Инженер Петра Великого
Шрифт:
— Не по ногам, так по мастеру! — подхватил Васька.
Смейтесь, ублюдки. Смейтесь громче. Я запомню и ваши рожи, и ваш смех. Сейчас вы ржете надо мной, слабым и неумелым. Но я выучусь. Я стану сильнее. И тогда я найду способ заставить вас пожалеть об этом дне. Каждый из вас пожалеет.
Кузьмич побагровел. Швырнул свой молот, подлетел ко мне и со всей дури влепил оплеуху. Голова мотнулась, в ушах зазвенело.
— Ах ты, урод безрукий! Тебе показывают, а ты дурня валяешь! Я тебя научу работать!
Удар… Хорошо. Я запомню и это, старый хрыч. Запомню звон в ушах и боль. Сейчас ты можешь
Он схватил меня за шиворот, подтащил к наковальне, ноги мне поставил как надо, молот в руки сунул, а своей лапищей мозолистой мои пальцы сверху обхватил.
— Вот так держи! Замах от плеча! Бей всем телом! Чуешь? Вот так! Давай сам!
Хватка у него была железная. Несколько раз он сам направил мою руку с молотом, заставляя бить по раскаленной железяке. Я чувствовал жар, летящие искры, боль в пальцах, которые его же рукой отбивало. Потом отпустил.
— Давай! Не балуй!
Я попробовал снова. Получилось чуть лучше, но всё равно криво и слабо. Кузьмич смачно сплюнул под ноги.
— Тьфу! Бестолочь! Ладно, гляди пока. Будешь клещи держать. Митька, становись на молот!
И опять — держать раскаленное железо, чувствовать этот адский жар, вибрацию от ударов, слушать подколки Митьки. А тот молотом махал зло, нарочито сильно, будто специально старался выбить заготовку у меня из клещей. Пальцы уже судорогой свело, спина просто отваливалась, в глазах темнело от натуги и жара.
Давай, Митька, старайся. Думаешь, я не вижу, как ты специально бьешь, чтобы мне навредить? Ничего, я терплю. Каждый удар, каждое твое злобное сопение — все в копилку. Долг растет. Придет время платить по счетам, и я предъявлю тебе весь список, до последней искры.
Вот так и пролетел еще один бесконечный день. Уроки кузнечного дела. Моя корявость. Косяки. Насмешки. Тычки и маты Кузьмича. Я старался смотреть внимательно, запоминать, анализировать движения мастера, сравнивать с тем, что знал по своей инженерной теории. Но теория — это одно, а практика в этом дохлом, замученном теле, в этих диких условиях — совсем другое. Вечером, когда я снова упал на нары, я чувствовал себя не просто уставшим — раздавленным. Получится ли у меня хоть что-то?
Получится. Должно получиться. Не ради них, не ради этого проклятого ремесла. Ради себя. Ради того дня, когда я смогу посмотреть им в глаза не как забитый щенок, а как тот, кто пришел за своим долгом. Я вытерплю. Я научусь. Я стану сильным. И тогда мы поговорим иначе. Они еще узнают, кого посмели унижать.
Неделя ползла за неделей. Я помаленьку втягивался в этот адский заводской ритм, точнее, тело этого Петрухи как-то привыкало к нечеловеческим нагрузкам, либо я привык. Мышцы болели уже не так дико, скорее, просто ныли постоянно, фоном. Я научился более-менее нормально держать клещи, чтоб раскаленная железяка не вылетала, и даже попадать молотом туда, куда Кузьмич тыкал пальцем, хотя и без нужной силы и сноровки, конечно. Мастер по-прежнему орал и раздавал подзатыльники, но уже пореже — то ли смирился
Предсказуемую… Да. И это хорошо. Предсказуемость дает время. Время учиться, время крепнуть, время планировать. Они думают, что я смирился, стал таким же тягловым скотом, как они привыкли видеть. Пусть думают. Тем слаще будет их удивление, когда придет мой час. А он придет. Я чувствую это каждой ноющей мышцей, каждым глотком затхлого воздуха этой кузни. Моя месть будет долгой и холодной, как железо, остывающее после ковки.
И вот тогда, когда первый шок чуть отпустил, а тело перестало быть одним сплошным синяком, мой инженерный мозг наконец-то заработал на полную катушку. Я перестал быть просто загнанным пацаном, который тупо выполняет команды. Я начал смотреть. Анализировать. Сопоставлять.
Работа у горна давала для этого массу материала. Я видел, как Кузьмич берет инструмент — молоты, клещи, зубила, пробойники. Инструмент — грубейший, тяжелый, неудобный до безобразия. Молоты — явно кривые, без баланса, махать таким — только руки и спину рвать. Клещи… Обычные железные клещи, губки у них от жара и ударов моментально деформируются, перестают держать. Сколько раз железяка выскальзывала, летела на пол, остывала — всё, брак! А зубила и пробойники? Их же постоянно точить надо, тупятся моментально, крошатся. Какая там инструментальная сталь, какая термообработка, правильная закалка — забудь! Обычное железо, прокованное абы как. Время на заточку улетает, риск запороть деталь тупым зубилом — выше крыши. А ведь элементарно — подобрать угол заточки правильно, закалить по-простому, с отпуском потом — и инструмент будет ходить в разы дольше! Азы материаловедения, ёлки-палки!
Горн — это вообще отдельная песня. Обычная яма, камнями обложена, туда уголь сыплют. Жар мехами нагоняют. Но какой жар! Скачет как сумасшедший, неравномерный. То шпарит так, что металл «горит», покрывается толстенной окалиной, свойства теряет, хрупким становится. То еле греет — и приходится заготовку дольше держать, опять время теряешь, уголь жжешь впустую. Сколько же ценного металла уходило в эту окалину, осыпалось на пол бесполезным шлаком! А сколько угля сгорало зря из-за херового дутья и никакой теплоизоляции самого горна? В моем мире за такие потери и такой КПД печки ответственного инженера по статье бы уволили. А тут — обычное дело. Никто даже не парится, что можно как-то по-другому.
Технология ковки… Кузьмич, спору нет, мастер опытный, рука набита. Но даже он работает больше по наитию, на глазок. Никаких тебе шаблонов, калибров, приспособлений, чтобы точно форму сделать. Всё — ударами молота, на глаз прикидывая размеры и углы. Естественно, детали все разные получаются. Припуск приходится оставлять конский, чтобы потом напильником вручную доводить — а это снова время, снова потери металла. Я прикидывал в уме: если по-нормальному организовать, с простейшими штампами или хотя бы оправками калибрующими, можно производительность раза в два-три поднять и брак резко сократить.