Иные песни

Дукай Яцек

— Где вы его похоронили?

— В Африке. В саванне, над Черепашьей Рекой. У меня есть карта, если…

— Чтоб ты вечно гнил в Шеоле.

— Зачем ты приехала?

— Сам знаешь.

Второй раз Бербелек поднял глаза от книги.

— До сих пор преследуют? Ладно, рекомендую тебя Неургу, возьмет тебя под свое крылышко, во дворец.

— Я была уверена, что благородный Кратистоубийца защитит меня, — процедила женщина.

— Ну да, у тебя талант использовать людей для собственных целей, отрицать не стану. И что ты там натворила?

— Все клевета.

— Мммм.

— Именно ты должен поверить мне, великий стратегос. Сколько человек ты уничтожил подобным образом своими секретными планами? Некоторые жертвы наверняка и сами поверили в свою вину. Но не я.

— Ясное дело. Ты — никогда.

Резким движением головы

та отбросила волосы за спину.

— О, я виновата, конечно же — виновата. Что вообще отослала детей к тебе.

— Скажи это Алитее.

— Не бойся, я напишу ей; первое же, что сделаю.

— Почему же ты не поехала прямо в Александрию? Ипатия защитила бы тебя так же хорошо, если не лучше. А, ну да… ты же не уверена, не выкинет ли она тебя сразу же за городские ворота! Так что, вначале письмо. В письмах ты всегда была наиболее убедительной.

— Люди меняются, я не знаю ее нынешней Формы, — буркнула женщина в ответ. — Я — это одно, она — совершенно другое.

— Но во мне ты была уверена, так? — иронически усмехнулся Кратистоубийца.

В дверь постучали. Вовнутрь заглянул десятник Хоррора. Быстро обменялся с паном Бербелеком несколькими словами; затем низко поклонился и отступил в коридор.

Женщина встала, подошла к столу. Провела ладонью по столешнице, по картам и книгам, кончиками пальцев коснулась астролябии из ураноизы — светло-голубого вечного двигателя, обреченного на трагическую смерть… Кратистоубийца наблюдал за ней из-под опущенных век. Ближе она не подошла, он был выше нее больше, чем на пус.

— Так, — шепнула она, — теперь перед тобой падают на колени, теперь ты снова могущественный, еще более могущественный.

— Разве не такого ты меня любила? — ответил тот, так же тихо. — И, разве не потому покинула, поскольку эту морфу я потерял?

— Я тебя покинула? — Женщина сделала глубокий вдох. — Ты так это помнишь? Ты сам ушел, сбежал от нас! Четыре месяца, ты толком еще не вылечился после Колесницы, едва держался на ногах. Средина зимы, снег, мороз, а ты берешь сани и — хей! — только тебя и видели. Ты не мог выносить нашего присутствия, никого близкого, кто бы помнил тебя до Колесницы. И, вроде бы, за что я тебя любила: ведь не з твои победы, завоевания и славу. Но за то, кем ты был помимо них.

Громко захлопнув книгу, Кратистоубийца захохотал. Смех был глубокий, разносился далеко, наверняка его можно было слышать внизу, в порту.

— Ну, прямо поверю сейчас! А богачей любят помимо их золота! — Он отложил книжку, погасил смех. — Но ты не могла любить меня помимо моих побед, когда тех побед уже не было.

Женщина подняла голову, желая глянуть ему прямо в глаза, но не смогла выдержать хотя бы секунды. Перевела взгляд на море.

— Вот только сейчас нет уже даже и того «помимо», — произнесла она. — Я вижу исключительно Кратистоубийцу. Иероним Бербелек только загрязнял бы морфу.

— Вечером выпью за его несчастную жизнь.

Это снова разъярило посетительницу.

— Думаешь, будто бы Чернокнижник отпустил тебя тогда на волю, поскольку ты проявил такую силу? Что победил его? А что ты говорил мне сам? Подумай. В чем победа кратистоса? Не убийство, не уничтожение, на это способен любой невольник. Кратистос побеждает тем, что навязывает собственную Форму.

Она охватила грудь руками, словно бы холодный ветер с моря наконец-то пробился сквозь куртку.

— Я позволила тебе уйти, уехать, потому что прекрасно знала, ведь знала тебя, как никто другой, я видела, что это не Иероним Бербелек вернулся тогда из Колесницы.

— А кто же?

— Крыса, щур Чернокнижника! — рявкнула она в ответ. — Теперь же ты возрос тысячекратно.

Бербелек рассмеялся во второй раз.

— Смейся, смейся! — наступала она, уже не отводя взгляда.

Стратегос глянул на женщину с интересом, слегка наклонив голову набок.

— Они тебя терпят, — говорила та быстро, все быстрее, сливая вис тульские слова одно с другим, — поскольку нуждаются в тебе. Выбрали себе сырье, выковали для себя оружие… Хотелось бы мне познакомиться с тем кузнецом. Ты уже этого не видишь; лишь тот, кто хорошо знал тебя издавна… Я читаю газеты, все хорошенько обдумала — а теперь вижу, что была права. Ведьме против адинатосов нужен был кратистоубийца, но она знала, что любой, достаточно сильный, чтобы победить кратистоса, тем самым является слишком сильным, чтобы она могла его контролировать; так что он не пойдет на самоуничтожение, в

бой, в самое сердце какоморфии, но выкроит себе богатство на Земле. Как разрешить этот неразрешимый парадокс Формы и силы? А именно так: найти несчастного в момент упадка, в мгновения слабости — и тогда навязать ему Форму. Ты поднялся и являешься тем, кем она хотела, чтобы ты стал. Но вот когда выполнишь свое задание… Тебя изгонят или убьют. Ведь одного они не в состоянии терпеть: кратистоубийцы, вечной для них угрозы; человека, о котором со всей уверенностью известно — и который наверняка знает это же о себе — что он в состоянии встать перед кратистосом, поднять на него руку, убить. Ты заноза в боку всякого кратистоса, дамоклов меч, подвешенный над головами Сил. Не будет для тебя места на Земле. Впрочем, и на Луне. Или ты ожидаешь жалости от Иллеи Жестокой? Разве когда-нибудь обещала она тебе награду, вечную жизнь в спокойствии, убежище? Нет. И не обещает. Даже если ты каким-то образом выживешь, если переживешь Этхерную Войну — они тебя изгонят, Иероним, убьют тебя.

Тот кивнул. Протянул ладонь к ее лицу, бледной щеке.

— Знаю.

Женщина отшатнулась от его прикосновения. Он же улыбнулся, уже без тени иронии.

— Ты права, абсолютно во всем права. Но пойми: такова моя натура. Я хочу этого, мечтаю об этой битве, это моя цель.

— Да что ты мне тут глупости…

— Напиши ей, как можно скорее. Может быть, даже успеешь на праздник имянаречения своей внучки. А теперь поедем во дворец, представлю тебя князю. Ты простудилась? Держи, высморкай нос. Порте! Горячей кахвы! И закрой эти чертовы окна. Пошлешь за вещами эстле в… Ты где остановилась?

ФЛОТЫ, АРМИИ, ХОРРОРЫ

Грррдуммм, рррдумммм, ггрррддуммммм — война вытекает за границы Золотых Царств, и земля дрожит под ногами чудовища.

Из Ам-Шасы и Ам-Туур, из Восточных царств и обманчивых пустынных образов, из сердца Садары — оттуда вышли армии Эгипта. Вначале — сотни, тысячи дикарей, негров наполовину звериной формы. Как наняли их, точно так же и погнали: племенами, деревням, семьями. Шли они пешком, босиком, с дротиками, щитами, луками, куррои и духовыми трубками, с кожаными мешками за спинами и на головах, при чудовищном реве варварской музыки. Затем пошли наемные войска с севера и востока, в том числе: уральские и индусские; длинные процессии повозок, животных, военных макин. По ночам дымы костров заслоняют четверть небосклона. Затем Колонна Хоррора, со всем своим обозом и всеми вспомогательными службами. Потом — войска Верхнего и Нижнего Эгипта, формации с тысячелетней традицией под древними хоругвями, веские и не-хеские мамелюки, Гвардия Анубиса, давшие клятву Навуходоносору Крокодилы. Среди них — сам Навуходоносор Золотой, скрытый за муслиновыми занавесами, в доме, колышущемся на спине белого эле фанта, сморфированного до невероятной величины, в окружении десятков других эле фантов, разрисованных в желто-коричневые цвета Эгипта, в окружении тысячи всадников на боевых зебрах, ксеврах и единорогах. Бьют барабаны, дрожит земля. Пастухи, идущие на расстоянии половины дня похода за армией, ведут громадные стада скота: мясо для армии. Войска идут через золотую саванну, оставляя за собой шириной в несколько стадионов тракт вытоптанной травы и изрытой копытами земли; отсюда сбежали все звери, они тоже бегут от наступающей войны. Войска перемещаются днем, ночами задерживается в гигантских лагерях, несколько часовых городах палаток, шатров и огня. Неспешно, но неумолимо войска направляются на юг, к Сухой Реке, к Искривленным Странам.

Из хаджджаридских городов и Ребоеума, из западных Царств вышли армии хуратов, ненамного менее многочисленные, чем эгипетские. Их тоже сопровождает Колонна Хоррора. Столь же многочисленны отряды наемных войск Народа Моря. Лигатор III Хурат лично ведет армию. В клетке из золота и шелка, надзираемый слепыми Безымянными, на платформе которую тащат шестьдесят шесть ховолов, путешествует кратистос Иосиф Справедливый. Поскольку никому не ведомо его лицо, на ночных постоях ходят сплетни о молчаливом незнакомце, проскальзывающем под звездами среди палаток и костров и прислушивающемся из тени к разговорам хуратцев. А кто произнесет в его присутствии ложь, не произнесет уже вообще ни слова. На границе света собираются гиены и шакалы, пустынные волки, по небу кружат стервятники. Но с каждым днем хуратцы замечают больше животных, которых уже не могут назвать. На южном горизонте клубятся тучи, окрашенные в злые цвета пурпура, желчи и черноты.