Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Робертс Джеффри

Далеко не все историки соглашаются с тем, что атмосфера после Ялтинской и в преддверии Потсдамской конференции была столь позитивной. Некоторые предпочитают делать акцент на расхождениях и разногласиях, которыми характеризовались в этот период отношения «большого альянса». Многие версии подчеркивают то, какой отпечаток на отношения держав наложила «холодная война» и какое влияние оказали на них действия Трумэна и Черчилля, которые целенаправленно старались отойти от духа сотрудничества, царившего на Ялтинской и Потсдамской конференции. Советская сторона после начала «холодной войны» тоже несколько дистанцировалась от других участников «большого альянса», однако взгляд Сталина на отношения с Западом в то время был все же достаточно оптимистичным, и советская делегация, отправляясь в Потсдам, делала это в полной уверенности, что трехстороннее сотрудничество Великобритании, США и СССР в целях достижения послевоенной безопасности и стабильного мира является лучшим выбором для всех.

Потсдамская конференция

До Парижа войска Сталина не дошли, но зато дошли до Берлина. В 1940 г., когда капитулировала Франция, Гитлер триумфально проехал по центральной части Парижа в сопровождении фотографов; и Черчилль, и Трумэн нашли время, чтобы проехать по разрушенному Берлину. Сталин такого желания не изъявил. Он приехал без лишнего шума, на поезде, даже приказал Жукову не планировать никакой торжественной

встречи с военным оркестром и почетным караулом55.

Для проведения конференции было выбрано одно из немногих уцелевших крупных зданий Берлина – дворец Цецилиенхоф, построенный для сына кайзера Вильгельма II и названный в честь его жены. Эта резиденция с 176 комнатами, больше напоминающая загородный дом эпохи Тюдоров, чем классический европейский дворец, располагалась в лесистом парке рядом с озерами Юнгфернзее и Хайлигер. Советская сторона в порядке подготовки к конференции привезла во дворец подходящий круглый стол, за которым ее участники могли вести переговоры, а в центральном дворике была разбита цветочная клумба в форме красной звезды56.

Потсдамская конференция продолжалась 2 недели (с 17 июля по 2 августа) – гораздо дольше Тегеранской, которая заняла четыре дня, и Ялтинской, на которой Черчилль, Рузвельт и Сталин провели неделю. Одной из причин такой продолжительности был устроенный в конце июля перерыв: Черчиллю нужно было лететь домой, чтобы присутствовать при оглашении результатов всеобщих выборов в Великобритании. На выборах его ждало сокрушительное поражение, и в Потсдам он не вернулся. Его и Идена места за столом переговоров заняли новый премьер-министр от лейбористской партии, Клемент Эттли, и его министр иностранных дел Эрнест Бевин (правда, Эттли и до этого сопровождал в Потсдам Черчилля в качестве заместителя премьер-министра). Еще одной причиной того, что конференция так затянулась, было количество и суть вопросов, которые на ней обсуждались. В Тегеране основной темой было координирование военных действий против Германии, в Ялте обсуждались в основном перспективы послевоенного устройства мира. Потсдамская конференция больше напоминала московское совещание министров иностранных дел в октябре 1943 г. тем, что она была посвящена решению частных вопросов – таких, как будущее Германии; подписание мирных соглашений с государствами-противниками, пересмотр положений конвенции Монтре о выходе в Черное море, формирование территориальной опеки над бывшими колониями Италии; определение процедур будущих отношений СССР и западных держав в рамках «большого альянса», а также целый ряд других вопросов. Сталину очень хотелось как можно скорее разобраться со всеми этими вопросами, потому что он опасался, что благожелательной атмосферы, согретой радостью победы над Германией, надолго не хватит, и что отношения с англичанами и американцами после войны будут постепенно осложняться. Кроме того, Сталин считал, что у него на переговорах есть главный козырь: Красная Армия была нужна союзникам, чтобы одержать победу над Японией.

Что касается личных взаимоотношений, общение между Черчиллем, Сталиным и Трумэном так и не достигло той степени близости, которой характеризовалось общение Черчилля, Рузвельта и Сталина в Тегеране и Ялте. Тем не менее, отношения внутри обновленной «Большой тройки» тоже были достаточно дружественными. Премьер-министр Великобритании был «снова зачарован Сталиным, – жаловался Иден. – Он все время повторял: “Мне нравится этот человек”57. Трумэн называл Сталина «прямолинейным»; он говорил, что тот «знает, чего он хочет, и идет на компромисс, когда не может это получить». Позже Трумэн вспоминал, что был «русофилом» и думал, что может сосуществовать со Сталиным; более того, что ему «нравился этот мерзавец»58. По словам Чарльза Болена, переводчика Трумэна, «хотя внешне все были дружелюбны, с каждой стороны была сдержанность, которая символизировала существовавшее недоверие»59. Впрочем, материалы конференции показывают, что участники переговоров много шутили, смеялись и вообще прилагали все усилия, чтобы избежать конфронтации и тупиковых ситуаций. Во время банкета, на котором Сталин играл роль хозяина, он был, как всегда, само обаяние. После фортепианного концерта в исполнении ведущих советских музыкантов Трумэн встал и сыграл что-то из Шопена. По словам английского переводчика, майора А.Х. Бирса, «Сталин с энтузиазмом аплодировал, отметив, что он единственный из них троих не одарен талантом; он слышал, что Черчилль рисует, а теперь президент показал, что он хорошо играет»60.

Конечно, на Потсдамской конференции имели место и острые политические противоречия, и продолжительные переговоры, и жесткий торг. Сталину также пришлось примириться с более выраженным стремлением англичан и американцев объединяться в дискуссии против советской стороны. Впрочем, между англичанами и американцами тоже возникали разногласия. Как пошутил во время конференции Джеймс Ф. Бирнс, министр иностранных дел США, «к сожалению, создается такое положение, что, когда мы соглашаемся с нашими советскими друзьями, английская делегация не дает своего согласия, а когда мы соглашаемся с нашими английскими друзьями, мы не получаем согласия советской делегации ( Смех )»61.

В Потсдаме Сталин первым встретился с Трумэном 17 июля. Сталин сразу извинился за то, что прибыл на конференцию на день позже. Ему пришлось задержаться в Москве для переговоров с китайской делегацией, а лететь в Берлин на самолете ему запретили доктора. После обмена любезностями Сталин перечислил вопросы, которые он хотел бы обсудить в ходе конференции: раздел немецкого флота, репарации, Польша, территориальная опека, режим Франко в Испании. Трумэн охотно согласился обсудить все эти вопросы, но сказал, что у Соединенных Штатов есть собственные предложения по повестке дня, хотя он и не уточнил, какие именно. На слова Трумэна о том, что во время переговоров непременно возникнут трудности и разногласия, Сталин ответил, что такие проблемы неизбежны, но главное – найти общий язык. На вопрос о Черчилле Трумэн ответил, что видел его вчера утром и что премьер-министр уверен в победе на всеобщих выборах в Великобритании. Сталин добавил, что английский народ не забудет победу в этой войне, более того, что он считает войну уже оконченной и ожидает, что американцы и русские победят для них Японию. Воспользовавшись случаем, Трумэн заметил, что, хотя Великобритания принимает активное участие в войне на Дальнем Востоке, он ожидает помощи от СССР. Сталин ответил, что советские войска будут готовы начать наступление на Японию к середине августа. За этим последовал заключительный обмен репликами, в ходе которого Сталин дал понять, что он намерен выполнить условия Ялтинского соглашения по участию СССР в войне на Дальнем Востоке и что не собирается требовать ничего большего62.

Беседа Сталина с Трумэном была в целом дружественной, хотя и не могла сравниться с тем дружелюбием, которое было достигнуто в общении с Рузвельтом в Тегеране и Ялте. Однако Трумэн только приступил к своим обязанностям, он еще только нащупывал пути общения со Сталиным и, в отличие от своего предшественника, не имел опыта длительной переписки с главой Советского Союза до личного знакомства с ним.

Как и следовало ожидать, беседа Сталина с Черчиллем за ужином на следующий день была значительно более расслабленной

и, как обычно, охватывала самые разные темы. Сталин был уверен, что Черчилль победит во всеобщих выборах в Великобритании и предполагал, что это будет победа парламентским большинством в 80 % голосов. Сталин также выразил восхищение той ролью, которую король Георг сыграл в объединении Британской империи, сказав, что «никто из друзей Британии не станет пытаться ослабить почтение, которое оказывается монархии». Черчилль был не менее красноречив и сказал, что «он всегда относился к России как к великой морской державе» и что эта страна имеет право на выход в Средиземное и Балтийское моря и Тихий океан. Что касается Восточной Европы, Сталин повторил свои данные ранее обещания, что он не будет стремиться к ее советизации, однако выразил разочарование по поводу требований Запада внести изменения в правительства Болгарии и Румынии – особенно с учетом того, что он сам воздерживается от вмешательства в дела Греции. Черчилль заговорил о трудностях, связанных с Югославией, ссылаясь на заключенное со Сталиным в октябре 1944 г. соглашение о разделе 50 на 50, однако глава СССР возразил, что в Югославии Великобритания имеет 90 % влияния, сама Югославия – 10 %, а Советский Союз – 0 %. Далее Сталин отметил, что у Тито «менталитет партизана и что он сделал кое-что, чего не следовало делать. Советское правительство подчас не знает, что завтра сделает маршал Тито». Итог этой дружественной беседе ближе к концу ужина подвел Черчилль своим замечанием о том, что «три державы, собравшиеся здесь за круглым столом, – сильнейшие из когда-либо бывших на планете, и их задачей является поддерживать мир во всем мире»63.

Первое пленарное заседание Потсдамской конференции состоялось 17 июля64, и по предложению Сталина Трумэн был избран председателем на все время конференции. Главным вопросом на повестке дня был обмен мнениями по поводу того, какие проблемы главы государств хотели бы обсудить в ходе конференции. Список Сталина практически совпадал с тем списком, который он представил Трумэну во время их личной встречи. Номером один в его списке все так же был раздел немецкого военного и торгового флота, далее следовал вопрос репараций, восстановление дипломатических отношений с бывшими союзниками Германии, а также положение режима Франко в Испании. Расстановка приоритетов в списке Сталина представляла интерес по ряду причин. Во-первых, она отражала его неослабевающее желание получить причитающуюся долю военных трофеев, и он подозревал, что англичане, в частности, хотят лишить Советский Союз его доли немецкого флота. Во-вторых, Сталин еще во время войны неоднократно заявлял, что одной из определяющих черт великой державы является большой флот и что он планирует после войны значительное наращивание советских военно-морских сил. Для этого ему нужна была доля немецкого, а также итальянского флота (о чем уже было достигнуто соглашение в Ялте) и доступ к портам в разных частях света65. То, что Сталин требовал часть флота Германии, отражало его представление о том, что по окончании войны в Европе Советский Союз должен получить честно заслуженную награду. «Мы не добиваемся подарка, – чуть позже сказал Сталин Трумэну и Черчиллю, – мы бы хотели только знать, признается ли этот принцип, считается ли правильной претензия русских на получение части немецкого флота»66. Такую же позицию Сталин занял и по ряду других вопросов, поднятых на конференции. Пытаясь обосновать претензии Советского Союза на Кенигсберг, он сказал: «Мы считаем необходимым получить за счет Германии один незамерзающий порт в Балтии. Я думаю, что этот порт должен обслуживать Кенигсберг. Будет только справедливо, если русские, пролившие столько крови и пережившие так много ужаса, получат небольшой кусок немецкой территории, который принесет хоть небольшое удовлетворение от войны»67.

Более серьезным вопросом национальной гордости были требования, предъявляемые Советским Союзом к Турции. В июне 1945 г. Советский Союз потребовал возвращения ему провинций Карс и Ардахан – территорий Восточной Турции с армянским и грузинским населением. Они принадлежали царской империи с 1878 г. по 1921 г., когда в соответствии с советско-турецким соглашением отошли Турции. Требование о возврате этих провинций Советский Союз выдвинул в связи с предложением посла Турции подписать соглашение о союзничестве. Молотов ответил, что до подписания такого соглашения следует разрешить пограничный конфликт вокруг Карса и Ардахана, а также провести переговоры о пересмотре конвенции Монтре и создать советские военные базы в проливе Дарданеллы68. На Потсдамской конференции советская сторона выдвинула требование о совместном с Турцией контроле над Черноморскими проливами и о создании советских военных баз69. На пленарном заседании 23 июля Сталин аргументировал позицию Советского Союза по Карсу и Ардахану с этнической точки зрения, а по вопросу проливов сказал: «Для положения такого большого государства, как Россия, вопрос о проливах имеет важное значение. Конвенция в Монтре целиком направлена против России, это – враждебный России договор. Турции предоставлено право закрывать пролив для нашего судоходства не только в том случае, когда идет война, но и в том случае, когда Турции покажется, что существует угроза войны, причем вопрос о том, когда эта угроза возникает, решает сама Турция. Невозможное положение! Турции всегда может показаться, что существует какая-то угроза, и она всегда может закрыть проливы. У нас, у русских, ровно столько же прав в отношении проливов, сколько у японского императора. Это смешно, но это факт… Можно себе представить, какой шум поднялся бы в Англии, если такой договор существовал бы в отношении Гибралтара, или в Америке, если такой договор существовал бы в отношении Панамского канала… Вы считаете, что военно-морская база в проливах неприемлема. Хорошо, тогда дайте нам какую-либо другую базу, где русский флот мог бы ремонтироваться, экипироваться и где он мог бы совместно со своими союзниками отстаивать права России»70.

Говоря о другой морской базе, Сталин имел в виду еще один вопрос престижа, поднятый советской стороной на Потсдамской конференции: вопрос об участии СССР в управлении подопечными территориями, в которые планировалось превратить колонии Италии в Северной Африке. Основанием для этого требования СССР было выдвинутое США предложение заменить принятую Лигой Наций мандатную систему управления переходом бывших колоний к независимости системой подопечных территорий. На конференции в Сан-Франциско в июне 1945 г. между Громыко и Стеттиниусом, госсекретарем США, состоялся разговор, свидетельствовавший о том, что США поддержит участие Советского Союза в предлагаемой системе опеки71. Москву это очень обнадежило, и на Потсдамской конференции советская делегация предложила обсудить вопрос того, будут ли подопечные территории управляться коллективно «Большой тройкой» или каждая страна будет ответственна за свою часть территорий. Сталин и Молотов настаивали на обсуждении этого вопроса, однако было решено отложить дискуссию до первого совещания только что созданного Совета министров иностранных дел, которое было запланировано провести в Лондоне в сентябре72. После Потсдама Москва заняла еще более жесткую позицию по вопросу подопечных территорий и решила требовать, чтобы Триполитания (Западная Ливия) была передана под опеку Советского Союза. Это позволило бы Сталину основать собственный порт в Средиземном море. Советская сторона вполне открыто заявляла о своих намерениях в отношении Триполитании, не видя в этом ничего дурного, хотя и подчеркивала, что их целью было создание портов для торгового флота73.