Инженер Петра Великого 5
Шрифт:
Наш танец с Анной оборвался на полуслове — скрипки вдруг захлебнулись и смолкли. Настолько резко, что несколько увлеченных менуэтом пар столкнулись в центре зала. Все головы повернулись в одну сторону, к широкой деревянной лестнице, ведущей на хоры. Там стоял Государь. Возвышаясь над толпой, он своей огромной, подавляющей фигурой, казалось, изменил геометрию зала. Он превратил в трон простые доски, предназначенные для музыкантов.
Зал замер. Смех, разговоры, звон бокалов — все утонуло в почти осязаемом безмолвии. Петр, не дожидаясь, пока оно станет абсолютным, заговорил, его голос без всякого усилия наполнил
— Господа! — обратился Царь к залу. — Мы пьем сегодня за победу русского оружия, за доблесть русского солдата! За мир, что вырван у врага силой и умом!
По залу пронесся одобрительный, немного сдержанный гул. Все ждали продолжения.
— Однако победа эта, — продолжал он, — не конец, а начало новой России. Мы долго стучались в двери Европы как бедные родственники, выпрашивая науки и ремесла. Отныне — хватит! Мы выломали эту дверь. И вошли в Европу хозяевами. Державе нашей, что раскинулась от Белого моря до Черного, что держит Балтику в своем кулаке, тесно в старом имени. Московское царство… Оно осталось там, за стенами Кремля, в боярских теремах и пыльных приказах. Здесь, на этих берегах, на костях и болотах, рождается иная сила.
Ой-ёй! Кажется, я начинаю понимать к чему клонит Царь.
Обведя зал тяжелым взглядом, он, казалось, смотрел в глаза каждому.
— Первый Рим пал от варваров. Второй, Царьград, стонет под пятой басурмана. Третьему Риму — стоять! Да не в молитвах иноков, а в грохоте наших верфей! В дыму наших мануфактур! В славе нашего флота!
Он поднял тяжелый серебряный кубок.
— Посему, волею Божьей и нашей, отныне и вовеки держава наша именоваться будет — Российской Империей! А я, ваш государь, принимаю титул Императора Всероссийского!
Даже разорвись в зале бомба, эффект был бы слабее. Наступила мертвая тишь. Вокруг застыли лица: растерянность старого Ромодановского, плохо скрытый ужас на физиономиях московских бояр, недоумение генералов. «Император». Чужое, латинское, «немецкое» слово прозвучало как святотатство, как пощечина вековым устоям. Они не понимали, боялись. В их молчании был шок, сакральный ужас перед неслыханной дерзостью, разрывом с прошлым, с самим титулом «Царь», данным от Бога.
Хотя тот же «царь» пришел от римского «цезарь». Но кого это волнует?
Я мельком взглянул на царевича. Алексей стоял с каменным лицом, его губы беззвучно шевелились, пальцы инстинктивно сложились для крестного знамения. Он увидел в этом падение, предательство веры отцов. Рядом со мной Анна Морозова застыла ледяной статуей; ее московская душа холодела от ужаса. Даже Изабелла, европейка, казалось, была сбита с толку.
Мой взгляд метнулся наверх, к Петру. Торжество на его лице начало сменяться недоумением, а затем — привычной, сжимающей скулы яростью. Он ожидал восторга, а в ответ получил гробовое молчание. Еще мгновение и эта сжатая пружина гнева развернется, обрушившись на головы остолбеневших от страха вельмож.
В эту секунду я понял, что надо спасать. Причем понимание пришло не как человека из будущего, а как инженера, видящего, что механизм вот-вот пойдет вразнос. Нужно срочно сбросить давление. Выйдя вперед, я вскинул бокал так, что вино плеснуло на манжеты.
— Виват, Император! Виват, Российская
Мой голос прозвучал одиноко, почти вызывающе. На мгновение показалось, что я кричу в пустоту. Петр посмотрел на меня с хоров, в его глазах была благодарность, узнавание. Он увидел во мне себя — одиночку, толкающего эту неповоротливую махину в будущее.
Мой крик сломал оцепенение. Первым, опомнившись, подхватил Брюс. За ним — Меншиков, сообразив, куда дует ветер. И вот уже весь зал, сначала робко, неуверенно, а потом все громче и громче, взорвался ревом. Кричали все: и те, кто пять секунд назад крестился под камзолом, и те, кто видел в новом титуле лишь повод выслужиться. Овации гремели, заглушая музыку, заглушая собственные страхи. Я кричал, мой голос тонул в общем реве, который запустил я. И отвечать за него теперь тоже мне.
Эйфория толпы оказалась заразительной. Едва Петр спустился с хоров, его, Императора, тут же окружило плотное кольцо восторженных вельмож. Меншиков, отбросив недавний испуг, кричал «Виват!» громче всех, его лицо лоснилось от счастья. Оправившись от шока, Анна Морозова что-то оживленно доказывала отцу, и тот, крякнув, одобрительно кивал — московские купцы уже прикидывали барыши от нового имперского статуса. Даже Алексей, казалось, смирился с неизбежным и вел с Изабеллой какую-то светскую беседу.
Мир. Мы завоевали его. Завоевали право строить, а не воевать. Наконец-то можно было вздохнуть полной грудью и заняться главным — дорогами, станками, академией… На мгновение я позволил себе расслабиться, почувствовав, как отпускает многомесячное напряжение.
Этот хрупкий, выстраданный покой разбился о топот сапог. Сквозь толпу, расталкивая напудренных вельмож, к трону пробился запыхавшийся драгунский офицер с забрызганным грязью камзолом и осунувшимся от многодневной скачки лицом. Не говоря ни слова, он опустился на одно колено и протянул Государю запечатанный сургучом пакет.
Даже боюсьпредставить что это за донесение, которое прошло лично к Петру.
Петр, нахмурившись, сломал печать. Шум в зале начал стихать. По мере того, как Император читал, его лицо темнело, превращаясь в грозовую тучу. Улыбка сползла, сменившись знакомой, сжимающей скулы яростью. Он поднял руку, и в зале воцарилась абсолютная тишина.
— Праздник окончен, господа, — его голос был похож на скрежет металла. — Пока мы здесь пьем за мир, на юге снова льется русская кровь.
Подняв депешу, он зачитывал ее.
— Блистательная Порта, вероломно нарушив все наши договоренности, перешла границу. Огромная армия, ведомая самим Великим Визирем, осадила Азов.
По залу пронесся испуганный вздох.
Война. Опять.
Кошмар, которого все так боялись, стал реальностью. Побледнел Меншиков, только что наверняка мысленно тративший будущие барыши. Лицо Алексея исказила странная гримаса — смесь ужаса и мрачного торжества: вот она, Божья кара за отцовскую гордыню. Однако это было не все.
— Гарнизон Азова сообщает, — продолжал Петр, и его взгляд впился в дальний угол, где сгрудились иностранные послы, — что авангард турецкой армии ведут иноземные военные советники. Их артиллерию, что ровняет наши укрепления с землей, обслуживают европейские инженеры-фортификаторы. А их янычары вооружены новыми мушкетами, доселе невиданными в османской армии.