Иосиф Бродский: Американский дневник
Шрифт:
Страны путают карты, привыкнув к чужим широтам. И не спрашивай, если скрипнет дверь,
"Кто там?" — и никогда не верь отвечающим, кто там.
В начале строфы Бродский употребляет союз "поэтому", тематически связывающий данное предложение со значением предыдущего, то есть с мыслями поэта "о себе и о большой стране". В соответствии с этим "поэтому" в контексте стихотворения может быть прочитано как "потому что я думаю о тебе"? Но в этом случае словосочетание "большая страна" не может соотноситься с США. Если поэт думает о сыне, он думает о той стране, в которой тот остался. Сравните также строчки из стихотворения 1978 года "Полдень в комнате": "Я родился в большой
Еще большую загадку представляют строки о "тресках", которые одна за другой "пробуют дверь носком" в доме поэта, "живущего около океана". Речь о них идет в конце одиннадцатой и в двенадцатой частях стихотворения.
Впервые "треска" появилась в восьмой части стихотворения с песней о Времени и Пространстве. При интерпретации было высказано предположение, что в песне раскрывается метафизическая концепция творчества Бродского в условиях эмиграции. И действительно, после отъезда понятия Пространства и Времени приобретают особое значение в его поэзии, определяя ее философскую направленность и образную структуру. Исходя из этого, можно предположить, что "трески", которые вереницей идут к дому поэта и "просят пить, естественно, ради Бога", соотносятся с представлениями Бродского о русских эмигрантах в Америке.
Учитывая тот факт, что в первой части стихотворения собственное тело кажется поэту "свернутой в рулон трехверсткой", строка, предваряющая появление "тресковых" в одиннадцатой части стихотворения ("страны путают карты, привыкнув к другим широтам"), может быть прочитана следующим образом: страны путают тела (людей), которые "привыкают (вынуждены привыкать?) к чужим широтам". И в этом смысле название стихотворения "Колыбельная Трескового мыса" соответствует его жанровому своеобразию — исповеди эмигранта. Мысли и чувства, переданные в стихотворении, отражают мироощущения человека, оторванного от родной среды и привычного круга общения, который глубокой ночью остается один на один с самим собой и со своими воспоминаниями.
Недоверчивость, с которой Бродский говорит в стихотворении о косяке идущих к его дому тресковых, соответствовали его отношению к выходцам из России в Америке. В качестве примера приведем отрывок из интервью Бродского Белле Езерской (1981). Когда журналист обратилась к поэту с просьбой принять участие в готовящейся публикации, Бродский поинтересовался:
И.Б.: Итак, что это будет? Б.Е.: Книга. Сборник интервью с русскими мастерами в эмиграции. И.Б.: С кем?
Б.Е.: Вас интересует, кто, кроме Вас, будет включен в сборник? И.Б. (подумав): Да нет, не особенно. У меня никаких предубеждений нет. Б.Е.: Если бы не Игорь Ефимов, я никогда не обратилась бы к Вам.
И.Б.: Почему? Б.Е.: О Вас говорят, как о человеке высокомерном и недоступном, особенно для нашего брата-эмигранта. (…) И.Б.: Я не знаюсь только с негодяями. С заведомыми негодяями. Но даже в этом случае я стараюсь собственными глазами убедиться, так это или нет. Правда, в последнее время я стал иногда отключать телефон, потому что просто стало невозможно работать. А вообщето… терпимости у меня навалом. Б.Е.: В одном из интервью Вы сказали, что вынуждены в эмиграции знаться с такими людьми, с которыми дома и разговаривать бы не стали.
И.Б.: Да. Половине из тех, с кем я общаюсь, выпадает роль улицы, двора.
Б.Е.: То есть, Вы сами отводите им эту роль?
И.Б.: Это, примерно, то же самое.
Б.Е.: Но качество общения, видимо, изменилось. Там Вы нуждались в помощи, здесь люди ищут у Вас помощи и поддержки. В большой концентрации это, видимо, утомительно?
И.Б.: Люди находятся
Б.Е.: У них хватка утопающих.
И.Б. (усмехнувшись): Ну и я та еще соломинка…
Б.Е.: Я бы сказала, что Вы, скорее, бревно….
И.Б. (развеселившись): Это Вы очень хорошо сказали!
Б.Е.: Я хотела сказать, что на бревне хоть можно продержаться некоторое время на плаву.
И.Б.: Нет, все правильно [111] .
Более подробно свои взгляды на эмиграцию и на поведение коллег-писателей в ее условиях Бродский излагает в эссе "Состояние, которое мы называем эмиграцией, или Попутного Ретро" (1987).
111
Езерская Б. Если хочешь понять поэта…: (Интервью с Иосифом Бродским) // Езерская Б. Мастера: [Интервью с русскими деятелями искусства, живущими за рубежом]: Кн. 1. Ann Arbor, Mich.: Эрмитаж, 1982. С. 103.104.
Возможно, напутствие сыну ("Никогда не верь отвечающим, кто там") в "Колыбельной Трескового мыса" передают скептическое отношение поэта к людям, которые и в новых условиях не способны взять на себя ответственность и продолжают обвинять других в собственных неудачах.
Стихотворение заканчивается обращенным к сыну философским размышлением о жизни, смерти и значении творчества: Спи. Земля не кругла. Она Просто длинна: бугорки, лощины.
Вывод о том, что "Земля не кругла" звучит оптимистично по сравнению с ранними представлениями поэта о "закруглении земли", которая "мешает взглянуть назад", или возвращает "туда, где нету ничего, помимо / воспоминаний". То, что "Земля не кругла", а "длинна" является, несомненно, положительным фактором, так как движение по ней не приводит человека к тому месту, откуда он пришел (или к тому, что от этого места осталось), а открывает перед ним уходящую вдаль дорогу (Сравните: "Земля… просто длинна" — ""Что ты / любишь на свете сильнее всего?" — / "Реки и улицы — длинные вещи жизни"").
"Длинная вереница" отпущенных человеку "дней" "и ночей", за которыми следует "рай" или "ад", не длиннее его "мыслей о жизни и мысли о смерти", составляющих философскую основу внутреннего состояния человека. Но и эти мысли не бесконечны, так как "мысль о Ничто" превосходит по длине даже саму мысль о смерти:
Этой последней длинней в сто раз мысль о Ничто; но глаз вряд ли проникнет туда, и сам закрывается, чтобы увидеть вещи.
Только так — во сне — и дано глазам к вещи привыкнуть. И сны те вещи или зловещи — смотря кто спит. И дверью треска скрипит.
Приобщиться к Ничто — к высшей субстанции, "высшему разуму" во Вселенной — не дано человеку, по крайней мере, при жизни: "глаз вряд ли проникнет туда, и сам / закрывается". Вместе с тем ощущение, что внутри человека присутствует что-то большее, несопоставимое с его физической оболочкой, что-то значительное и непостижимое, отличает его от других объектов действительности: "Что же касается человека во Вселенной, то сам он ближе к ничто, чем к какой бы то ни было реальной субстанции" [112] .
112
Бродский И. Никакой мелодрамы: (Интервью В. Амурскому) // Бродский И. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000. С. 488.