Иные
Шрифт:
Коридор изворачивался длинной черной змеей. По точно таким же, будто бы подземным извилистым катакомбам ее увели из кабинета следователя Лихолетова. Она была даже рада, что так вышло: останься она чуть дольше в его совершенно захламленном, залитом солнцем кабинете, чего доброго, наговорила бы ему лишнего. Очень уж подкупал следователь Лихолетов. Не задушевной беседой и даже не своим выразительным, тонкой лепки лицом — казалось, он был единственным по-настоящему живым человеком в этих казематах. Возможно, он и впрямь смог бы ее понять.
Трижды им удавалось сбежать, кое-как замести следы, начать новую жизнь. Все проходило легко, потому что они не доверяли никому, кроме друг друга. Этого хватало. Любой другой мог причинить вред: испугаться и натворить глупостей, обидеть, предать. Вот как Володя.
Хотя в том, что Володя сдал их НКВД, думала Аня, виновата только она. Позволила ему ухаживать, показала, где живет. Наконец, прямо у него на глазах потеряла контроль — и снова пострадали люди. Володя… Он просто испугался, это понятно. Аня тоже себя боялась.
Самое ужасное, что теперь Пекку держат неизвестно где, хотя он тут вообще ни при чем, — и это тоже ее вина. Она могла бы сознаться — пусть ее даже расстреляют, пусть! Лишь бы отпустили брата. Но Пекка, в спешке пакуя вещи в их коммуналке, стоял на коленях у ее кровати и умолял молчать — молчать и держать марево в узде. «Руки есть — работа найдется, — говорил он. — Ты, главное, меня слушай, и все будет хорошо. Ты, главное, никогда так больше не делай».
Разве можно ослушаться старшего брата — родную кровь и единственного защитника?
Разве можно сдержаться, когда марево захлестывает с головой?
Это противоречие разрывало ее на части. Иногда ей хотелось совершить с собой самое страшное, только чтобы прекратить эту муку.
Ильинский остановился у железной двери, отомкнул ее ключом, одним из десятка на своей связке, жестом пригласил Аню пройти. Осторожно Аня зашла в комнату — крошечную, метра два на два. В противоположной стене было вырублено большое квадратное окно с мутным стеклом. По ту сторону стекла угадывалась практически такая же комната. В ней находился человек. Узнав его, Аня вскрикнула и бросилась к стеклу, прижала ладонь.
— Пекка!..
Он тоже коснулся мутной поверхности черной, измазанной в мазуте рукой, потом показал ей трубку, поднес к уху. Аня нашла аппарат со своей стороны и сделала то же самое.
— У вас две минуты, — сказал за ее спиной Ильинский.
— Как ты? — затараторила Аня в трубку. — С тобой все хорошо? Тебя не били?
Пекка покачал головой:
— Нет, Анни. Все хорошо. Вроде сегодня выпустят. Сказали, буду как-то отдавать долг Родине, но это не страшно.
— Меня водили на обследование, — зашептала Аня, боясь, что Ильинский ее остановит. — Сделали снимки головы и разное другое. Предложили какое-то время пожить в… санатории, понаблюдаться… Но я не останусь, если тебе навредят!
— Анни, за меня точно не бойся. —
— Мне нужно точно знать. — Аня обернулась к Ильинскому. — Я смогу ему писать?
— Да-да, конечно, — рассеянно ответил Ильинский. Он стоял, прислонившись к стене, и делал вид, что совсем не интересуется их разговором. — Лиза тебе принесет все нужное. — Он посмотрел на наручные часы. — Ну, нам уже пора. Прощайтесь.
— Ты помнишь, что обещала мне? — спросил Пекка настойчиво.
Аня коротко кивнула. Уж этого-то она не забывала ни на секунду — если не считать разговор у следователя Лихолетова.
— Хорошо.
Пекка тоже кивнул и положил трубку, но ладонь не убрал. За его спиной возник мужчина в таком же, как у Ильинского, белом халате, только лысый и с пустым непробиваемым лицом. Он крепко взял Пекку выше локтя и выволок из переговорной. Ильинский похлопал Аню по спине, и она пошла сама.
— Хорошо, Александр Иванович… Я буду сотрудничать, — сказала, когда они поднялись на громыхающем лифте и вернулись в кабинет Ильинского.
— Рад это слышать, — отозвался он, растянув губы в болезненной улыбке.
Сидя за своим массивным столом из цельного дуба с зеленым сукном и резными львиными ногами, он казался куда опаснее, чем в сырых катакомбах. Ильинский бросил взгляд за спину. Там, на стене, висело бессчетное множество часов, от простых ходиков с кукушкой до массивных и золоченых, еще имперских. Все они исправно шли, и стрекот механизмов напоминал пошивочный цех, который теперь казался Ане далеким и пустым сном.
— Время уже позднее. — Ильинский кисло растянул губы, отвел взгляд. — У меня еще дела. Я вызову Лизу. — Он поднял телефонную трубку и набрал короткий внутренний номер. — Она тебя проводит и устроит… Лиза? Лизочка, дорогая, зайди ко мне, будь так любезна. Анечку нашу надо бы расположить с комфортом… Да-да. А это все завтра. Жду.
Он положил трубку, переплел пальцы и уставился на Аню изучающим взглядом, будто умел смотреть насквозь, как рентген.
— Спасибо вам за Петю, — сказала Аня, чтобы избавиться от изматывающего ощущения, словно ее препарируют взглядом.
— Ну что ты, — ответил Ильинский. — Хотел бы я сделать больше, но мое влияние, к сожалению, ограничено только моей компетенцией. По крайней мере, он будет жив.
— Это уже немало.
— Зря они тебя сразу не доставили сюда. Ты, наверное, там натерпелась. — Ильинский кивнул в сторону окна, за которым в поздних сумерках темнело высокое, в восемь этажей, серое здание, куда ее и Пекку привезли несколько часов назад. — Мне когда про тебя рассказали, я сразу все понял. Ты же ни в чем не виновата. И Петя тоже не виноват. Но вот такие это люди. Страшные. Лучше тебе здесь побыть, пока все не уляжется. Поможешь нам… в исследованиях. Снимки твоего мозга… Они очень интригуют. О, а вот и Лиза!