Иные песни
Шрифт:
Она увидела леса. Каменный барбакан, соединенный воздушным помостом с остатками защитной стены, был повернут к юго-востоку, поскольку именно оттуда подходила к вершине холма дорога, ведущая от реки и прудов, здесь когда-то находились ворота и защищающие их башни. Теперь же, от всех этих топорных фортификаций остался один только барбакан, и именно к нему прикрепили веревочные трапы и железные якоря «Тучелома». В дрейфе он всегда поворачивался ангелом в сторону ветра. Аврелию разбудили после четырех, ветер дул с востока, поэтому, когда она спустилась с правого борта на вершину барбакана, то увидала бесконечную панораму пущи, тянувшейся вплоть до южного горизонта, до едва видимой, затуманенной линии гор. В эту пору дня солнце окрашивало
В очередной раз она проснулась среди ночи, боль полного мочевого пузыря заставил ее схватиться с постели; какое-то время она не понимала, где находится, что это за тюрьма такая ледяная, только лишь коснувшись холодной, кирпичной стены, вспомнила Бербелека, Землю и Острог. Аурелия вышла в темный коридор. Прикусила язык, кожа засвербела, в тусклом свечении собственного пота она нашла лестницу и двери, ведущие на задний двор, там сразу же начинался одичавший сад и — без перехода — лес. Наверняка, во дворе имелись купальные помещения и санитариум, но лунянка и не собиралась их искать — присела за низкой вербой. Красная от пыра моча прожгла траву, в воздухе повисла резкая вонь. Возвращаясь через двор, девушка заметила темный силуэт на лавке под стеной дома. Она остановилась, стиснула кулаки, сделалось светлее. На лавке сидела старуха, завернутая в цветастую шаль, в седых волосах выделялся коралловый гребень. Старуха глядела на Аурелию, щуря глаза. Затем пошевелилась, левой рукой выгладила черную юбку, правой же подозвала лунянку; блеснул перстень с синим камнем.
Аурелия медленно подошла к ней.
Женщина повторила жест, и девушка присела возле лавки; теперь старуха могла присмотреться к ней, не задирая головы. Она провела холодными, костлявыми пальцами по щеке Аурелии, по безволосому черепу, снова по щеке, шее, ключице, груди, предплечью. Где-то в глубине чащи завыл волк. Женщина тепло улыбнулась; Аурелия тоже ответила улыбкой.
Старуха отправила ее жестом головы.
— За лестницей, белые двери, красный косяк. — Она произнесла это по-гречески, когда Аурелия уже повернулась к ней спиной. Голос у бабули был мягкий и звучный, чуть ли не девичий.
В третий раз Аурелия проснулась в Остроге к завтраку — запахи горячих блюд заполняли дом наравне с лучами утреннего солнца, слюна сразу же собралась во рту, лишь только вышла из санитариум за лестницей. Девушка вернулась в спальню, чтобы накинуть на себя какую-нибудь одежду. Оказалось, что во время сна у нее забрали все, даже сапоги и ту кавалерийскую куртку, которую она выиграла у хуратского сотника. Остались лишь этхерные доспехи, закрытые в маятниковом сундуке. В ящике под ложем зато обнаружила с десяток юбок и платьев, некоторые на вид очень дорогие, пелерину, меховую душегрейку, сандалии и кожаные сапожки. Наверняка, у нее не будет оказии поносить чего-нибудь подобного — а ведь в ней все время дремало то детское любопытство, желание лично испытать все иное — поэтому надела светло-желтое платье херсонского покроя, с высоким воротником, длинными рукавами, закрывающее грудь и сжимающее талию. Аурелия подкатила рукава до локтей и спустилась в столовую.
Там уже завтракал король Казимир IV.
— Кириос.
— Встань, Аурелия, встань.
Стратегос Бербелек сидел по правой руке от короля.
На Казимире не было каких-либо регалий, простая белая рубаха, но лунянка знала, что это король, знала его лицо по гравюрам в вис тульских или готских газетах; опять же, ей была знакома монаршая морфа.
— С Луны, так? — буркнул король, откладывая вилку.
— Подойди, подойди поближе, — махнул девушке стратегос.
— Кириос.
Аурелия
Король внимательно приглядывался к лунянке, сложив руки на груди и выдув мясистые губы.
— Мне говорят, что вы живете там, словно саламандры. Ты умеешь извергать огонь?
Бюрократ склонился к Казимиру.
— Эстлос…
— Что? — рявкнул король. — Хотелось бы знать, за что подставляю голову. Этот капитан, как там его, Полянский, если писал правду в своих рапортах — ведь Иллея не выслала ее сюда без цели, люди уже начинают говорить, еще ничего не знают, но уже болтают о Полуднице и Пепельной Госпоже, что от ее дыхания сгорела половина Коленицы и тому подобное — так что, если Иллея может сбросить сюда армию таких вот — ну, как там они называются?…
— Гыппирои.
— Гыппирои. — Казимир вынул из рукава платок, высморкался. — А может? Вот скажи — как тебя там?
— Рытер Аурелия Кржос, кириос.
— Потому что Иероним рассказывает мне тут всякий страшные сказки, но пока что Чернокнижник у меня здесь, под боком, а Иллея, вона где, на небе.
— Небо он тоже отравил, — буркнул под нос Антидектес, подсыпая себе маковницы.
Аурелия глянула на стратегоса. Эстлос Бербелек пожал плечами.
— Если бы она хотела, вы все давно бы уже лежали у ее ног, — сказала девушка. — Кириос, — склонила она голову.
Король и бюрократ обменялись несколькими фразами по-вистульски; подключился стратегос. Казимир через мгновение уже бил кулаком по столу, так что подпрыгивала серебряная посуда. Слуги отступили под стены. Даже софистес перестал есть. Но тут стратегос рассмеялся и положил руку на плече короля. Аурелия затаила дыхание. Король повернулся к Бербелеку и начал ему что-то тихо объяснять. Эстлос Бербелека качал головой, Аурелия отступала к двери. Король снова высморкал нос. Стратегос рассыпал соль на дубовой столешнице и начал в ней что-то рисовать кончиком ножа. Казимир IV приглядывался к этому с миной столь же мрачной, что и выражение на лице придворного бюрократа. Аурелия вышла, босые стопы не издавали ни звука на старинном паркете.
В коридоре ее перехватила Янна.
— Ну, и какого ты туда полезла? — шипела она, таща Аврелию за локоть снова к западному крылу. Только сейчас девушка увидела солдат в королевской униформе, расставленных у лестниц, у дверей и в сенях, множество их крутилось на улице. Графитовая чернота хоррорных мелькнула всего раз или два; стратегос забрал с собой на «Тучелома» только десяток Хасера Обола. Они прошли мимо ряда внутренних бойниц. На внутреннем дворе, в тени развалин крепостных стен стояли высокие повозки королевской свиты.
— Ну, и чего это ты так разоделась? Тебя, видно, приняли за бог знает кого, раз вообще впустили. Ты же должна спать, разве не так? И сейчас ведь спишь.
— Где тут кухня?
— Погоди, сейчас пошлю за чем-нибудь горячим. Но какого черта ты туда полезла. — Янна никак не могла этого переварить; покрикивая, она нервно дергала за повязку на левой глазнице. — Что ты там им ляпнула? Ведь все можешь испортить.
— И чего бы такого я могла?
По солнечному двору, между повозками, бегали собаки, породистые и беспородные, дворняги паршивой морфы, с вывешенными языками, целая свора, вздымая облака пыли, и ежесекундно взрываясь бешеным лаем — но это было единственное здесь движение. Прикорнувшие в тент солдаты спали или притворялись, будто спят. В безветренном воздухе деревья стояли неподвижные, свесив ветви. Одно только небольшое движение в небе — Аурелия закинула голову — это аист кружил над барбаканом.