Иные песни
Шрифт:
Министерский служака глубоко вздохнул, сглотнул слюну. Выпрямившись, он поправил на плечах бедвежью шубу. как же подобная московское чудо-юдо вообще могло пойти на измену?ки — статистические. симметричные, сбалансированные и патриоти
— Так. Есть. Для Госпожи. Сеодня, в десять часоу, в Порохоуой Заве, четуегтый эташ Арсенала, под Башней Хана. Принимает посойства симатов и сигитов.
Стратегос вынул из кармана часы, проверил который час.
— Какая охрана?
— Как овыцьно. А Карловы Булашки сидят в гарнизонах под кйемлем.
— Привез с собой заразу?
— Нет,
— Где?
— Тихо!
Аурелия присела над лазом. Хрртык, хрртык, ххррусь! В тот самый миг, когда крышка начала подниматься, лунянка дернула за нее, отбрасывая с треском.
На ступеньках стоял дед Бардионни с сучковатой палкой в руке. Разевая в изумлении беззубый рот, он панически мигал, так как Аурелия ослепила его.
— Эстлос! — прошипела девушка, даже не оглядываясь на стратегоса, кругоплечники уже набухли, разогнавшись для чудовищного удара.
Эстлос Бербелек на мгновение задумался.
— Пусть идет, — сказал он. — Ждать не станем, все равно он не успеет.
— Прочь! — рявкнула Аурелия старику.
Слов тот, явно, не понял, но намерения — наверняка. Упустив палку и вереща во всю ивановскую, он скатился с лестницы.
Стратегос поднялся с сундука, подошел к окну, потянулся, выпрямился — только здесь он мог встать выпрямившись. Кивнул хоррорным.
— Птицу.
Один из хоррорных отдал свой кераунет товарищу и, сдвинув с дороги совершенно обалдевшего Бабучкина, исчез за кучей ломаной мебели, наваленной под боковой стенкой. Назад пришел с карамбусовой клеткой в руке. Отбросил прикрывающую ее тряпицу и развязал карамбусовую плетенку: волокна, более легкие, чем воздух, медленно поднялись вверх и собрались под самым потолком, в путанице старой паутины.
Аурелия, поскольку не могла заснуть в долгие, зимние московские ночи, начала даже исследовать структуру паутин. Стратегос указал ей характерные черты. Именно по форме последних паучьих работ они узнали, что кратист Максим Рог и вправду уже прибыл в Москву, что это уже не слухи; что вистульское наступление достигло своей цели. Дело в том, что пауки начали ткать свои сети по образцу антосовой печати Чернокнижника, вплетая туда пентаграммы, мандалы, уральские звезды — очень правильные, словно астрологические конструкты небес.
Освобожденный из оронейевой клетки ястребок распростер крылья. Хоррорный подал его стратегосу. Орнитоморф был тяжелым, эстлос Бербелек оперся локтем об оконную раму. Второй рукой погладил головку ястребка. Птица уставилась черными глазенками в стратегоса.
— На низ, на низ, на низ, — повторял Бербелек. — Забрать, забрать, забрать.
Ястребок склонил головку вправо, влево, снова вправо.
— Наниззабратьнаниззабратьнанизнаниз, — заскрежетал он.
Стратегос толкнул оконную раму — морозный воздух ворвался во внутренности чердака, но из всех собравшихся задрожал только закутанный в бурую шубу Бабучкин. Зато вокруг тела Аурелии начал собираться в этхерных эпициклах теплый пар, над головой завибрировало белое облачко.
Стратегос выставил руку в окно и подбросил ястребка над горбатой дымовой трубой. Крупный орнитоморф еще раз заскрежетал что-то непонятное,
Аурелия, Туманная Дева, снова повернулась к Бабучкину.
— Ну, и что с ним сделаем?
Бабучкин показал ей жест от сглаза. Стратегос покачал головой.
— Не надо, чтобы это вошло в твою кровь, — сказал он, наклонившись над лунянкой. — Сила в самой потенции, в возможности выбора, а не в выборе, уже совершенном. Мы могли бы его убрать — только зачем? А кроме того, это верный слуга Госпожи. Правда, Бабучкин?
— У меня шена и дети.
— Это предложение — или угроза? Но не бойся, сейчас уже все предрешено, ты ни в чем не помешаешь. Ну, беги.
Писарь обернулся в сторону лестницы, переступил с ноги на ногу, облизал губы — на глазах присутствующих, он переламывался из одной Формы в другую — и, в конце концов, не сдвинулся с места.
— Пойту сфами.
— У тебя же жена и дети.
— Да и хуй с ними.
Смеясь, стратегос вознес руки над головой.
— Небо слышало, земля слышала. — Он кивнул хоррорным. — Заблокировать вход.
Те передвинули на крышку люка несколько сундуков, наверх свалили еще и ржавый котел.
— Вот видишь, — буркнула Аурелия эстлосу Бербелеку, указывая на служаку, — он готов рискнуть собственной жизнью. Считает, что новый режим сделает его, в награду за его жертвенность и верность, как минимум — министром. Столь откровенный эгоизм должен развеять твои последние сомнения, эстлос.
Бербелек закурил никотину. Опершись на фрамугу окна, он стрепывал перел наружу, на заснеженную крышу.
— Стратегос знает, — неспешно сказал он, — что наилучшие планы это те, которые не требуют от используемых в них людей действий, противоречащих их натуре, но как раз согласующихся с ней; тем более — это же знает кратист. Труднее всего выявить обман, выстроенный из тысячи мелких истин, где фальшь существует исключительно в способе их построения в разуме страткгоса. Всегда для достижения данной цели следует применять предмет, именно для того и существующий, чем иной — вопреки его предназначению. Нож нужен, чтобы разрезать, веревка, чтобы связать, Бабучкин — чтобы предал.
— Не понимаю. Чего же могла добиться Госпожа, подсовывая тебе агента, о котором знает, что он демаскирован и управляем Чернокнижником?
— Я не такой, никто мной не управляет.
— Заткнись!
Бербелек сбивал пепел за окно, жар выжигал в снегу черные дорожки. Над Москвой зазвучали гонги святынь. С севера, из-за кремля, в небо подорвались стаи ворон, галок и грачей. Стратегос следил за ними через заслону седого дыма.
— Чего могла добиться? Во-первых, она немного бы и потеряла, чуточку войска, одного стратегос оса, просто-напросто подождала бы несколько лет или несколько десятков лет следующего кратистоубийцу. Во-вторых… А вот подумай о том, что это единственная оказия, когда она столь легко может от меня избавиться; вндь потом ей придется принять мои условия союза. Во-вторых — она может получить все, может получить непосредственную власть над миром.