Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
А дальше… дальше сознание мужчины растворилось в темноте…
Глава четырнадцатая. Ангел-Хранитель.
Бедный Эндрю.
До чего же горестно мне было видеть, что с ним сотворили бездушные мерзавцы из лечебницы: здоровый, морально стойкий человек сломается от всего того бесчеловечного отношения, которым окружали они попавших в их руки жертв, а что говорить про психически больного, слабого и уязвимого? Эндрю ничуть не уступал мне ни в ширине плеч, ни в физической силе, разве что чуть пониже меня был, но теперь он отчаянно рыдал в голос, держась за мою руку, как ребенок… Да что уж там, и сам совсем
Несчастный пациент что-то кричал сквозь истерику, совершенно не справляясь со своими надрывными рыданиями и цепляясь за меня обеими руками.
— Все хорошо. Все хорошо, — повторял, также обнимая его и смотря в одну точку перед собой.
Справившись кое-как со своими слезами, Эндрю поднял широко раскрытые глаза на меня. Для него, должно быть, выглядел восставшим из мертвых, не иначе.
— Слишком жив… Ты слишком жив… — с щемящей душу смесью трепета и неверия в собственные слова проговорил он, рассматривая меня и все еще всхлипывая.
Как же долго мне этого не хватало! В этом пациенте был уверен, практически как в самом себе: мне было известно, что за этим депрессивным, отрицающим всякую надежду больным скрывается очень добрый и отзывчивый человек, который просто не умеет контролировать свои порывы и страхи. Только теперь начинал понимать, что в таких условиях вынужденным и без того ежечасно бороться со своим собственным сознанием психически больным было попросту нереально управлять собой.
— Невозможно быть слишком живым, Эндрю, — измученно улыбнулся, — человек может быть либо живым, либо мертвым, это — взаимоисключающие понятия.
Оглядел его: да, это безусловно был тот самый человек, с которым у меня тогда сложились самые теплые отношения из всего отделения. Вот только теперь он выглядел в разы хуже, чем неделю назад: тяжелые испытания и отсутствие хоть какой-то моральной поддержки окончательно уничтожили его. Теперь его изуродованное обширными ожогами лицо выглядело совсем поникшим и осунувшимся, он совсем потерял волю к жизни. Вернее, не потерял. Ее у него отобрали. Также не мог не обратить внимания на ужасные кривые порезы у него на обеих руках: их определенно не было раньше, потому что не заметить такое во время своих смен не мог.
— Как ты чувствуешь себя? — поинтересовался, стараясь попутно прислушиваться к тому, что делается в коридоре.
— Ничего… — странным, словно отстраненным тоном отозвался Эндрю. — Что случилось?
— Я тебе сейчас обязательно все объясню, но не здесь. Мы должны уходить отсюда, давай выберемся в другое место и поговорим, — сказал ему и выглянул с опаской в коридор.
Убедившись, что пока все спокойно, и никакой угрозы поблизости не наблюдается, вывел Эндрю в коридор. Он лишь с готовностью следовал за мной, кидая в стороны перепуганный взгляд, который невольно задерживался на мертвых телах и кровавых следах, и постоянно повторял себе под нос едва различимое:
— Столько мертвых… столько мертвых…
— Здесь погибло много людей, — так же негромко пояснил ему, стараясь поскорее увести его от леденящих кровь картин, — но мы с тобой обязательно выберемся.
Как-то незаметно для себя самого перестал переживать только за свою
Мы повернули направо, и увидел автоматические двери, ведущие в очередную очистительную камеру дезинфекции. За то время, что бродил в мрачных стенах психушки, эти двери стали для меня неким спасительным маяком — открыть большую их часть пациенты не могли из-за отсутствия у них электронных пропусков, а попытаться отыскать такой у кого-то из убитых ими же сотрудников они не догадывались.
— Пойдем сюда, — обратился к Эндрю, приставляя к считывающему устройству чип пропуска, — не переживай, через такие камеры уже проходил неоднократно. Главное, помни, когда мы окажемся внутри, нужно будет закрыть глаза и задержать на несколько секунд дыхание — раствор, который распыляется там, не токсичен, но если он попадет на слизистую, будет неприятно.
Эндрю не стал возражать и молча сделал все, что ему сказал, — спустя несколько секунд мы уже оказались на другой стороне, где было все относительно спокойно. Створки дверей плотно сомкнулись, и с облегчением взглянул на загоревшееся на панели изображение красного замка: что бы ни напугало пациентов в предыдущем блоке, оно осталось там.
Первая же дверь, показавшаяся за поворотом, оказалась проходом в небольшую, но относительно чистую душевую. Давно уже хотел смыть кровь и пот с лица, да и проверить, в каком состоянии на данный момент находились мои раны на ногах, тоже было неплохо — из-за крови, разлитой буквально повсеместно, бинты размокли, превратившись в какие-то грязные тряпки, и теперь мне оставалось только догадываться, какую страшную картину увижу, размотав их. В идеале повязки вообще было необходимо сменить. К ноющей боли в ногах уже успел привыкнуть, но больше всего меня пугала возможность разрыва волдырей, оставшихся от ожогов, — в таком случае мог получить не только столбняк, всю гамму гепатитов и венерических заболеваний, но и куда более страшный сепсис.
— Давай поищем бинты, мне нужно сменить повязки на ногах, — предложил Эндрю, и он опять не стал возражать.
У меня начинало складываться ощущение, что он от пережитых страданий потерял не только волю к жизни, но и всякую возможность критически оценивать происходящее, если оно у него было.
Мы двинулись дальше по коридору, заглядывая по пути во все комнаты и кабинеты. Как ни странно, прежде всегда молчаливый и замкнутый в себе Эндрю первый заговорил со мной.
— Не думал, что увижу тебя снова когда-либо, — грустным тоном проговорил он, в то время как обыскивал шкафчик на предмет наличия перевязочного материала, — когда тебя забрали, даже самые упрямые и наивные из нас потеряли последнюю надежду. Кое-кто говорил, что ты уезжаешь, чтобы рассказать всем о том, что тут с нами делали, спорил сам с собой об этом. Ему верил. Очень сложно отказаться от надежды, даже такому, как я. Когда тебя забрали, понял, что ошибся.
— Как вы узнали о том, что меня… забрали? — спросил, отгоняя неприятные воспоминания о событиях, которые на самом деле только предшествовали настоящему ужасу.