Иосиф Бродский глазами современников (1995-2006)

Полухина Валентина

Какова, если можно так сказать, основная тема вашей книги?

Думаю, в ней я старался убедить довольно скептически настроенную аудиторию — в особенности британскую литературную аудиторию, — что эксперимент Бродского по переводам с русского на английский был, так сказать, оправданным и даже привел к самоценным результатам. Английский язык, как мне представляется, сейчас находится в особенно проницаемом состоянии — вероятно, из-за своей роли всемирного языка. Он способен впитывать в себя другие языки и диалекты, и в этом смысле он всепоглощающ! Бродский воспользовался этим преимуществом, на мой взгляд, чтобы расширить английский язык, русифицировать его — можно сказать, колонизировать его. Он создал, как сказано в одном из его некрологов, собственный "идиолект" [190] , составленный из русского и английского языков. Он заставил английский язык говорить

по-русски. При этом он встретил меньше враждебности в Америке, нежели в самой Англии. Американский английский — это до некоторой степени язык-полиглот, заимствующий нечто из каждой волны иммигрантов, привносящих собственные языки, проникающие в него. Бродский отмечал трудности при переводе с русского, как и Набоков до него. Но, в отличие от Набокова, он не жаловался, не заявлял о невозможности перевода в абсолютном смысле. Разумеется, он не мог ожидать, что английские переводчики в этом за ним последуют, поэтому в конце концов он сам занялся переводами своих текстов. Сначала он пытался работать с помощью переводчиков, но постепенно все больше брал эту работу в свои руки. Результат представляется мне захватывающе интересным и поучительным.

190

Lachlan Mackinnon, Joseph Brodsky // The Independent. 30 January.

У вас есть стихотворение памяти Бродского. Могу я включить его в свое собрание?

Безусловно.

Перевод с английского Лидии Семеновой

* * *

Ты был среди нас, Иосиф… Думаю, по-библейски.

По крайней мере, именно это приходит на ум.

Словно ребенок, существо, непохожее на нас,

странно незащищенный, незащитимый —

и при этом в позе крутого парня.

Нежный. Об этом не стоит и думать —

ты сам так говорил.

"Нежно твой", "с нежностью" —

мурашки по коже сейчас, как тогда.

Слово, воскресшее в нашем языке,

твоем и моем.

Ничего общего с "детьми цветов",

с "переосмыслением мужского начала" —

это просто язык.

Ты был, ты нашел себя

среди нас — был здесь, чтобы тебя нашли.

Нашли, будто ты всегда был здесь,

больше — будто ты здесь родился…

Ведь ты менял любое пространство, в котором ты был.

А мы не верили, просто не могли поверить,

но принимали как свершившийся факт.

Это спасительная сила —

наше восприятие свершившегося факта.

Так вот, факт свершился, Иосиф,

мы говорили с тобой

как обычно, и вдруг

ты стал отсутствием в нашей жизни. [191]

ПИТЕР ФРАНС [192] , 6 ЯНВАРЯ 2004, ЛОНДОН

Не уверена, рассказывала ли я вам об этом. Когда вы прислали мне свой перевод "Двадцати сонетов Марии Стюарт" в 1989-м и я сказала об этом Иосифу, он пришел в восторг. Затем, несколько дней спустя, к моему ужасу, мне позвонил Аллан Майерс и сказал, что Иосиф переделывает ваш перевод. Я не знала, как сообщить вам об этом. Потом до меня дошло, что мы можем получить две версии одного произведения — включим ваш перевод в наш сборник "Поэтика и эстетика Бродского" [193] с вашими комментариями, а со своей "исправленной" версией Иосиф может делать, что хочет. И, будучи джентльменом, вы кротко согласились с моим предложением. Принимали ли вы и принимаете ли сейчас его "исправления"?

191

Перевод с английского Сергея Панцирева.

192

Питер Франс (род. в 1935 г. в Северной Ирландии) — филолог, переводчик. Высшее образование получил в Оксфорде и во Франции. Член Британской Академии. Переводил стихи Блока, Пастернака, Бродского, Чухонцева и несколько поэтических сборников Айги, специалист по французской литературе XVII и XVIII веков.

193

Lev Loseff and Valentina Polukhina. Brodsky Poetics & Aesthetics. London: Macmillan, 1990.

Версия, опубликованная в вашем с Лосевым сборнике, не та, которую предлагал он, но, думаю, в некотором смысле результат того, что он говорил. Кое-что из сказанного им пригодилось мне в плане улучшения собственного варианта. В то же время, переделывая мой перевод, он был довольно непоследователен: одни стихи вообще не тронул, другие переработал полностью. О тех, что

он переписал, говорить трудно, поскольку это были новые стихи. Но мы многое обсуждали.

Отреагировал ли Иосиф на ваш перевод "Сонетов"?

Он написал мне по-английски, что он в полном восторге от моего перевода и т. д. и т. п., но сказал: "У вас нет слуха" — или что-то в этом роде.

Прямо так и сказал?

Да, прямо так и сказал, затем речь пошла о размере и рифме. Конечно, я заметил, что сделанные им изменения почти всегда усиливали рифму, однако не всегда шли на пользу размеру. Я думал, с размером у меня в переводах все в порядке, но он, очевидно, так не считал, и нам не удалось сойтись во мнениях этому вопросу. По части рифмы — ну он был готов пожертвовать ради рифмы большим, чем я. И результат получился очень интересный, в некоторых случаях лучше, чем мог бы придумать я, потому что он мог делать что хотел, а также потому что он обладал определенной смелостью и, будучи иностранцем, мог делать определенные вещи, на которые не способен носитель языка. Все это когда срабатывало, когда нет. Я бы не сказал, что наша переписка была вовсе неприятной. Думаю, он искренне писал мне как грубости, так и добрые слова, но я не придавал этому особого значения. И отвечал в свойственной мне джентльменски вежливой манере (надеюсь, по-русски это звучит иронично), а он порой принимал мои соображения, порой нет.

Как часто вы писали друг другу?

Нечасто. У меня два или три письма от Бродского.

Если абстрагироваться от вашего собственного перевода, какой из переводов "Двадцати сонетов" вы предпочитаете, его или свои?

Зависит от сонета. Некоторые получились лучше у него, некоторые — у меня. Но на самом деле я не могу достаточно абстрагироваться, чтобы судить, потому что они очень увлекли меня. Надо сказать, что многие сонеты очень трудно понять, и я не думаю, что они стали легче для понимания в его переводе, они остаются сложными.

Русским их понять немного легче, полагаю, потому что они в основном о его отношениях с М. Б. и основаны на фильме.

Явидел этот фильм.

И они также являются маской, прикрытием для написания любовного стихотворения с использованием старой формы. Елена Фанайлова написала чудную пародию на сонеты Бродского "Стихи к Марии С.":

Он слезы лил над ней, и он зарыть Не позволял ее, и, боже правый, Он целовал у ней рубец кровавый Отрубленной прекрасной головы… [194]

194

Russian Literature. Special Issue "Joseph Brodsky". Guest Editor Valentina Polukhina. XXXVII–II/III. 1995. P. 185–187.

Сколько времени ушло на перевод сонетов? Два или три месяца, не помню. почему вы решили переводить именно эти стихи? Этобыло из-за годовщины Марии Стюарт?

Да, это из-за годовщины, вокруг нее в тот год было много шума на Эдинбургском фестивале. И показывали немецкий фильм "Das Herz einer Konigin" с Зарой Леандер в роли королевы. Все это пробудило у меня интерес. Дело не в том, что мне особенно понравилось какое-то стихотворение и захотелось его перевести; просто я счел это вызовом, и мне сделалось интересно. В сборнике "Часть речи" много других стихов, которые я очень люблю, я переводил куски из них, когда делал главу о Бродском для своей книги "Поэты современной России" [195] . Также мне близки все ассоциации с Парижем, я приезжаю посмотреть на ту статую в Париже несколько раз в год.

195

Peter France. Poets of Modern Russia. CUP, 1982. P. 188–219.

Какой подход к переводу вы предпочитаете — тот, что "одомашнивает" оригинал, или сохраняющий особенности оригинала?

При переводе балансируешь между ними двумя, ведь не хочется, чтобы стихотворение "одомашнилось" до неузнаваемости, как не раз бывало в английской традиции, но не хочется также, чтобы оно оказалось таким странным, что никто не захочет его читать. Думаю, современная мода склонна приветствовать сохранение национального колорита. И, по-моему, порой заходит слишком далеко. В этом смысле я, вероятно, больше похож на русского переводчика — русские переводчики традиционно не имели обыкновения сохранять специфические черты исходного произведения, они "одомашнивали" от всей души. Перевод — это литературный жанр.