот именно что никто! Мухтар прекращал лаять, переходя на монотонное рычание. Показывал незваному гостю свое презрение и готовность в любой момент вцепиться обидчику в глотку.
– Ну и лежи себе! – сдавался, наконец, человек. Перекидывал через забор жалкую свою подачку и уходил. До следующего раза.