Иоанниты
Шрифт:
– Брось ты её, – подключились с советами коллеги. – Это всего лишь побрякушка металлическая, сдалась она тебе.
Упрямец ещё какое-то время вёл неравную борьбу с артефактом, а затем просто надел мне браслет наручников чуть выше, пыхтя от обидного поражения. Вымещая гнев за неудачу, он принялся грубо толкать меня в спину.
– Шевели мослами, заключённый, – мычит он, размахивая дубинкой в воздухе и мечтая пустить её в ход.
Увы, мне захотелось изображать примерного арестанта, предугадывающего мысли конвоиров. Хотя, хороший жандарм должен уметь выдумать
Проходя вдоль камер, я краем глаза ознакомился с народом, населяющим их: среди оборванных головорезов не видно никого из моих друзей. Это одновременно говорит о многом и не говорит ни о чём. Причин, по которым только я один околачиваю нары, бессчётное множество. Моих друзей могли, скажем,.. отпустить и дать денег на дорожку.
Вот меня вывели из подвального помещения. Залитые светом ламп коридоры и темнота за окнами говорят, что ночь ещё не кончилась. Я ожидал встретить полуденное солнце.
Первый в году снегопад продолжается.
– Сюда давай, – направляет меня по путаным коридорам конвоир.
Сейчас в отделении жандармерии немноголюдно. Странно, я ожидал, что бойня на мосту загрузит несколько десятков сотрудников на долгую бессонную ночь. Получается, что абсолютно ничего не смыслю в работе органов охраны порядка.
– Сюда.
За дверью меня уже ожидают двое. В глазах на порядок больше интеллекта, так что эти уже похожи на дознавателей. В комнате всего три стула, стол и лампа на нём. Меня усадили на единственный свободный стул и окружили. Ей богу, в таком плотном кольце верзил стало неуютно.
– Нет, можете нас оставить, – решил обойтись без лишних ушей дознаватель.
– Ясно, – ответила троица чуть ли не хором и удалилась. Уж больно недовольно они вдевают дубинки в петли.
Я внимательнее пригляделся к парочке напротив: высокие, сухие, с хитрым прищуром под кустистыми бровями, узкие носы, под которыми распускаются лихие усы. Жандармы донельзя похожи, словно это родственники, если не зеркальные отражения. Ещё они мне напоминают бравых кавалеристов со старых картин – там все всадники писаны с похожих образов.
Они выглядят озлобленными и суровыми, хотя я-то знаю, что это просто они настолько серьёзны. При этом, на их лицах отчётливо читается интеллигентность, поэтому я могу рассчитывать на вежливое обращение. Эти двое, например, даже не прихватили дубинки.
Один из них достал блокнот, не сводя с меня пристального взгляда. Второй, скосив усы набок, приступил к допросу:
– Назовите себя.
– Виктор Римель, – не моргнув глазом соврал я.
Но на первом же вопросе я оступился. Только приготовившийся писать жандарм поднял голову и недовольно заметил:
– Как Вы тогда объясните, что два человека уже назвали Вас Августом?
– Это моё прозвище, я родился в августе.
– А фамилия Хромер из-за того, что Вы металл хромировали?
Времени на ответ мне не дали – второй дознаватель рубанул напрямую:
– Скажите, Вы иоаннит с Альбиона?
– Нет, Август – это моё прозвище, а фамилию я приставил себе, потому что звучит.
Как во мне взыграло красноречие. Жандарм за блокнотом что-то скупо чиркнул. Выражение лиц у обоих так и не поменялось. Полагаю, они мне не поверили.
– Как давно Вы состоите в банде Белой Бестии.
Хотел уже было я возразить, что в банде не состою, но тут вспомнил, что проходил чёртов обряд посвящения. Приходилось пить абсент с кровью и порохом.
– Около недели.
– Недели? – похоже, недоверие ко всем моим словам уже вошло у писаря в привычку.
– Именно.
– Сколько человек из банды находилось на мосту вчера ночью? – со строгой монотонностью спрашивает дознаватель.
– Трое.
– Назовите их имена.
– Виктория, Роде и я.
– А их фамилии?
– Этого я не знаю, мне пока не доверяют в банде, – по-моему, умело отвертелся я.
Размяв шею, усатый жандарм взглянул на меня исподлобья, готовый пуститься в очередную атаку.
– Давайте я поведаю Вам, что сама Виктория назвала свою фамилию Хромер. У Роде, как она заявила, фамилия Кавеньяк. Салли Шорш, в девичестве Фер, при этом сказала, что она и её муж Истериан Шорш, я цитирую, «с ними», – дознаватель сделал драматическую паузу. – У меня возникают вопросы. Во-первых, как так получилось, что Ваша, якобы, ненастоящая фамилия Хромер совпадает с фамилией Виктории?
– Чистое совпадение, я понятия не имел, какая у неё фамилия, – неубедительное оправдание выдумал я.
– Допустим. Во-вторых, почему Вы не сказали, что Салли и Истериан Шорши тоже состоят в банде?
– Да потому что они в ней не состоят.
– И Вы в этом уверены? – подперев кулаком подбородок, вставил писарь. – Вы же всего две недели в банде.
– Нет, в этом я уверен.
– Тогда, и это в-третьих, что имела в виду Салли Шорш, когда говорила «мы с ними».
Я словно встал на лыжню: ложь сыплется из меня без запинок. В голову мне пришло, что во всей этой истории Салли с Истером выглядят самыми невиновными. Кто знает, не исключено, что у меня есть шанс отвести от них обвинения. Это будет невпечатляющий ход, однако выручить ребят будет крайне полезным.
– Они были у нас в заложниках, – покопавшись в ворохе идей, выдал я.
– В заложниках, значит, – разгладил усы цепкий, как бультерьер, жандарм. – Почему тогда Салли не сообщила об этом нам?
– А она не сообщила? – прикинулся я дурачком.
– Именно так. Насколько мне известно, заложники предпочитают обращаться за помощью к служителям закона. Скажу больше, она вела себя так, словно пыталась защитить Вас и Бестию… прошу прощения, Викторию Хромер. Вы можете это объяснить?
– Проще простого: в заложниках по-прежнему её подруга. Её удерживает вторая половина нашей банды. Мы предупредили Салли, что если она станет себя плохо вести, мы убьём её подругу. Уверен, чтобы с ней всё было хорошо, Салли и защищала нас.