Интриган. Новый Петербург
Шрифт:
— Против! — с ходу выкрикнул Пушкин. — Из-за этого… этого… мою девочку подорвали бомбисты! Ему вообще ничего нельзя доверить! Я бы его самого под суд отдал! На казенные харчи, а не казенные хлеба!
— Я вас понял, — стук остудил пылкую речь оружейника. — Одного слова вполне достаточно. Дальше.
— За, — с гордостью произнес Кросс-Ландау, вызвав удивленные шепотки из зала. — Я готов поручиться за этого юношу.
Один к одному. И самое паршивое, что окончательный вердикт за человеком, которого я знать не знаю. Впрочем, плевать. Внезапный
— Олег Вячеславович? — судья поторопил последнего заседателя.
Земской покосился на Генриха, и тот чуть заметно кивнул. Потом посмотрел мне прямо в глаза — долго, обстоятельно, с прищуром, но я не отвел взгляда.
— За, — после недолгих раздумий ответил главный добытчик. — Если что — отстранить всегда успеем.
— Все вопросы улажены, — молоток взлетел над плашкой. — Объявляю слушание закры…
Снаружи донесся оглушительный взрыв — аж стекла задрожали. За ним еще один, после — сразу два. Мне уже доводилось слышать такие звуки — с точно таким же звуком подорвался манородный смертник в такси.
Грохот сменился стрельбой, воплями и топотом множества ног.
Озверевшие в край молодчики выдавили израненных и оглушенных городовых из арки и ломанулись прямиком к суду.
Отступающих полицейских резали ножами и били арматурой, а тех, кто пытался сопротивляться, расстреливали из поднятого с трупов оружия.
И судя по реву с окружающей площадь улицы, резня охватила весь квартал.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Глава 19
Городовые с тяжелыми потерями добрались до лестницы, ведущей на невысокую террасу перед входом в здание суда. По сути это прямоугольный балкончик диагональю в двадцать шагов, обнесенный балюстрадой.
Занять эту точку жизненно необходимо — массивные каменные балясины стали бы отличным укрытием, а фигурные зазоры между ними — бойницами.
Полицейские отстреливались, как могли — лежа, сидя, ползя по обагренному мрамору ступеней, зажимая открытые раны и стоически терпя боль. И лишь оказавшись на возвышении, бойцы совместными усилиями отогнали беснующуюся толпу.
Резня переросла в вялую перестрелку, однако с улицы валом перла голь, ведомая крепкими молодчиками с безумными звериными взорами. И вскоре стало ясно, в чем причина нечеловеческой жестокости и полного бесстрашия пред лицом смерти.
— Держите вход! — крикнул Пушкин, подтолкнув двух магистров к резным двустворчатым дверям. — А вы — окна!
— Кто назначил вас главным? — спокойно спросил Генрих, глядя на соперника, как немецкая овчарка — на старого бульдога.
— Я сам себя! — с вызовом бросил крепыш с бакенбардами. — А вы хотите это оспорить? Я тоже воевал, хоть и не досиделся до адмиральского чина. Но знаете что — моря и кораблей я здесь не вижу. Так что будьте добры — не мешайте.
— Хватит собачиться! — Распутина встала между мужчинами и подняла ладони. — Никто из благородных командовать не будет,
— И что вы предлагаете? — Николая Григорьевича так и подмывало перейти на ты, но женщину в черном он откровенно побаивался и всеми силами пытался соблюдать этикет. Хотя из его уст витиеватая вежливость звучала столь же неуместно, как стихи Блока в исполнении пьяного гопника.
— Предлагаю окружить здание барьером по периметру и держаться до подхода войск. Обер-прокурор может запросить поддержку у войсковых частей.
— Я пытался, — Юстас достал из нагрудной кобуры наган. — Связи нет.
— Бунтари перерезали кабеля? — удивился Земской. — Думал, они только витрины бить горазды.
— Это не просто бунт, — я потер подбородок, разглядывая стыки плитки под ногами. — Заговорщики нанесли первый удар. Вся верхушка города — в одном месте. Если не спасемся — второй атаки и не понадобится. Не знаю, воспользовались ли они ситуацией, или загодя все подстроили, но факт остается фактом — мы в ловушке, и нас попытаются уничтожить любой ценой.
— Опять этот треп! — со мной Пушкин позволил куда больше вольностей. — У вас паранойя. Вы очень любите выдавать желаемое за действительное. А действительность проста — чернь давно не били, вот она и взбесилась от вседозволенности. Права ей подавай, нормы, условия — и вот результат. Но ничего — я этих псов в два счета проучу.
Меж пальцев крепыша проскочили огненные дуги, а черные глаза вспыхнули, как раздутые угли.
— Нет! — я шагнул к нему. — И думать забудьте.
— Да как ты смеешь мне указывать, щенок!
— Хватит! — осадил его Юстас. — Говорите с Гектором — значит, говорите со мной. Он — мое доверенное лицо.
— Да мы уже поняли, — оружейник осклабился, но пламя погасил. — Ловко вы все обстряпали.
— Вы меня обвиняете?
— Хватит! — крикнула Распутина, и над головами спорщиков грянул гром. — Гектор, продолжай.
— Магию сложно держать в узде, — перевел взгляд на ладони — ожог на правой почти зарубцевался, но, похоже, останется со мной навсегда как напоминание о том, что если вдохновляешь кого-то своими идеалами, то должен соответствовать им в первую очередь. — Еще сложнее сдержать себя, когда жизнь висит на волоске.
И самое сложное — это притупить и преодолеть ненависть к врагу. Боюсь, в пылу боя могут пострадать невиновные. А вы представляете, сколько людей может положить чародей вашего уровня. Даже случайно. Просто ярость застит разум — и перестараешься. Вольешь больше силы, чем нужно. И одним махом сметешь сотню. Или две.
И на ком будет эта кровь? Не на конкретном дворянине, а на всех благородных. Ведь народу объяснят, что работяги просто боролись за свои права и лучшую жизнь, а обезумевшие от безраздельной власти богачи сожгли их дотла.