Инженер Петра Великого

Гросов Виктор

В действующую армию! На фронт, где идет война, где снаряды рвутся, где кровь льется! Я стоял, охреневший от этой новости. Это было совсем не то, чего я ожидал. Я думал, меня оставят здесь, при заводах, станки строить, производство налаживать… А тут — на войну!

Еще и хитро так завернул — срок на постройку станка — два месяца, из которых месяц — на войне. Вот же ж подфартило.

— Чего молчишь? — грозно спросил Петр. — Аль обосрался?

— Никак нет, Ваше Величество! — выпалил я первое, что пришло в голову. — Готов служить, где прикажете! Только машины мои… станок сверлильный… кто ж доделывать

будет?

— А ученики твои на что? — усмехнулся царь. — Оставишь им чертежи да указания. Да поручик Орлов приглядит, он парень толковый. А ты поезжай. Война — лучшая школа для инженера. Поглядишь, как оно в жизни бывает, а не на бумажке. Наберешься ума-разума, вернешься — еще полезнее будешь. А пока — езжай. Завтра же с артиллерийским транспортом и отправишься. Подорожную и указ Шереметеву тебе выдадут. Всё, иди. Некогда мне с тобой лясы точить. Дел по горло!

Он снова уткнулся в бумаги, давая понять, что аудиенция окончена. Я поклонился и, пятясь, вышел из зала, провожаемый любопытными взглядами шишек. В голове был полный бардак.

Действующая армия, фельдмаршал Шереметев, война! Это был новый, совершенно неожиданный поворот. И снова опасный, невероятно захватывающий вызов.

Отъезд из Питера был быстрым и суматошным. Капитан Краснов снабдил меня всеми нужными бумагами — подорожной до самой армии фельдмаршала Шереметева, предписанием к нему и даже сопроводиловкой от генерала артиллерии, где расписывались мои «особые таланты» по части пушек и ружей. Мои пацаны — Федька, Ванюха, Гришка — провожали меня чуть ли не со слезами. Я оставил им подробные инструкции по станку и замкам, велел слушаться Орлова и немца Шульца. Простился и с ними — Орлов обещал приглядывать за моими делами и иногда слать весточки с обозами, а Шульц только крякнул по-немецки и пожелал «гут глюк».

Дорога в действующую армию оказалась еще хуже и дольше, чем из Тулы в Питер. Ехали с большим артиллерийским обозом — тащили новые пушки, везли порох, ядра, бомбы. Дороги были убиты в хлам, осенняя распутица превратила их в сплошное болото. Телеги и фуры постоянно застревали, лошади падали от усталости, солдаты охраны и возчики матерились так, что уши вяли, вытаскивая увязшие по оси колеса. Ночевали где придется — в редких деревнях, а чаще прямо в поле, под дождем и ветром. Жратва была паршивая — всё та же солдатская каша да сухари. Я, хоть и был теперь фельдфебелем с какими-никакими деньгами, старался не выпендриваться, делил с солдатами и дорогу, и еду. Смотрел, слушал их разговоры, вникал в их быт.

Чем ближе мы подъезжали к фронту (где-то в Прибалтике — я толком и не знал, карты были секретные и не для моего чина), тем сильнее чувствовалось дыхание войны. Всё чаще попадались воинские команды, тянулись обозы с ранеными, встречались сожженные деревни. Воздух был пропитан горьким дымом. А потом я услышал и канонаду. Сначала далекую, глухую, как гром. Потом всё ближе, отчетливее. Тяжелые, размеренные удары осадных орудий, частые и резкие — полевых пушек, сухая трескотня ружейной пальбы. Этот звук уже не прекращался ни днем, ни ночью, стал привычным фоном.

Наконец мы добрались до главного лагеря русской армии. То, что я увидел, меня просто потрясло. Огромное, раскинувшееся на километры поле, превращенное в море грязи. Бесчисленные палатки, шалаши, землянки, наспех

сколоченные бараки. Дым тысяч костров, смешанный с туманом и пороховой гарью. Ржание лошадей, мычание волов, скрип телег, крики на разных языках, солдатский мат, стоны раненых… И над всем этим — непрерывный грохот канонады с передовой, которая была где-то там, за холмами.

Это был хаос, огромный, кипящий, хреново управляемый муравейник. Солдаты в разных, грязных, рваных мундирах. Кто-то чистил ружье, кто-то латал дыры на одежде, кто-то просто сидел у костра, тупо уставившись в огонь. Офицеры, тоже не сильно чище, бегали, отдавали приказы, ругались с интендантами из-за нехватки провизии или пороха. Везде — грязь, мусор, дерьмо. Санитария — никакая. Неудивительно, что болезни косили солдат не меньше шведских пуль.

Меня провели в штаб артиллерийского парка. Угрюмый начальник, полковник артиллерии, принял мои бумаги без особого энтузиазма.

— А, Смирнов… Фельдфебель… Из Питербурха… Знаем, писали про тебя… Умелец, значит… Ну, посмотрим, какой из тебя умелец. Определить его пока к третьей батарее осадных мортир. Пусть там приглядится, поможет за пушками присмотреть. А там видно будет. Иди.

Третья батарея стояла на небольшом пригорке, чуть в стороне от основного лагеря, но достаточно близко к передовой, чтобы до них долетали шальные ядра и пули. Командовал батареей капитан Синицын, седой и вымотанный войной офицер. Он встретил меня так же безрадостно.

— Фельдфебель Смирнов? Прислали, значит… Ну, располагайся. Работа у нас простая — шведа ядрами кормить. Гляди, учись. Да порох береги — его вечно не хватает.

И вот тут-то я и увидел войну этой эпохи во всей ее красе и уродстве. Осадные мортиры — короткие, толстые чугунные монстры — стреляли огромными бомбами с порохом внутри. Заряжали их долго, муторно. Засыпали порох, вкатывали бомбу, вставляли запальную трубку. Потом фейерверкер подносил фитиль… Оглушительный рёв, огромное облако дыма, и бомба по крутой дуге улетала куда-то в сторону вражеских укреплений. Куда она там упадет, взорвется ли вовремя — хрен его знает. Точность была никакая.

Как я понял, эти мортиры — трофеи от все тех же шведов.

Враги отвечали. Их пушки били чаще и, как мне показалось, точнее. То и дело над нашими позициями со свистом проносились ядра. Иногда падали рядом, вздымая фонтаны грязи. Иногда — попадали. Я видел, как ядро вмазало в бруствер рядом с мортирой, разбросав землю и бревна, как шальной фрагмент дерева проткнул солдата…

Крики, кровь, суета…

Раненых тащили на носилках в лазарет, а на их место тут же вставали другие. Обыденно, без лишних слов. Смерть здесь была повседневностью.

Меня поначалу подташнивало, но потом прошло. Сработал какой-то защитный механизм насмотренности фильмов наверное. Мозг решил, что это все кино. Если бы не запахи…

Как-то раз началась настоящая артдуэль. Шведы накрыли нашу батарею огнем. Ядра ложились всё ближе. Одно ударило прямо в лафет мортиры, разнесло его в щепки. Другое пролетело так низко над головой, что я инстинктивно вжался в землю, почувствовав горячий ветер. Воздух наполнился грохотом, свистом, вонью пороха. Земля дрожала от ударов. Я залег за бруствером вместе с солдатами. Это было совсем не то, что испытания на заводском полигоне.