Инженер Петра Великого 5
Шрифт:
Я замолчал. Демидов неподвижно глядел на свои огромные, мозолистые руки, лежащие на столе. Он молчал мучительно долго. В его голове ворочались невидимые шестерни. Он привык к схемам «купил-продал», а сейчас пытался осознать всю мощь этой многоуровневой конструкции.
А ведь я предлагал создать инструмент тотального контроля, машину, которая позволит нам перестроить экономику целой страны.
Наконец он поднял на меня глаза. Неужели понял? Вот же гений от торговли.
— Дьявол… — выдохнул он. —
Он протянул через стол свою широкую, как лопата, ладонь.
— Быть по сему.
Я крепко пожал его руку. В прокуренной каморке, под грохот праздничного бала, наш союз был скреплен окончательно, с общим, хищным пониманием нашего будущего.
Из прокуренной каморы я вернулся в жаркий хаос зала. Голова прояснилась, однако на душе осталось странное смешение тяжести от принятых решений и азарта от начатой игры. С Демидовым было покончено. Мы связали друг друга крепче родственных уз.
Мой взгляд машинально рыскал по толпе. В дальнем, менее шумном углу, под массивным гобеленом с изображением какой-то баталии, царевич Алексей держал свой маленький двор. Он что-то вещал. Окруженный несколькими отпрысками старых боярских родов, царевич, явно довольный собой, рассуждал о тонкостях европейского церемониала, ссылаясь на прецеденты из времен Людовика. Его срежиссированный мной, успех на переговорах, придал уверенности. Рядом с ним, подобно изящной статуэтке, сидела Изабелла. Баронесса вежливо улыбалась, кивала в нужных местах. Ее глаза, делая вид, что следят за жестикуляцией царевича, нет-нет да и скользили по залу. Я знал, кого они ищут.
Я уже сделал было шаг в их сторону, как толпа передо мной расступилась, и я увидел девушку.
На ней был тяжелый русский сарафан из темно-вишневого бархата, расшитый мелким речным жемчугом, который на этом балу выглядел и вызовом, и заявлением. Высокий кокошник, по старой московской моде, обрамлял строгое лицо с высокими скулами, а тяжелая коса цвета воронова крыла лежала на плече, оттеняя белизну кожи. Но поражали глаза — темные, почти черные, с чуть раскосым, татарским разрезом. Над верхней губой, едва заметно темнела крошечная родинка, придававшая ее строгой красоте толику дерзости.
Анна Борисовна Морозова. Дочь того Морозова, чей клан, пережив все бури и опалы, умудрился сохранить огромное влияние в старой столице.
— Простите, бригадир, что отрываю от мыслей о государственных делах, — ее низкий, грудной голос был завораживал. Я даже моргнул, пытаясь сфокусироваться. — Позвольте представиться, Анна Морозова.
Я поклонился, ожидая обычной светской болтовни. А она и не думала тратить время на пустяки.
— Я с большим интересом слежу за вашими начинаниями, господин Смирнов, — продолжила она. — Особенно за одним, о котором здесь, в Петербурхе, говорят мало. За вашей «Палатой
Даже так? Я-то ждал комплиментов пушкам.
— Вы удивлены, — она угадала мои мысли, в уголках ее губ мелькнула тень улыбки. — Все видят в вас творца оружия. А я вижу человека, который первым в России понял, что ум — такой же товар, как пенька или железо. Ваша «Палата», барон, — это как доменная печь для идей. Загружаешь руду — сырую мысль, а на выходе получаешь чистый металл — готовый проект.
Меня сейчас кадрят что ли? А сравнение-то какое интересное придумала…
Наш разговор плавно переместился к проблемам Палаты привилегий, к реализации новшеств.
Передо мной стояла красивая аристократка. Или политик? Такое ощущение, что на самом деле мне предлагают союз между технологичным Петербургом и старой, купеческо-боярской Москвой. Ее род теснили Голицыны, а она искала новых союзников. Она была мостом. Это если я правильно понимаю подоплеку нашего разговора.
— Ваши слова, Анна Борисовна, дорогого стоят, — заявмл я. — Ибо сказаны с пониманием. Но одно дело — издать указ, и совсем другое — заставить его работать в Москве, где свои порядки.
— Порядки меняются, когда в них появляется выгода, — парировала она. — Отцы наши московские считать умеют. Покажите им барыш — и они сами принесут вам на блюде головы тех, кто станет на пути. Им нужен лишь тот, кто укажет путь.
Наш разговор тек легко. Мы говорили о косности старых приказов, о купеческой хватке, о будущем России. И чем дольше мы говорили, тем сильнее меня охватывал внутренний конфликт. С одной стороны — очевидная политическая выгода от союза с Морозовыми. С другой — меня затягивала эта женщина, особенно ее непохожесть на всех, кого я здесь встречал.
В какой-то момент, увлекшись разговором, я случайно бросил взгляд через ее плечо, в тот угол зала, где сидела Изабелла.
И замер.
Она по-прежнему сидела рядом с Алексеем, однако вежливая улыбка сползла с ее лица, оставив ее холодным и отстраненным. Губы были плотно сжаты, а веер в ее руке застыл, не шелохнувшись. Она смотрела на нас. Что это, ревность?
Почувствовав мой застывший взгляд, Анна Борисовна обернулась, проследила за ним и, увидев Изабеллу, все поняла. Она даже не смутилась.
— Кажется, мы отвлекли от дел не только вас, бригадир, — тихо произнесла она, с легкой долей насмешки. Она вернула мое внимание к себе, не желая уступать ни на мгновение. — Впрочем, о делах можно говорить и за столом. Отец мой будет рад знакомству. Он как раз обсуждает с голландскими купцами поставки леса для Адмиралтейства. Уверена, вам будет о чем потолковать.
Она сделала легкий жест рукой, приглашая меня присоединиться к группе московских вельмож, сгрудившихся в другом конце зала.